Через розовые очки

5

Направляясь к пасечнику Клим Климычу Марья Ивановна так и не решила: сразу выбросить его из списка подозреваемых или немного поиграть в детектива. Клим Климыч жил как раз на стыке города и деревни в купленной в незапамятные времена избе. Шестьдесят семь лет, бывший пожарник, работяга и труженик, но… Пасечника стоило проверить хотя бы потому, что он был неприятным человеком с двойным дном. Природа создала Клим Климыча вредным и завистливым, а потом в насмешку, а может быть в назидание окружающим, вдохнула в его глаза–щелочки показное добродушие и также пририсовала клейкую, несмываемую улыбку.

На словах льет елей, а на деле всех раздражает. Уж на что художники покладистый народ, но и их достал, заставляя прибывать в точке постоянного кипения. Клим Климыч был начисто лишен чувства красоты. В самых ответственных местах — там где виды, панорамы и стартовые площадки для полета воображения, он возводил отвратительного вида сараи из старой фанеры, гнилых досок, спинок кроватей и ржавых щитов. В сараях Клим Климыч держал инвентарь и старые, требующие починки ульи. Пчелы его были кусачие, но мед давали очень вкусный.

— А… пришла. Будешь своих волкодавов моим медом кормить?

— Клим, да что вы такое говорите? Почему — волкодавов?

— Я правду говорю. Не волкодавы, так тунеядцы.

— Но уж моих домочадцев вы бездельниками никак не можете назвать. Они работают по двадцать часов в день. А здесь они отдыхают. Имеют право. Я вот что хочу спросить. Вы человек наблюдательный, — Марья Ивановна беззастенчиво льстила пасечнику. — Вы не заметили в деревне вчера подозрительных людей? Ну, в смысле чужих…

Пасечник внимательно посмотрел на гостью.

— А тебе зачем? У Линды с утра дым из трубы идет. Говорят, кто‑то к ней в пятницу приехал.

Старуха Линда жила у кладбища, и деревня по старой памяти называла ее сторожихой. Когда‑то в церкви хранили зерно, Линда числилась тогда ночным сторожем. Сейчас она была стара, слепа, по виду совершеннейшая колдунья. И вообще Линда была Плохая Старуха. Сын ее был не только пьяница и вор, но и сидел за тяжкое. Сама сторожиха варила недоброкачественный самогон, подворовывала цыплят, однажды даже у Анны Васильевны овцу увела, а всем сказала, что видела у колодца волка, де, он овцу и зарезал. Еще говорили, что у Линды плохой глаз, она умела портить коров и отнимала у людей спорость. Последние качества иные считали сомнительными, приборами спорость, то есть ловкость в делах, не измеришь и вообще на этот счет доказательств нет никаких. Но ведь люди зря говорить не будут. На всякий случай народ остерегался злить Линду. Мало ли что…

— А не вернулся ли часом ее беспутный сын? — воскликнула Марья Ивановна.

— Не… тому долго сидеть. Но что Линда большую стряпню затеяла, это точно. Подожди, я тебе для меда удобную сумку дам. Крышка и трехлитровка за тобой. А то моду взяли — банки не возвращать!

Автор понимает, что все эти подробности замедляют сюжет. Если в романе появился пистолет, значит, будет убийство, а раз убийство — пиши по делу, не отвлекайся на пейзажи, пустые разговоры, описание характеров и судеб. Но ведь люди кругом, если подумать, каждый может быть задействован в сюжете. А если не думать, то при чтении выбрасывайте пустые с вашей точки зрения места, и дело с концом.

Левушка углядел тетку издали и сразу пригласил ее на террасу. Теперь здесь пили пиво с воблой. Крупную, обезглавленную, очищенную, влажно блестевшую жирком, воблу доставали из нарядной упаковки, раскладывали по тарелкам и резали на поперечные куски.

— Садитесь, теть Маш. Вы такого пива и не пили никогда. Нектар! — Костя–Фольстаф суетливо пододвинул пенсионерке кресло.

Марья Ивановна скосила глаза за его руки — вне подозрений, ни царапин, ни синяков.

— Я не люблю пиво. А воблы вашей попробую.

— Теть Мань, может мартини? — спросила Инна, играя в доброжелательность. — Мартини с воблой…смешно.

У Инны было узкое длинное лицо, острый нос, нежный подбородок был тоже сильно заужен, и вся она была узкая, томная и грациозная. Воблу держит двумя пальчиками и не жует, кажется, а чуть–чуть придавливает аккуратными, чистыми зубками. Не жуешь, так выплюни! Что добро переводить?

Про себя Инна говорила, что у нее фиалковые глаза. Было, было — при определенном освещение, и особенно если она в сиреневой кофте и в аметистовых серьгах, появлялся в ее нахальных, широко распахнутых глазах чернильный отблеск.

Второй дивы — Лидии — за столом не было, видимо еще дрыхла. В отличии от резкой Инны Лидия была тихая скромница, глаза всегда долу, при этом здоровья ей было не занимать, румянец во всю щеку.

И при всем этом обе красавицы были очень похожи друг на друга — не внешностью, а недобрым, надменным выражением лица. Злющие, одним словом. Как им только удается поддерживать в течение всего дня имидж роковых женщин? Марья Ивановна понаблюдала и поняла в чем дело. Взгляд, конечно, играет существенную роль, но главное, обе расслабляют мышцы лица: никакого тебе удивление — от этого напрягается кожа на любу, ни при каких обстоятельствах не радоваться — от улыбок ранние морщина. Настоящей красавице к лицу полная безучастность, а счастья как не было, так и нет.

— Тетя не пьет мартини, — заметил Лев и добавил, придав голосу несколько натужную легкомысленность. — Здесь у нас, теть Мань, история удивительная приключилась. Не помню, я тебя вчера с Артуром познакомил?

— Это тот, который в белых трикотажных штанах?

— Да, Артур Пальцев… У него, оказывается, зажигалка в виде пистолета. Он нас этой зажигалкой очень вчера развлек.

— Он меня напугал, — перебил Левушку Фольстаф. — Куришь — кури, но зачем зажигалку на людей направлять. И целился, паршивец, прямо в лоб. Неприятно, знаете… Сидим оба, как древние римляне, в простынях, а тут вдруг этот дурацкий пистолет…

— Подрались… — как бы между прочим добавил Левушка и рассмеялся беззлобно.

— А зачем он Лидку в дом потащил? Это моя жена! Ты вначале заведи себе такую, а потом распоряжайся…

— Ну, такую найти не проблема, — подала голос Инна, вытягивая ноги, длинные и грациозные.

Фольстаф посмотрел на нее внимательно, пытаясь поймать за хвостик какое‑то явное оскорбление, но голова после вчерашнего трещала отчаянно, и он оставил попытку обидеться.

— Но ведь ты Лидию уронил, — опять вмешался Левушка. — Артур не пьянеет, ты знаешь. Артур был в порядке. Он тебе человеческим языком сказал — ты ее не донесешь.

— А зачем он в меня зажигалкой целился? Я Лидию не уронил. Я ее просто на землю положил, чтоб этому умнику в рожу дать. И вообще, тебя там не было. Ты все с чужих слов говоришь.

— Весело вы прожили ночь, ничего не скажешь, — укоризненно проговорила Марья Ивановна. — Я, пожалуй, попробую мартини. Раз дорогое вино, значит вкусное.

— Костя жену на землю положил, а Артур подобрал, — томно сказала Инна. — Я видела. Подобрал и в дом отнес. И помешать ему это сделать Костик был уже не в силах.

— Перепил?

— Перепарился, теть Маш. Перепарился… Там такая жарища была в парилке. Мы ведь не хотели Лидию к вам в дом нести. Ну, чтоб вас не будить. Главное, ее надо было вынести на свежий воздух… А тут Артур суетится… Дождь льет, как в душе. Мы все в простынях. Артур какой‑то дурацкий плащ нашел. Увязался за нами и все торочит: "Дай мне. Ты ее уронишь, дай мне…" А скользко, Лидка из рук выскальзывает. И абсолютно бесчувственная, как дохлая рыба.

— Фу, Константин…

— Инна, вечно ты со своим — фу…

— Артур Лидию спас, в дом отнес, а она ему за это рожу исцарапала, — досказал Лев.

— Защитила честь семьи, — закивал Костик.

— Да она просто тебя с Артуром перепутала, — Инна явно пыталась шутить, но шутку трудно представить без улыбки, а здесь на улыбку не было и намека — одна голая правда.

— Ваш Пальцев — герой! Я все поняла, — сказала Марья Ивановна, обращаясь к племяннику. — Ты хочешь сказать, что Артур ночью в моей комнате прикурить захотел? И для этого воспользовался своей зажигалкой?

— Предполагаю, — пожал плечами Лев.

Он явно давал тетке понять, что не хочет обсуждать в общей компании ее рассказ про ночные страсти. Значит Левушке зачем‑то надо замять эту историю. Пусть так, Марья Ивановна не против.

— А где он сам — Артур? — спросила она кротко.

— Он в Москву уехал. По делам. Но завтра обещал вернуться.

— Рожу подлечит и вернется, — хохотнул Костик и добавил, желая разрядить обстановку. — Ну, какая все‑таки Лидка дрянь! Какая дрянь!

— В бессознательности была женщина. В полной отключке!

— Мы пробудем здесь до субботы, — сказал в довершение Левушка.

— Вот подарок, так уж подарок, — обрадовалась Марья Ивановна.

— Теперь — купаться! А вечером — шашлык.

Путь от банной террасы до кухни в жилом доме был не длинным, но его оказалось достаточным, чтобы сомнения вновь овладели сердцем Марьи Ивановны. Левушка, добрая душа, просто хотел ее успокоить, но не стыкуется его рассказ с происшедшим ночью.

Положим, Артур благополучно дотащил Лидию до второго этажа. Что‑то у них там произошло, и она оцарапала ему лицо. Возбужденный молодой человек вошел в первую попавшуюся комнату и решил выкурить сигарету. Так? Пока так… Но зачем возбужденному человеку склоняться над спящей пенсионеркой? Зачем, пусть даже играя, целиться зажигалкой в спящую. И потом, режьте ее, жгите огнем, но она не понимает, как капля крови с оцарапанной щеки попала на ее пододеяльник. Не могла его Лидия так сильно оцарапать, чтобы у него с лица капало! Кого Левушка хотел успокоить своим рассказом — себя или ее, любимую тетку?

Марья Ивановна решила непременно поговорить с самой Лидией. Поговорить надо деликатно. Мало ли что произошло в доме, когда она спала. Но желанию пансионерки не суждено было осуществиться. Она не только не уследила, когда Лидия поднялась, но пропустила сам отъезд дивы с дачи. Оказывается, та прямо из спальни пошла в машину, заявив мужу, что и минуты не задержится в этом доме и за стол ни с кем не сядет. По дороге, правда, прихватила две бутылки пива и бутербродов на закусь.

Когда Фальстаф с супругой отбыли в Москву, Инна так прокомментировала их отъезд:

— Уехали, и хорошо. Эта Лидка, право слово, пирог ни с чем. А гонору! Единственно, что она хорошо в жизни делает, так это глаза красит. Глаза у нее совсем невыразительные, а она так умеет тень положить, что прямо тебе Вера Холодная. А во всем прочем — дрянь!