Соль земли

3

Трое суток Марина жила в состоянии лихорадочного возбуждения, сменявшегося апатией. Это началось с того незабываемого часа, когда в штаб экспедиции с телеграммой в руках вошёл почтарь Тимоша.

Директор института Водомеров, знавший по себе, как важно подготовиться к приезду большого начальства, телеграфировал в страшной спешке: «Сегодня автомобилем районы Улуюлья выехал представитель ЦК профессор Зотов тчк Его сопровождает из обкома товарищ Строгов тчк Они намерены самым тщательным образом проверить работу возглавляемой вами экспедиции тчк. Примите меры наведению порядка».

В первое мгновение Марина уловила только одно: едет Максим. «Ой, как это хорошо! Посоветуюсь о делах… Неужели он к Настеньке на Синее озеро не съездит? Сообщить бы ей как-нибудь», – пронеслось в мыслях Марины. И только несколько секунд спустя она подумала: «Подожди, ведь ещё кто-то едет». Она перечитала телеграмму, и вдруг сердце её застучало такими сильными ударами, что они отозвались в ушах. «Представитель ЦК профессор Зотов?.. Неужели Андрей? Нет, не он… Мало ли Зотовых!» Она успокоилась и, кинув взгляд снова на телеграмму, лежавшую на столе, улыбнулась: «Примите меры наведению порядка». В этой фразе, как в зеркале, отразился характер директора Водомерова, привыкшего, надо не надо, распоряжаться подчинёнными, до трепета бояться начальства, тупо верить в силу «исходящего циркуляра».

– «Примите меры наведению порядка»! – вслух произнесла Марина, открыла стол и принялась перекладывать бумаги. Усмешка не сходила с её губ. «Пожалуй, пошлю ему телеграмму: «Уважаемый Илья Петрович, порядок наведён, бумажки подшиты, что касается отрядов экспедиции, то они шлют вам пожелания доброго здоровья».

Но всё это была шутка, не более. Ответ Марина посылать не собиралась. В этом просто но было никакой надобности.

– Спасибо, Тимоша, что доставили телеграмму. Писать ничего не буду, – сказала она, видя, что Тимоша медлит с уходом.

Когда Марина осталась в штабе одна, взор её невольно опять заскользил по телеграмме. «А вдруг с Максимом едет именно Андрей Зотов?» – подумала она. От её спокойствия не осталось и помина. Она встала из-за стола, мысленно рассуждая: «Ну конечно же, это едет Андрей Зотов. Профессор, вместе с Максимом, старые друзья… Только вот при чём тут ЦК?.. А что ж, Андрюша умница, он и в ЦК и в правительстве лишним не будет!.. Он! Именно его послали к нам!» Марина уже совершенно не сомневалась, что профессор Зотов – это Андрей Зотов. И от сознания того, что ей предстоит встреча с Андреем, её охватили и страх, и стыд, и радость. Она почти бегом кинулась на свою половину дома, вытащила из-под кровати чемодан и, раскрыв его, принялась перекладывать платья. «Андрюша любил, когда я надевала всё белое», – проносилось в её голове. О том, что после их встреч протекли годы, она не думала. Чуть позже она сидела перед зеркалом, примеряя к своим аккуратным розовым ушкам белые клипсы с круглыми искусственными жемчужинами в серебряной оправе. Их подарила Анастасия Фёдоровна, когда Марине исполнилось тридцать лет. Анастасия Фёдоровна любила делать подарки и умела придавать им какое-то особенное значение. Передавая Марине довольно дешёвенькое украшение, она сказала ей:

– Видишь, Мариша, какие они беленькие и блестящие. Надевай их, когда тебе захочется понравиться людям!

Марина примерила клипсы и осталась довольна. Они в самом деле словно освежали её милое смуглое лицо, уставшее, озабоченное, строгое, но, может быть, поэтому-то и неотразимо привлекательное. Потом она вытащила из коробочки связку таких же белых бус, примерила их. И вдруг, приглядевшись к морщинкам, предательски пересекавшим лоб и сеточкой обозначившимся под глазами, она подумала о себе с сердитым добродушием: «Баба ты, баба! Надо дело делать, а она безделушками увлеклась».

Всё это происходило рано утром.

День, как обычно, прошёл в хлопотах. Дважды она побывала в исполкоме Совета и в правлении колхоза. Вчера по телеграфу поступил приказ об увеличении количества рабочих в отрядах почти в три раза. Надо было срочно набирать людей, а их и без того не хватало в сёлах Притаёжного района. Председатель сельсовета Севастьянов и председатель колхоза Изотов, боевые сельские коммунисты, понимавшие всё великое значение экспедиции для их родного края, долго сидели вместе с Мариной, ещё и ещё раз прикидывая, откуда можно высвободить рабочие руки.

Перед вечером Марина позвонила по телефону в Притаёжное. Сообщив Артёму о новом указании насчёт набора рабочих в экспедиции, она спросила брата, знает ли он о приезде Максима. Артём ответил:

– Как же, знаю! Максюша звонил мне из Высокоярска. Говорят, что он с Андреем Зотовым едет. Андрюша теперь большой чин, в Госплане крупными делами заворачивает и в ЦК, видать, вес имеет. Поджидай, Мариша, важных гостей. Вот-вот нагрянут. Максюша сказал, что у нас они останавливаться не будут. Зотов с нетерпением рвётся в Улуюлье! Я тебе тогда, при встрече, не сказал, чтобы ты не волновалась раньше времени.

«Ах, Артём, Артём, лучше бы он не говорил этой фразы: «Зотов с нетерпением рвётся в Улуюлье!» Сердце Марины сжалось от боли. «К тебе он рвётся!» – подсказало ей сознание. «Ну, зачем, зачем он едет? Прошло столько лет. Всё прошлое невозвратно и только может причинить муку!..»

Марина брела с почты медленно, тяжело. Так ходят люди с непосильной поклажей. Придя к себе, она легла на кровать, подумав: «Ну, пусть приезжает, встречу, доложу обо всём, как полагается по службе». Ей показался смешным и, более того, недостойным утренний порыв, когда она, как влюблённая девушка, кинулась к зеркалу, начала перебирать платья. К чему всё это? Неужели ей не ясно, что её личное счастье не сложилось? Ведь знает она это твёрдо и убеждена, что исправить ничего теперь невозможно.

Марина решила никак не готовить себя к встрече с Зотовым: ни духовно, ни внешне. Пусть он увидит её – уже изрядно потрёпанную жизнью, постаревшую, одетую простовато, с некоторым пренебрежением к себе, которое довольно часто встречается у одиноких пожилых женщин, уже не испытывающих желания нравиться. И говорить она с ним будет тоном сухого деляги, занятого только работой, только наукой, которой она принесла в жертву лучшее, что имеет человек, – молодость.

Весь вечер она пролежала в состоянии тупой апатии, уверенная, что вот наконец обрела спокойствие и ясность, которые её уже не покинут.

Утром она встала, оделась в домашнее ситцевое платье, а сверху надела коричневый рабочий халат. На ноги она натянула грубые, жёсткие ботинки. Причёсываясь, ни разу не взглянула в зеркало и уложила волосы на ощупь.

Едва она вышла на улицу, её встретил председатель сельсовета Севастьянов.

– Вы что, Марина Матвеевна, в отряды уезжаете? – присматриваясь к ней, спросил он.

– Почему вы так думаете? – изумилась Марина.

– Какая-то вы сегодня не такая, – замялся Севастьянов. – Ну, сказать короче, не нарядная… – не кривя душой, простодушно закончил он.

– Хотела с утра пораньше выехать в поле, надо мне в гербарий кое-какие мареевские растения собрать, да вот, пожалуй, отложу, другие дела подоспели. А вы в район сегодня по собираетесь? – Марина поспешила перевести разговор на другую тему.

– Пока терпит, уж если что, так в начале той недели, – ответил Севастьянов и пошёл в сельсовет.

Марина вернулась к себе в штаб.

В тот день к ней нахлынули посетители с самыми разными нуждами: председатель правления сельпо, предлагающий свои услуги по перевозке грузов в город, директор школы, приходивший посоветоваться об организации школьного краеведческого музея, заведующий клубом, упросивший её выступить на полевом стане с беседой о достижениях советской биологии, и много других лиц, знакомых ей по Мареевке. И все обращали внимание на её внешность. В Мареевке привыкли видеть Марину аккуратно одетой, подтянутой и всегда какой-то праздничной.

Уборщица штаба Поля, тридцатипятилетняя женщина, оставшаяся незамужней не столько из-за отсутствия женихов, сколько по причине того, что «у неё не всё дома», с глуповатой наивностью передала однажды Марине, что о ней говорили в Мареевке.

– Уж так вас любят в Мареевке, Марина Матвеевна, страх подумать! – сорочьей скороговоркой частила Поля. – Наши-то бабы-халды и те про вас худого слова придумать не могут. Всегда вы чистенькая, опрятная, промытая. И уж что на себя ни наденете, ну, прямо всё поёт на вас. Одно слово – куколка магазинная!

Сегодня Поля долго не уходила из штаба, таращила бесцветные глаза на Марину, дожидаясь, когда она снимет давно не стиранный халат. Поля тогда бросилась бы через огороды на ферму, чтобы расписать дояркам про диковинное платье своей начальницы. Не беда, если б платье оказалось уже известным Поле. Тут бы выручила фантазия!

Девушки-доярки внимательно присматривались к платьям Марины, и уже кое-кто из них щеголял в Мареевке в нарядах, «как у профессорши».

До полудня Марина работала увлечённо, не замечая на себе косых взглядов недоумевающих посетителей. Но после обеда вдруг в душе её образовалась какая-то трещинка. Ей снова стало не по себе. Сидя за своим столом, она чутко прислушивалась к каждому шуму, врывавшемуся с улицы в открытое окно. «Ой, едут, едут!» – с испугом и радостью думала она, заслышав рокот автомобильного мотора. Она то и дело поворачивалась к окну и смотрела вдоль улицы. Словно назло ей, в этот день через Мареевку прошло с десяток грузовиков. Райпотребсоюз, пользуясь ведренной погодой, спешил завезти товары в низовья Таёжной, где у него были расположены базы, снабжавшие охотников и рыбаков.

Однако ни днём ни вечером Максим и Зотов не приехали. Марина не ложилась до полуночи, теперь уже прислушиваясь буквально к каждому шороху. Всё, что происходило с ней в истёкший день, вдруг обернулось к ней какой-то другой стороной. «Нет, дорогая моя, – рассуждала она сама с собой, – от собственного сердца не уйдёшь. Если б он тебе безразличен был, не мотало бы тебя из стороны в сторону. А нестираный халат, причёска, сбитая набок, – это всё чудачество… Подожди, жизнь покажет, она рассудит. Осталось недолго тебе терзаться. Может случиться так, что не увидишь ты в его глазах даже искорки прежних чувств. Оно и лучше…»

Но было бы это в самом деле лучше, Марина не знала. Как только она представила себе, что Зотов к ней равнодушен, ей стало нестерпимо больно. Она приложила к глазам платок и долго лежала, не имея сил шевельнуться.

На солнцевсходе Поля прибежала убирать штаб. Марина была уже на ногах. Одетая в белое платье, с белыми бусами на шее, с белыми клипсами в ушах, в белых туфлях на высоких каблуках, посвежевшая после отдыха, она показалась Поле цветком, который вдруг, как только ударил первый луч солнца, распустил свои благоухающие лепестки. Поля ахнула от восхищения, кинула тряпку у порога, поставила ведро за дверь и, прыгая, как коза, через изгороди, помчалась к дояркам на ферму.