Тоталитаризм и вероисповедания

Роль идеологии в тоталитаризме

28

Идеология, — как писал Джилас, — основа основ компартии, ибо она заставляет членов партии исповедовать единое мировоззрение и единый взгляд на развитие общества[3]. Фридрих и Бжезинский определяют идеологию как «систему идей действия, типичным атрибутом которой являются программы и стратегии реализации таковых. Их основным назначением является объединение организаций, опирающихся на данную идеологию».

Характерной чертой идеологии является наглядная символика — флаги, символические знаки. По ним можно определить и характер партии, например, итальянские фаши символизируют возрождение прошлого — Римской империи, древнего Рима, латинизма как нации; к мистико-языческому прошлому зовет и нацистская свастика. Совсем другое значение имеет серп и молот или звезда, символизирующие построение будущего, труд и свет (звезда-заря). У всех тоталитаризмов обязательны и отрицательные символы, развивающие чувство врага, борьбы. У коммунистов это враждебные классы и капиталистические государства, у нацистов — евреи, у фашистов — «слабый, дегенеративный» буржуй. После провала попыток мировой революции и принятия вынужденной теории социализма в одной стране, «коммунизм, — по словам наших авторов, — стал весьма успешно оправдывать необходимость национальной базы во имя вненациональных целей».

В тоталитарных системах идеология фактически заменяет право, вернее, подчиняет его идеологии и вытекающей из нее политике. Так. Андрей Вышинский, профессор права МГУ и верховный прокурор времен ежовщины, писал (вполне в соответствии со словами Маркса о том, что право есть понятие классовое и исчезнет с исчезновением классового общества):

«Закон есть комбинация правил поведения, выражающих волю правящего класса, который устанавливается

29

законодательной процедурой, а также из обычаев и правил общественной жизни, утвержденных государственной властью, применение которых обеспечивается принудительной властью государства с целью защиты, укрепления и развития отношений и процедур, выгодных и удобных правящему классу».

«Советское государственное право».

Вот пример практического применения Вышинским его же принципа аналогии. Допрос на процессе 1937 года.

Вышинский: Вы были сторонником поражения в 1934 году?

Радек: В 1934 году я считал поражение неизбежным.

В.: Были ли Вы сторонником поражения?

Р.: Если бы я мог предотвратить поражение, я был бы против него.

В.: Вы считаете, что Вы не могли бы его предотвратить?

Р.: Я считал поражение неизбежным фактом.

В.: Вы принимали всю линию Троцкого, известную Вам в 1934 году?

Р.: Я принимал всю линию Троцкого в 1934 году.

В.: Было поражение частью этой линии?

Р.: Да, это была пораженческая позиция.

В.: Позиция Троцкого включала в себя поражение?

Р.: Да.

В.: Вы с ней соглашались?

Р.: Да.

В.: Следовательно, если Вы соглашались, значит, Вы были сторонником поражения?

P.: С точки зрения ...

В.: Вы шли к поражению?

Р.: Да, конечно...

В.: То есть. Вы были сторонником поражения?

Р.: Конечно, если я говорю «да», значит, мы шли к поражению.

В.: Кто же из нас правильно формулирует вопрос?

Р.: Я думаю. Вы неправильно ставите вопрос.

В.: В 1934 году Вы были не против поражения, а сторонником такового.

Р.: Да, я так сказал.

30

Так события, которые подсудимый предполагал, превращаются в события, которых подсудимый желал по системе аналогии в редакции Вышинского. Подсудимый становится преступником, «работавшим» на разрушение государства. Сравни это с нацистским определением права:

«Закон — оформленный план вождя, а потому он является выражением народного образа жизни (volskische Leben-sordming). Сформулированный план вождя есть высший авторитет закона». «Таким образом, — пишут Фридрих и Бжезинский, — в фашистском понимании закон отождествляется с такими идеями романтиков и исторической школы юриспруденции, как «Volksgeist». К этой теме мы вернемся, рассматривая историко-философские источники тоталитаризма.