Пропавшая сестра

Глава 5

В тот момент, когда пришло сообщение от Себа о пропаже моей сестры, я хохотала, согнувшись пополам, судорожно стиснув в руке смартфон, мечтая о бокале красного вина. Со дня на день должен был прийти ответ на мою заявку на грант, и я постоянно проверяла почту: родительского наследства хватит только на половину четырехлетнего обучения в медицинской школе, любые деньги пригодятся.

Стильное твидовое платье, надетое на встречу новых студентов Медицинской школы Калифорнийского университета в Сан-Диего, натирало колени, но я не обращала внимания. Все пребывали в приподнятом настроении и веселились, готовясь продолжать восхождение к вершинам медицинской науки, а я острила направо и налево. «Какая редкость, прямо как четвертая отрицательная!» Вокруг меня собралась компания, несколько парней и девушек, включая Тиберия, единственного чернокожего среди студентов. Казалось, я наконец-то начала оттаивать после смерти родителей, которых оплакивала последние три года. Я чувствовала себя немного Анжелой.

Размахивая банкой диетической колы, я предложила продолжить банкет в заведении неподалеку. Бар уже закрывался, и надо было где-то продолжить веселье. Какой-то умник предложил вместо этого прогуляться по берегу, но я тут же отвергла эту идею. Полученный в детстве ожог от медузы навсегда отвратил меня от пляжей, несмотря на радужные детские воспоминания. В тот влажный июньский вечер в бухте Ла-Хойя на волнах там и тут качались их полупрозрачные грибы.

И тут Келси из Миннесоты объявила, что теперь живет в другом районе, а Гарнет-авеню вечно забита, и трое местных (я, Кларисса и Тиберий) в унисон поправили ее: «Гар-НЕТ!» В этот момент я и начала хохотать.

А потом ткнула пальцем в экран телефона.

В зеркале ванной комнаты Анжелы отражаются темные круги вокруг глаз. Отдала бы весь свой грант, лишь бы вернуться в тот момент у бара, до того, как прочитала письмо Себа. К блаженному неведению о том, что она ушла навсегда. Выхожу из ванной и вижу Себа, ползающего под кроватью.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я.

Он медленно лезет назад, как какой-то мусоровоз, затем тычет под кровать большим пальцем. Намазанные гелем черные волосы торчат во все стороны, на кончиках осели комки пыли.

— Я тут нашел несколько коробок за ящиком с посудой. Не поможешь добраться до них?

Себ приехал ровно в семь часов, всем своим видом показывая, что готов жизнь положить на то, чтобы узнать причину исчезновения Анжелы. По дороге обратно из полицейского участка я чуть не свернула шею, стараясь понять, не следят ли за мной. Начала было разбирать ее гардероб, но вскоре бросила — я не в силах паковать свою сестру в коробки. И вот уже два часа мы с Себом читаем ее старые рефераты и листаем книги, раскладывая их на три кучки: «Может быть», «Не относится» и «Возможные улики».

Логика и здравый смысл подсказывают, что глупо считать Анжелу мертвой до тех пор, пока я не увижу ее труп. Но если она действительно жива, придется что-то делать со всем этим, не могу просто так бросить ее в этом городе, в этой стране, если она в опасности и скрывается.

С того места, где я сижу, надпись на доске выглядит неряшливо. Кажется, что написано второпях, она загибается к краю доски, будто Анжеле не хватило места. Под наполовину стертыми цифрами я вижу слово, которого не заметила сразу: «код». Тошнота подкатывает к горлу. Неужели Анжела использовала наш тайный язык в качестве примера кода? Или она хотела сообщить что-то кому-то другому, а вовсе не мне? Окончание следующего слова размазано. Что это — крик о помощи или просто упражнение в криптографии?

Черт! Черт! Черт! Я опускаю голову и пытаюсь отдышаться. Щеки пылают. Закатные лучи проникают сквозь открытое окно и падают на мои голые икры. Девять вечера, а солнце еще светит. Самый длинный день в моей жизни.

— Шейна? — Себ говорит громко, видимо, повторяя вопрос: — Достанешь коробки?

Ладно, я лезу под кровать, пробивая себе путь сквозь пыль и грязные носки. Наверняка это его носки. Меня снова тошнит. На фига я все это делаю? Из чувства долга? На меня это не похоже. Зачем цепляюсь за эту призрачную надежду? Верю ли я в то, что моя сестра жива? Ухватившись за угол коробки, я начинаю понемногу выдвигать ее сквозь пыль и грязь к свету.

Себ вытирает пыль с крышки. Присаживаюсь рядом.

— Странно, что я не заметил этого раньше, — говорит он, приглаживая волосы, и на пол падает несколько комков пыли. Он аккуратно открывает клапаны, и перед нами предстает содержимое коробки.

Этот человек был так близок с моей сестрой, что у него был запасной ключ, или он знал, где она его хранит.

— Ты уверен, что стоит? Это все-таки ее личные вещи, — мои слова звучат укоризненно, но мне дает на это право оставленная ею записка. Я собиралась произнести это более дружелюбным тоном, но, в конце концов, плевать. Я не знаю этого парня, как бы близки с Анжелой они ни были. В каком-то извращенном, мелочном уголке моего мозга гнездится злость на него за то, что он какое-то время хозяйничал в этом священном месте один, без меня.

Заглядываю в коробку. Из-под пачки прокладок выглядывает фотография: улыбающаяся Анжела прижимается щекой к какому-то красавчику. Парень на снимке загорелый, с ухоженной щетиной и симпатичными ямочками на щеках. Рядом, неприятно удивляя меня, покоится электрошокер. Неужели Анжела чего-то опасалась еще до стрельбы в Сорбонне?

Себ, невинно наморщив лоб, смотрит на меня.

— Анжелы больше нет. Я пытаюсь восстановить ее последние шаги и выяснить, почему она погибла и кто ее похитил. Даже если для того придется покопаться в грязном белье.

Достаем из коробки несколько папок с бумагами и начинаем перебирать содержимое. Мысли мечутся из стороны в сторону, хотя я и сохраняю невозмутимое выражение лица. Что еще там обнаружится? Сколько еще найдется фотографий бывших бойфрендов?

Надо сосредоточиться. Следовать логике. Как-то сориентироваться в этом хаосе. Выделить главное — как при изучении истории болезни пациента в клинике.

Себ завис над бланком выпускного сорбоннского теста по английскому языку — у Анжелы высший балл. Так держать, девочка! Косые солнечные лучи освещают его квадратное лицо и волосатую грудь, выглядывающую из V-образного выреза белой рубашки.

Если Себ настолько хорош, что моя взбалмошная сестра встречалась с ним целый год, мне нужно узнать его получше. Выяснить у него, чем она занималась в последнее время, о ее симпатиях и антипатиях, распорядке дня. Без контекста тут не разберешься. И начинать нужно с этой плакучей ивы — Себа.

— Себ?

— Oui? То есть — да?

— Ты где учил английский? — спрашиваю я, листая папку с бумагами.

Некоторое время проходит в молчании. Интересно, что чувствует Себ, глядя на меня? Сколько раз он сидел на этом самом месте рядом с моей сестрой? Что он теперь будет делать без нее?

— В университете в основном. Я специализировался на биологии, а многие научные журналы выходят на английском. — Он расплывается в улыбке, обнажая белоснежные зубы. — Языки даются мне легко.

Я киваю, успев краем глаза уловить его лукаво взлетевшую бровь.

— Я тоже специализировалась на биологии. Биология человека, подготовка к медицинской школе.

— Биология и история. Двойная специализация. Хотя с историей я дружу меньше. Моя специальность — неврология.

— Вау! Так ты уже закончил медицинский колледж?! Сколько ж тебе лет? Для доктора ты слишком молодо выглядишь.

— У меня тридцать. Я уже год как закончил интернатуру, но в медицине работаю гораздо дольше.

— Интересно.

«У меня тридцать». Ему что, тридцать лет? Я возвращаюсь к поиску зацепок (криптексов, шифров, головоломок, ребусов, закодированных букв, пещерных рисунков или что там еще найдется). Себ, кажется, предан Анжеле и готов сделать все возможное, чтобы узнать, что с ней случилось. Это впечатляет. Анжела раньше предпочитала сильных мужчин, но теперь, похоже, ей больше нравится мой тип — высокомерный ботаник.

Правда, они всегда выбирали ее. Без вариантов. Когда нам было пятнадцать, я прочитала в каком-то журнале, что уверенность в себе привлекает мальчиков, и пригласила в кино своего одноклассника, отличника Эштона Уилана. Он сначала ответил согласием, но поняв, что я не Анжела, сказал, что ему в подружки надо бы кого-нибудь уровнем повыше. Если учесть, что моя оценка по биологии была несколько выше, чем его, речь шла явно не об интеллекте. Ему нужна была этакая мисс Обаяние. Другая двойняшка. С которой весело.

Даже в тот последний Новый год, который мы с Анжелой справляли вместе, мы умудрились поссориться из-за парня. Тедди Нгуен, изучавший генетику и живший в комнате общежития прямо подо мной, несколько раз приглашал меня на свидание, но я была так занята подготовкой к экзаменам за первый семестр, что просто не оставалось времени.

Я помогла Анжеле подготовиться к экзамену по средневековой медицине, а потом пригласила Тедди на ее вечеринку, и они всю ночь флиртовали с бокалами пунша в руках. Потом Анжела клялась, что всего лишь изображала радушную хозяйку, но я-то знала, что она обожает брать то, что нравится мне. Еще с тех пор, когда мы были детьми.

— Слушай, Себ. Это ведь все какие-то старые курсовики и прочая ерунда. Там где-то есть ее ежедневник. Может, лучше его почитаем?

— Но под кроватью полно еще и других папок. Мне кажется, их тоже надо просмотреть.

Я достаю из коробки папку, озаглавленную «Документы Сорбонны». Маленькие прямоугольные квитанции и чеки прикреплены степлером к большим листам, усыпанным цифрами. Тут же куча каких-то оплаченных счетов, перечеркнутых крест-накрест цветной ручкой.

— Ну нет! — громко говорю я. — Это не дело. Сначала мне нужно собрать все ее вещи, упаковать то, что я отправлю в Америку, а остальное отдать на благотворительность. — В стрессовых ситуациях моя способность мыслить рационально усиливается. Оглядывая комнату, заваленную бумагами, одеждой и коробками, я чувствую близость приступа аллергии.

Себ захлопывает очередную папку и бросает ее обратно в коробку. Она приземляется туда с драматическим шлепком.

— Ну что ж, положимся на сверхспособности близнецов.

— Что-что?

— Сверхспособности близнецов. Анжела говорила. Вы разве не связаны — как это? — ментально! Наукой ведьуже давно доказано, что близнецы, особенно в детстве, могут ощущать дискомфорт, если одному из них грозит опасность. Для этого им даже не надо видеть или слышать друг друга.

— Шутишь, да?

Он улыбается так, словно я только что усомнилась в существовании силы тяжести.

— Эта способность заключена где-то в коре головного мозга, в области, которая контролирует эмпатию, где-то в районе базальных ганглий, примерно там же, где формируется интуиция. С близнецами вообще связано много странного. Хотя, наверное, тебе сейчас трудно говорить об этом.

— Ну… Не знаю… Ничего трудного в этом для меня сейчас нет.

— Наука зашла в тупик, — продолжает он, рассеянно поглаживая татуировку на щиколотке. — Впрочем, наука постоянно в тупике, пока не случится прорыв. Земля считалась плоской, пока кто-то не доказал, что она круглая… В периодической таблице сначала было шестьдесят химических элементов, а потом оказалось, что их вдвое больше… — Он делает паузу, ожидая возражений. — Мы постоянно стоим в одном шаге от разгадки последних тайн этого мира. Но на смену разгаданным тайнам тут же появляются новые.