Новый старый дом

Глава 1

Пожалуй, мало кому в жизни повезло стать свидетелем исполнения данного десять лет назад обещания. Даже подобную историю, рассказанную знакомым с чужих слов, мало кто припомнит. Вот и старый Родовой Дом Колюевых не знал что думать. Смотрел, как подъезжает к парадному входу по ещё не просохшей от весенних дождей дороге телега с двумя персонами и мужиком на козлах. Слушал каждым уложенным человеческой рукой камнем, каждой досочкой. Боялся поверить своим предчувствиям. Наконец, узнав изрядно изменившуюся с их расставания хозяйку, испугался поселившегося в теле трепета. Не радостного, но какого-то злого. Не в силах осознать столько всего зараз, Дом поспешил сосредоточить своё внимание на девушке, которая следовала за хозяйкой.

Стоящая перед ветхим, казалось, разлагающимся на глазах, домом Аглая тоже его не узнавала. Взгляд её останавливался то на заросшем подъезде к парадному входу, то на покосившихся службах, видневшихся дальше за дорогой, то на кирпичном господском доме с тёмными недобрыми провалами окон. Девушка хмурилась, щурила карие глаза, поджимала полные капризные губы, теребила кончик русой косы и всё приговаривала злым шёпотом:

– Жить здесь. Как же.

Эта привычка появилась у неё в глубоком детстве. В слишком многих вопросах они с родителями и братьями расходились во мнениях. О слишком многих своих мыслях нужно было молчать, потому что перечить старшим воспитанной девушке совершенно неприлично. Особенно если она принадлежит к баронскому магическому роду, хоть и из мелкопоместного дворянства. Никому притом не казалось важным, что половину своих двадцати лет она провела с семьёй в эмиграции в положении, когда титул в глазах окружающих весил много меньше вынужденной бедности.

– Дорогой мой, родненький!

Елизавета Фёдоровна Колюева, причитавшая всё это время, бросила свой узел и поспешила подойти к крыльцу. Последние километры дороги дались ей тяжело. Женщина казалась совершенно разбитой и уставшей – седая, худенькая и словно всё время дрожащая. Постоянно куталась в чёрную шаль и изумлялась ещё не полностью отступившей в середине мая прохладе. Удивительно непрактичная в свои шестьдесят пять лет старая баронесса не подумала взять с собой тёплое пальто. Но сейчас Елизавета Фёдоровна воспрянула духом и к дому подошла бодрым шагом. Коснулась оставшегося лишь с левой стороны куска перил, не решаясь, впрочем, опереться.

– Вот мы и вернулись, Утя. Ждал ли ты? Конечно, ждал. Как же ты мог не ждать.

В ответ на эти слова Дом вздохнул: «Утя. Когда последний раз так звали?» Звякнули в рассохшихся рамах оставшиеся стёкла, скрипнули доски, качнулась неизвестно как сохранившаяся на одном из окон занавеска.

Отчего-то Аглае померещилось, что вздох этот был полон вовсе не облегчения и радости, а затаённого раздражения.

– Аглаюшка, ну чего ты стоишь?

Как обычно, заплакавшая от избытка чувств, Елизавета Фёдоровна обернулась.

– Отпусти скорей человека, бери Маркизу да иди сюда. Мы теперь дома.

Аглая лишь вздохнула.

Отпускать мужика с телегой не хотелось совершенно. Хотелось взять матушку под белы рученьки, затащить обратно и укатить на станцию в Белякино, что не слишком отличалось от деревни, но было самым крупным посёлком на расстоянии в несколько десятков километров. Народ там жил столь непритязательный или бедный, что даже их с матерью дорожные серые жакеты да юбки, украшенные одним лишь чёрным шнурком по краю, казались неимоверно дорогими. Со станции можно было бы уехать в Ресань, оттуда – в столицу, из столицы в тот совершенно грязный город за девять дней хода поезда. И уже из него паромом наконец-то вернуться в Империю Солнца в Город Вишен, где была уютная, устроенная, знакомая с детства квартира. Которую девушка на самом деле могла назвать домом.

Пустые мечты.

Сказав мужику сгрузить на землю немногочисленные их пожитки и корзинку с притихшей Маркизой, Аглая расплатилась с ним парой купюр. Местные деньги она выменяла сразу после пересечения границы. Непривычно квадратные, красно-коричневые они были украшены старым-новым расправившим крылья орлом. По уверениям её Елизаветы Фёдоровны, до революции его голову венчала корона. Бумажек было много, но сколько они на самом деле стоили, Аглая пока так и не разобралась. Ей всё хотелось верить, что это и не потребуется.

Мужик прикрикнул на тощую мышастую лошадку, и та поплелась к столбам, что когда-то держали ворота. Девушка же принялась перетаскивать скромный багаж поближе к крыльцу. Закончив, поставила корзинку с кошкой на чемодан, выпрямилась, упёрла руки в боки и посмотрела на мать. Та будто и не замечала окрестной разрухи. Аглая раздражённо фыркнула, а после глубоко вдохнула и выдохнула, стараясь унять бесполезное сейчас раздражение. В который раз она мысленно твердила: «Мы не останемся здесь. Она увидит, что от теперь всё иначе, что вокруг только руины, и мы уедем обратно. Нужно лишь потерпеть».

– Аглаюшка, иди же.

Елизавета Фёдоровна снова обернулась.

– Я научу тебя, как зайти.

– Ну, да! Это ведь Родовой, – это слово девушка выделила особо, – Дом. Вы не пробовали пользоваться ключами?

Но всё-таки подошла.

– Так разве ж уберегли бы замки лучше Ути?

Эти добрые слова ни разу не уняли раздражения Дома. Напротив, оно стало сильнее, приобрело оттенок обиды. В наполнявшую сказанное любовь и сочувствие ему не верилось ни капли: чего тогда только сейчас возвратились?

Аглае же подумалось, что пока не похоже, чтобы и Дом что-то сберёг. Если в окнах стёкол не хватает, многое ли уцелело внутри?

– Вот, смотри. – Мать взяла её ладонь и коснулась ею большой круглой ручки входной двери. – Он сейчас тебя вспомнит. Всё-таки родилась-то ты тут.

Металлический шар оказался неожиданно холодным. Аглае даже подумалось, что пальцы сейчас примёрзнут. Но не успела она испугаться, это ощущение пропало.

Утя впитал каплю чужой энергии и наконец узнал ту, кого старая баронесса звала Аглаей. Её дочь. Вкус энергии пробудил и так почти не утихавший до этого голод, но Дом только вновь вздохнул со скрипами-шорохами и медленно с неприятным металлическим скрежетом щёлкнул замком.

– Узнал. Узнал, лапушка. – Елизавета Фёдоровна снова принялась вытирать слёзы.

– Узнал, – Аглая сказала почти что шёпотом, словно не веря.

Она медленно осмотрела дверь, оттягивая неизбежный момент. Порог сейчас казался ей рубежом, после которого повернуть назад уже не выйдет.

В том плане, который не покидал её головы с самого начала путешествия, упоминались десятки возможных случайностей, которые могли бы заставить Елизавету Фёдоровну передумать и вернуться. В том числе Аглая надеялась, что Дом может её не узнать, не пустить. По рассказам её матери таким Родовым Домам следовало представлять всех членов семьи. Лучше всего было, конечно, рожать прямо в нём, но если не удалось, следовало как можно скорее привести ребёнка к сердцу дома и пожертвовать малую каплю его крови. Аглая знала, что родилась тут, но ведь последний раз она была в имении где-то в девять лет. За год до отъезда. Ей хотелось верить, что Дом мог её как-то забыть.

– Пойдём же, дорогая. Там всё должно быть как прежде. Хотя погоди! – старая баронесса даже перестала плакать. – Маркизу забыли, неси её скорее.

Девушка тяжело вздохнула и пошла к багажу.

– Конечно. Скорее.

Мать, с детства привыкшая к слугам, в их отсутствие почти что всегда невольно принималась отдавать указания Аглае. С другой стороны, в своём возрасте баронесса и правда не многое могла. Особенно после смерти мужа.

Маркиза была маскарадной породы. Такая же кошка жила в поместье прежде. Ей повезло умереть прямо перед самым переездом и не увидеть всех тех лишений, которые претерпела семья на пути к восточным рубежам империи, ловя отзвуки разгоравшегося пожара Гражданской войны. И последовавшее затем скитание по городам и весям заграницы. Нынешняя Маркиза со своей длинной, чистой и пушистой даже после многодневной поездки шерстью, кажется, не понимала, что собственно от неё требуется. Тёрлась о ноги Аглаи, поднимала на неё взгляд и, как и девушка, не очень-то хотела заходить внутрь.

– Ну, иди же, – Елизавета Фёдоровна присела, подтолкнула кошку к двери. Та бросила последний взгляд на Аглаю и неуверенно всё-таки шагнула через порог, растворившись в царившем внутри полумраке.

Утя потянулся было к Маркизе своими тонкими нитями энергии, но тут же их отдёрнул. Кошка не была Домовой и, разумеется, недовольно зашипела. Он не стал настаивать, у них ещё будет время поговорить.

Баронесса вошла в темноту передней следующей, Аглая только вздохнула. С самых похорон отца та всё твердила о прошлой лучшей жизни. О счастье, которое она испытывала, будто бы, только здесь в Утятино. А после письма из консульства Беломорской империи, вроде бы воскресшей за последние десять лет, с официальным предложением возвратиться в родовое поместье начала бредить этой идеей. Но Аглая была совершенно уверена: никакого чудесного возвращения в счастливое прошлое с переездом не случится.

Первые шаги в доме эту уверенность лишь укрепляли.

В темноте было тяжело разглядеть подробности, но пахло пылью, ветхостью, тянуло сыростью.

– Утя, зажги свет, дорогой! – Елизавета Фёдоровна замерла, боясь споткнуться.

Дом вновь поскрипел, но ничего не произошло.

– Что же это?

– Может, сломалось что.

Аглая аккуратно по стеночке прошла к приоткрытой двери слева. В магических домах она понимала немного, но разве удивительно, что через десять лет без присмотра в нём что-то перестало работать?

«Не сломалось, – подумал Утя. – Просто нет лишних сил». Ему оставалось лишь надеяться, что старая хозяйка не забыла о его нуждах.

За дверью оказалась столовая. Большой стол, комплект стульев на двенадцать человек, пара шкафов с какой-то посудой, вазы в углах – всё выглядело старым, но целым. Только паркет у окон вздыбился и потемнел. Стёкла в них были разбиты. Штор где не было, а где висели криво.

Вдохнув стоявший и здесь запах сырости, Аглая нахмурилась. Не в таком уж хорошем состоянии должно быть всё, что она видит. Просто в сумраке это, верно, не заметно.

– Сколько же раз мы здесь обедали!

Елизавета Фёдоровна поспешила к столу, огладила спинки подвернувшихся под руку стульев, заглянула через стеклянную дверь в один из шкафов.

– И фарфор на месте. Тот самый, мы его только по случаю доставали.

Аглая вновь вздохнула, сжала зубы. Следовало бы радоваться: она действительно ожидала застать здесь руины, а пока дом выглядел вполне прилично. В груди же, напротив, тяжелело от гнева и беспомощности, осознание которой стало для девушки полной неожиданностью. Всё происходившее, каждая последняя минута вела к тому, что мать пожелает остаться. Но Аглая не хотела!

Не хотела ещё с того разговора в гостиной их квартиры в таком далёком теперь Городе Вишен. Елизавета Фёдоровна сидела в кресле с уже изрядно помятым листком письма из консульства, а Аглая с братьями Михаилом и Петром в который раз говорили, что всё это возвращение – безумие. Что бы ни обещали новые власти, с чего быть уверенным, что не начнётся опять война или не свершится очередная революция? И к чему ехать через полмира к руинам, если здесь наконец-то всё начало налаживаться? Только в тот раз матушка показала купленный билет и сказала, что всё равно поедет.