По морю прочь

Мисс Рэчел Винрэс, двадцати четырех лет, стояла в нижнем салоне корабля, принадлежавшего ее отцу, и нервничала в ожидании своих дяди и тети. Начать с того, что, хотя они и были ее близкими родственниками, она их почти не помнила; потом — они были пожилые; наконец, как дочь своего отца она была обязана развлекать их. От первой встречи с ними она ожидала того, что обычно ожидают современные люди от знакомства с себе подобными, относясь к нему как к очередному физическому неудобству — вроде тесных туфель или сквозняка. Рэчел уже была неестественно напряжена. Она принялась укладывать вилки на обеденном столе строго параллельно ножам и тут услышала мужской голос, мрачно проговоривший:

— В темноте ничего не стоит упасть с этих ступенек вниз головой.

А женский голос добавил:

— И убиться насмерть.

На последнем слове женщина показалась в дверях. Высокая, большеглазая, закутанная в багровую шаль, миссис Эмброуз была необыкновенно хороша, хотя в ней не чувствовалось тепла — глаза ее смотрели прямо и оценивающе. Ее лицо было мягче античных лиц, но в то же время в нем было гораздо больше решительности, чем у обычной миловидной англичанки.

— Рэчел! Ну, здравствуй, — сказала она и протянула руку.

— Здравствуй, дорогая, — сказал мистер Эмброуз, склоняя голову для поцелуя. Его племяннице сразу и безотчетно понравились его угловатая фигура, большая голова, крупные черты лица и проницательные, но в то же время наивные глаза.

— Позовите мистера Пеппера, — велела Рэчел слуге.

Сели: муж и жена по одну сторону стола, а их племянница напротив.

— Отец попросил меня начать, — объяснила Рэчел. — Он очень занят там с командой… Вы знаете мистера Пеппера?

Тихо вошел невысокий человечек, похожий на деревце, перекошенное ураганом на одну сторону. Кивнув мистеру Эмброузу, он пожал руку Хелен.

— Сквозняки, — пожаловался он, поднимая воротник пиджака.

— Вы по-прежнему страдаете ревматизмом? — спросила Хелен. Голос у нее был низкий и чувственный, хотя сейчас она говорила с отсутствующим видом: перед ее глазами еще стояли картины города и реки.

— Кто раз встретился с ревматизмом, боюсь, не расстанется с ним никогда, — ответил человечек. — В некоторой-то степени это зависит от погоды, хотя не настолько, как принято считать.

— Во всяком случае, от этого не умирают, — сказала Хелен.

— Как правило — нет, — согласился мистер Пеппер.

— Суп, дядя Ридли? — спросила Рэчел.

— Спасибо, дорогая, — отозвался тот и, протягивая свою тарелку, вполне различимо прошептал со вздохом: — Она совсем не похожа на мать!

Хелен не успела вовремя грохнуть стаканом об стол, поэтому Рэчел все услышала и тут же густо покраснела.

— Как же эти слуги обращаются с цветами! — торопливо проговорила она. Поджав губы, она поставила перед собой вазу и стала вынимать из нее мелкие тугие хризантемки, аккуратно, одна к одной, раскладывая их на скатерти.

Последовала пауза.

— Вы ведь знали Дженкинсона, Эмброуз, не так ли? — спросил через стол мистер Пеппер.

— Дженкинсона из Питерхауза?[3]

— Умер, — сказал мистер Пеппер.

— Боже! Я знал его — лет сто назад. Он еще перевернулся на челноке, помните? Чудаковатый тип. Женился на юной табачнице и жил на Болотах[4]. Не слышал, что с ним потом стало.

— Виски, морфий… — со зловещей лаконичностью сообщил мистер Пеппер. — Написал комментарий. Говорят, безнадежный бред.

— А ведь у него были большие способности, — сказал Ридли.

— Его предисловие к Джеллаби до сих пор держится. Что удивительно, учитывая, как быстро сменяются учебники.

— Кажется, еще у него была какая-то теория насчет планет? — спросил Ридли.

— С мозгами у него было не все в порядке, это точно, — кивнул мистер Пеппер.

В этот момент по столу прошла дрожь, фонарь снаружи закачался. Сейчас же несколько раз пронзительно прозвенел электрический звонок.

— Отбываем, — сказал Ридли.

Затем пол будто приподняло волной — слегка, но ощутимо, — потом уронило вниз и опять приподняло, еще более ощутимо. Огни в незашторенном окне пошли назад. Корабль издал громкий тоскливый зов.

— Отбываем! — сказал мистер Пеппер.

Другие корабли так же печально ответили с реки. Ясно были слышны плеск и шелест воды, судно покачивалось, и стюарду, принесшему тарелки, пришлось удерживать равновесие, когда он задергивал занавес. И снова беседу прервала пауза.

— А что Дженкинсон из Кэтса, вы еще поддерживаете с ним отношения? — спросил Эмброуз.

— Так же, как и все. Собираемся раз в год. В нынешнем году он имел несчастье потерять жену, поэтому встреча была довольно тягостной.

— Да, понимаю, — согласился Ридли.

— У него есть незамужняя дочь, которая вроде ведет его хозяйство, но это, разумеется, совсем уже не то, особенно для человека его возраста.

Оба джентльмена глубокомысленно покивали, очищая яблоки.

— Ведь он, сдается, написал книгу? — спросил Ридли.

— Написал, но больше уже не напишет! — заявил мистер Пеппер с такой свирепостью, что привлек внимание обеих дам. — Не напишет больше ни одной, потому что и ту за него написал кто-то другой, — продолжал мистер Пеппер, подпуская все больше яда. — Иначе и быть не может, если все постоянно откладывать на потом, собирать окаменелости и приделывать норманнские арки к свинарникам.

— Признаюсь, я ему сочувствую, — проговорил Ридли с меланхолическим вздохом. — Я испытываю симпатию к людям, которые ничего не могут начать.

— Горы хлама, скопившегося за жизнь, прожитую зря, — не унимался мистер Пеппер. — У него столько хлама, что и в хороший сарай не влезет.

— А некоторым из нас этот порок не знаком, — сказал Ридли. — Только что вышла еще одна работа нашего общего друга Майлза.

Мистер Пеппер издал короткий едкий смешок.

— По моим подсчетам, он выпускает два с половиной тома ежегодно — что, если вычесть время, проведенное им в колыбели, и другие издержки, свидетельствует о похвальнейшей плодовитости.

— Да, вполне оправдалось то, что говорил о нем старый ректор.

— Они были в таких отношениях… — сказал мистер Пеппер. — Вы знаете о коллекции Брюса? Между нами, конечно.

— Еще бы, — со значением ответил Ридли. — Для богослова он был весьма фриволен.

— Водяная колонка в переулке Невилля?

— Именно.

Обе дамы, как и приличествует их полу, прекрасно умели поддерживать беседу мужчин, не прислушиваясь к ней, а тем временем, никак не подавая виду, думать о чем-либо своем — о воспитании детей, об использовании противотуманных сирен в опере или о чем угодно еще. Хелен лишь показалось, что Рэчел для хозяйки не слишком-то хлопотлива, а еще — что ей следовало бы унять свои руки.

— А может?.. — предложила наконец Хелен, и они обе поднялись и вышли, к легкому удивлению джентльменов, которые либо полагали, что дамы внимательно их слушают, либо вообще забыли о присутствии женщин. Уже в дверях Рэчел и миссис Эмброуз услышали, что Ридли сказал, откидываясь в кресле: «Да, много странного случалось во время оно», — а оглянувшись, увидели, как вдруг переменился мистер Пеппер, — теперь одежда на нем будто сидела свободнее, а сам он стал похож на подвижную и проказливую старую обезьянку.

Укутав головы газовыми платками, женщины вышли на палубу. Теперь судно ровно шло вниз по реке, мимо темных силуэтов стоящих на якоре кораблей, а Лондон превратился в огненный рой, над которым мерцал бледно-желтый ореол. Горели огни больших театров, огни длинных улиц, светились бесчисленные соты домашнего уюта и одинокие огни в вышине. Тьма никогда не поглотит их, сотни лет уже тьма не опускалась на это место. Жутко было сознавать, что город обречен сверкать до конца времен все так же и все там же, по крайней мере, это было жутко сознавать людям, пустившимся в морские странствия. В их глазах город был подобен отделенному от остальной земли кургану, на котором человек оставил вечные рубцы и зажег на нем вечное пламя. С палубы корабля им показалось еще, что город похож на трусливо припавшего к земле, сидящего на корточках скрягу.

Они стояли рядом, облокотившись на перила, и Хелен спросила:

— Ты не замерзнешь?

Рэчел ответила:

— Нет, — и, немного помолчав, добавила: — Как красиво!

Уже мало что было видно: мачты, темные очертания берега, ряд сверкающих иллюминаторов невдалеке. Судно пыталось идти против ветра.

— Как дует… как дует! — Рэчел хватала ртом воздух, и ветер будто швырял слова обратно ей в горло. Рядом с ней ветру сопротивлялась и Хелен, но вдруг, словно подхваченная демоном движения, она понеслась по палубе, придерживая руками волосы и путаясь ногами в юбках. Однако постепенно неистовый дух ослаб, и скоро от него остался лишь холодный резкий ветер. Через щель между шторами они увидели, что в столовой уже пошли в ход длинные сигары, что мистер Эмброуз резко откинулся в кресле, а мистер Пеппер собрал щеки в глубокие складки и его лицо стало похоже на вырезанное из дерева. Отзвук громкого смеха едва донесся до женщин, но тут же потонул в шуме ветра. Там, в тепле, в сухости, в ярком желтом свете, Пепперу и Эмброузу не было дела ни до грохота стихии, ни вообще до чего-либо нынешнего: они пребывали сейчас в Кембридже, году этак в 1875.

— Они старые знакомые, — улыбнулась Хелен, глядя на них. — Так, ну а нам найдется комната, чтобы посидеть?

Рэчел открыла дверь.

— Это скорее веранда, а не комната, — сказала она.

И правда, здесь было мало от замкнутого постоянства человеческого жилища на твердой земле. Посередине к полу был привинчен стол, а стулья прибиты к стенам. От тропического солнца настенная обивка выгорела и приобрела бледный зеленовато-голубой оттенок, зеркало в рамке из раковин — его смастерил стюард долгими тягучими часами в южных морях, — хотя и грубо сработанное, привлекало глаз как затейливая диковина. Каминная доска была задрапирована плюшевой занавеской с кистями и украшена скрученными раковинами с красным нутром, похожими на рога единорогов. Два окна выходили на палубу; от лучей, бивших через них, когда корабль жарился под солнцем где-нибудь на Амазонке, гравюры на противоположной стене выцвели до блеклой желтизны, и теперь Колизей едва можно было отличить от королевы Александры[5], играющей со спаниелями. Пара плетеных стульев приглашала погреть руки у каминной решетки с облупившейся позолотой; над столом висел большой фонарь — из тех, что издалека возвещают путнику в темных полях о близости жилья.

— Странно, все оказываются старыми знакомыми мистера Пеппера, — нервно проговорила Рэчел. Она чувствовала себя неуютно из-за холода и странной молчаливости Хелен.

— Ты, наверное, к нему привыкла? — спросила ее тетка.

— Он похож на это. — Рэчел направила свет фонаря на окаменелую рыбу в сухом аквариуме и взяла ее в руки.

— По-моему, ты слишком жестока, — заметила Хелен.

Рэчел тут же попыталась смягчить то, что вырвалось у нее против воли.

— Я не так хорошо его знаю, — сказала она и поспешила укрыться за фактами, поскольку ей казалось, что старшие всегда предпочитают их чувствам. Она поведала все, что знала об Уильяме Пеппере. Когда они жили дома, он навещал их каждое воскресенье; он разбирался во всем — в математике, истории, древнегреческом, зоологии, экономике и в исландских сагах. Он перелагал персидские стихи на английскую прозу и английскую прозу — на греческие ямбы; он также был специалистом по нумизматике и по чему-то еще, кажется по движению транспорта.