История одной дуэли

– Вот стоит уже один! С утра! Спрашивает! Что с ним будет? А мне что отвечать? Распускать? Разгонять? Что делать? Что молчите?

Петренко нагнул голову, покачал ею, как бы раздумывая, и медленно вышел из приёмной. Слушать или видеть первого секретаря ему больше не хотелось… Скоро и сам Годунов догнал его уже на лестнице, у выхода из облисполкома.

– Где, говоришь, Петрович? – дёрнул он за локоть хозяйственника.

– Я ничего не говорил, – опешил тот.

– Значит, показалось. Впрочем, оттого, что наговорили мне центристы чёртовы, и не такое покажется! А где же он может быть?

– И что же они сказали?

– Да ты, я вижу, сам всё знаешь.

– Только, что положено.

– Ладно, не юли… Меня сейчас, словно по мозгам ударило.

– Что ещё?

– Наши-то!.. Горбачёв!..

– Что?

– Отрёкся от нас, Иуда!

– Как?!

– Сдал партбилет, сука! И всем нам предложил то же самое сделать. Крови не допустить… Ждал я всё время от него что-нибудь такое. Хамелеон! Поганец! Заодно он был с Крючковым и Пуго… Очень складно у них всё получилось. Путч-то отрепетированный! Гладко, как на паркете! И Павлова этого он берёг до последнего дня! Что, не мог его, поганца, сразу снять, после аферы по обмену денег? Нет! Он сам ему указ подписал! Или в июне, когда тот специальных полномочий потребовал?! Выгнал бы Павлова, и ничего не случилось! Жили бы, как жили. Ан нет. Его тактика гнилая известна. И рыбку съесть и задницей сесть!

– Герман Александрович, тише, народ оборачивается, – взмолился Петренко.

– Не могу! Накипело! Эти говнюки из ЦК все нервы вытянули, Николай.

– Давайте хотя бы выйдем, – Петренко подталкивал его к дверям.

Они выскочили на свежий воздух, но легче от этого не стало ни одному, ни другому. Хозяйственник тревожно не спускал глаз с первого секретаря. Тот пребывал в прострации после перевернувших душу телефонных вестей.

Между тем народу возле обкома заметно поубавилось. Маячил верный Василий, прикорнул у дверей милиционер, несколько женщин щебетали кучкой воробьев. Василий тут же бросился к Годунову.

– Что-то выяснили, Герман Александрович?

– Выяснил, дорогой, выяснил… Распорядись, чтобы машину мою, как положено, передали милиции. Займись вот с Николаем.

– Да он и один справится, – буркнул Петренко.

– А у тебя какие заботы? – поднял на хозяйственника глаза Годунов.

– Вам ещё Жербин нужен? – напомнил тот.

– Ну?

– Так я мигом.

– Да, теперь вроде спеху нет, всё уже и так известно, – вяло махнул рукой Годунов. – Я смотрю, наши разошлись?

– Так точно, – отрапортовал помощник, – нерабочий день получается.

– Вынужденный выходной, – скривил губы в невесёлой гримасе Петренко. – Как долго гулять будем, Герман Александрович?

– Ты что мне вопросы задаёшь? – зыркнул на него первый секретарь. – Обратись на радио. Или телевидение. А лучше – к самому Горбачёву.

– Так я побежал? – Василий почувствовал, что он третий лишний в их невольной перепалке.

– Беги. Свяжись со всеми секретарями и заведующими, чтобы вечером на меня все вышли по домашнему телефону.

– Если не отключат, – буркнул Петренко.

– Типун тебе на язык! Что палку перегибаешь?

– Как знать…

– Не посмеют. Домашним телефоном семья пользуется, дети, – зачем-то сказал Годунов.

– Ельцину теперь всё можно. Запретил он нас.

– Что заладил? Запретил, запретил! – вспыхнул Годунов. – Ещё не все точки поставлены. В России миллионы коммунистов. Сотни обкомов и крайкомов, тысячи райкомов партии. С ними как быть?

– Их уже нет.

– Не скажи. Вот я перед тобой. Ткни пальцем, если не веришь. Живой. А у меня семья, четверо человек. Их кормить надо. Чуешь? Сколько в целом нас в стране?

– Кого это волнует? Теперь это только наша проблема. Личная.

– Не согласен…

– А вашего согласия, Герман Александрович, никто не спросил. Вам же сказали, генсек сдал партбилет и пожелал то же самое нам сделать.

– Гад он!

– Его к стенке припёрли. А вообще его и раньше не любили. А из-за него и нас всех народ ненавидит.

– Это кто же тебе сказал?

– Сам догадался.

– Догадливый ты задним числом…

– Бросьте, Герман Александрович, – Петренко даже не обиделся и не напрягся. – Не хуже меня знаете. Зачем комедию ломать?

– Ну, хватит, – махнул рукой и Годунов, – делом надо заниматься. Разболтался я с тобой.

– Так помочь с Петровичем?

– Не надо. Я в горком пойду. Поговорю с ребятами, там видно будет.

И развернувшись, не прощаясь, Годунов не спеша двинулся по улице, лениво передвигая ноги в летних светлых сандалиях.

Но в горком он так и не попал в этот понедельник, как не пришлось ему побывать и в районных комитетах партии…

Он долго стоял, опёршись крутым крепким плечом здоровенного мужика к стене на углу какого-то дома. Хотелось спрятаться в подворотне, сесть в укромном углу на неприметную скамью под деревом, забыться, даже заснуть, чтобы не видеть и не слышать никого, чтобы его никто не беспокоил. И он действительно где-то бродил, как в полусне, где-то сидел, то ли в сквере, то ли в каком-то дворе, пугая воробьёв и голубей. Весь оставшийся день он помнил смутно, но к вечеру всё же добрался до загородного дома, впервые доехав туда на рейсовом автобусе.

Жена, обеспокоенно оглядев его, не допекала расспросами, провела на кухню. Дожидаясь ужина у телевизора на диване, он только здесь пришёл в себя, вспомнил, что не давало ему покоя всё это время, полез в шкаф, достал графин с водкой и, вылив почти половину в пивную кружку, залпом выпил.

– Гера! – подвернулась жена под руку. – До ужина потерпи. У меня всё почти готово. Что так рано пришёл-то?

Задав вопрос, она не ждала ответа, видела, что муж не в себе, однако не пьян. Не лезла на рожон. По установившейся традиции знала – придёт время, расскажет сам. Он смолчал. Допил водку в графине и забылся, лёжа на диване и тупо глядя в экран.

– Телефон не работает весь день, – усаживая его за стол, между прочим, доложила жена. – Ты бы сказал Василию, пусть пришлёт мастера.

– Неполадки на линии, – буркнул он.

– Я к соседям бегала. Там всё в порядке. Нашим звонила, – удивилась она.

– Бывает.

– Случилось что-нибудь? – не выдержала она.

– Завтра всё прояснится.

– В Москве опять?

Он кивнул, не поворачиваясь, мрачно, отрешённо.

– Господи! – запричитала жена. – Когда же всё это кончится? Когда нервы перестанут мотать? Покоя нет.

– Может, в новостях скажут сегодня? – зачем-то сказал он.

– Да что же скажут? Прошли уже новости. Ничего не объявляли, слава богу.

– Ну, значит, будем ждать завтра…

– Да что же произошло? Знаешь ведь. Не молчи, Гера!

– Не баламуться. Знал бы, сказал.

Начался кинофильм. Он так и остался на диване, к себе в кабинет не хотелось, лень было подыматься по лестнице на второй этаж. Жена побурчала, побурлила и перебралась тоже к нему. Обычно она ко сну уходила в свою комнату. Там у неё телевизор, всяческие женские штучки-дрючки, секреты, тайны. В эту комнату никто не входил без стука, даже внучонка обучили с малолетства стучать к бабуле, прежде чем дверь открыть. А тут она прикорнула в кресле рядом, жалуясь на неудобства ногам.

– Жутковато что-то одной, – жена кивнула на экран в ответ на его немой вопрос. – Кино это давно обещали показать, сегодня почему-то крутят.

– Про что фильм-то? – спросил он, хотя уже смотрел его с начала, не вникая, не задумываясь.

– Про сталинские репрессии. Грузинский какой-то фильм. Название не помню. Не то «Раскаяние», не то «Покаяние». Говорили, очень страшный.

– Что же там страшного?

– Увидишь. Морил он невинных людей. Сажал без вины, расстреливал.

– Политические враги… Он сначала их врагами народа объявлял. Потом устраивал всенародное осуждение. Люди, не зная правды, писали в газеты, выходили на митинги, требовали публичных казней.

– За что люди страдали?

– Вот за это и страдали. За свои убеждения. За мысли.

– Нельзя же за мысли карать! Да ещё так жестоко! У нас в институте читали лекции по конституции. За свои мысли уголовной ответственности люди не несут. Так всех пересажать можно.

– Вот он и сажал. А чтобы народ не видел, не пугался раньше времени, ну и, понятное дело, не возмущался, ночью забирали. Днём был человек, а утром его уже нет. И никто не искал. Родня боялась сказать, а соседи – спросить. Так и боялись друг друга.

– До меня вот всё-таки никак не дойдёт, как это могло твориться? – по-бабьи всплеснула она руками. – Люди такие же были, как и сейчас. Чего же они молчали?

– Смотри фильм, думаю, поймёшь, – не стал он ей перечить, внушать, разубеждать: лень, да и удастся ли. – Видел я этот фильм.

– Страшный? – она с детства боялась ужастиков.

– Ну, заладила… Не бойся. Я его три года назад смотрел. Мы в Москве его видели с Петровичем. В «Тбилиси» премьера была. Народ тогда валом валил. Билетов не купить. Нам достали ребята из ЦК, – разговорился он.

– Вон вы там чем занимались, – оживилась она. – Жён дома пооставляли мыкаться, переживать, а сами на пару в кино. Небось с бабёшками?

– Ты чего мелешь-то? Этот фильм с женщинами смотреть – пустое дело. Там сплошная политика. Впервые его крутили в столице. Не разрешали до этого показывать.

– Страсти-то какие! У нас на всё запрет!

– Шуму он понаделал в своё время. Да и сейчас талдычат разное. Не знаю, нужны такие фильмы вообще народу? Не поймут некоторые. Особенно бабы.

– Вы, мужики, одни понятливые, – сразу возразила жена.

– Да не про то я, – махнул он, досадуя, рукой, – политический фильм не всем интересен. Вам всё про любовь подавай. Чтобы шуры-муры обязательно.

– Как же не интересен? – возмутилась она. – Как раз к месту. После этих гэкачепистов, чтоб им пусто было! Кровь одна! Сегодня опять про них показывали.

– Что показывали?

– Арестовали их всех, некоторые застрелиться успели, другие в окна выбрасываться стали.

– Это уже известно.

– Это вам там известно, а сказали только сегодня и то один раз мельком.

– А чего народ зазря булгачить?

– Так-то оно так. Но без смертоубийств там не обошлось. А, Гера?

– Тихо всё прошло. Как по маслу. Не было никакого гэкачепе. Пошутили мужики. Разобрались между собой и успокоились.

– Ты меня совсем за дуру держишь? – всколыхнулась жена.

– Слушай, зачем тебе всё это? Ты же на уроках детишкам не станешь об этом рассказывать?

– Да ты что говоришь-то? Как можно!

– Ну вот. И тебе не следует лезть в этот бардак. В школе забот не хватает?

– Хватает, хватает, – смутилась жена, затихла и осторожно, как в молодые годы перебралась к нему на диван. Удивительно, но у неё это получилось.

– Ноги затекли в кресле, – пожаловалась она, – устаю на уроках часами стоять.

И они разместились оба, не стесняя друг друга.

– Берии испугалась? – пошутил он, вспоминая закончившийся уже кинофильм.

– Служил Сталину, будто пёс. Но сейчас чего его бояться… – она погладила его по щеке. – Ты что же проспал утром-то? Не побрившись, повёз гостей на вокзал?

– Брился, – поймал он её ласковую руку. – Спешил, наверное.

– С таким мужиком в доме, да бояться кого-то, – игриво сжала она губы, провела по его лицу тёплой ладошкой, коснулась уха, защекотала.