Дракон в огороде

Пролог

Десять минут до будильника, а я уже лежу, уставившись невидящим взглядом в потолок, и настраиваюсь на нужный лад. Рядом, свернувшись калачиком, спит моя дочь. За окном с деревянными рамами едва сереет ночное небо.

Пора. Ещё не хватало и сегодня Лизку разбудить. Бедный ребёнок не заслужил такой жизни…

Встаю со старенького дивана медленно. Стараюсь не шуметь, попутно снимая с зарядного устройства телефон. Выключаю будильник и, подсвечивая себе дорогу, двигаюсь в сторону кухни.

В проходной комнате опять лампочка перегорела. Седьмой раз за те две недели, что мы здесь живём. Сосед — Михаил Степанович, как только этот плафон нам не ковырял, что только с проводами и патронами не делал, а лампочки всё равно горят одна за другой — хоть энергосберегающие, хоть подешевле и попроще.

— Проводку нужно менять, хозяюшка. — в памяти всплывают слова соседа.

Нужно… Меня это слово за три недели уже просто задолбало. Жить с дочкой где-то нудно. Жить с дочерью нужно ещё и на что-то. Питаться, одеваться, обучаться и жить в нормальных условиях. Ребёнка к школе готовить тоже нужно. Июль месяц, а мой заработок весь уходит на поддержание полуразвалившегося дома моих приёмных родителей в глубинке и ничего кроме.

Такая она… жизнь после развода с тем, которому безоговорочно верила и которого слепо любила.

Вхожу в кухню и включаю свет. Из приоткрытого окна дует прохладный ветер, пока я засыпаю в чашку три ложки растворимого кофе с сахаром и жду, когда закипит пузатый железный чайник на электроплите.

Упираюсь руками о края стола и рвано выдыхаю.

Я не имею права не справиться. Я должна. Ради самой себя. Ради будущего. Ради моей дочери…

За Лизку обиднее всего.

Любовь всей моей жизни, отец Елизаветы — Роман Климов, казалось, вычеркнул нас из своей жизни. Ни сообщений, ни звонков, не единой попытки узнать, где мы… За себя уже не обидно. Неделю назад отпустило. За Лизка очень горько. Если ему так плевать на меня, как он кричал, пока я собирала вещи из нашей двушки в Подмосковье, то ничего. Как выяснилось, я могу с этим жить. Но неужели ему плевать на собственного ребёнка? Он же так орал, что отнимет её у меня. Что я никто. Что без него сдохну и ничего не стою…

Три недели… И никакой реакции. Ничего. Мне бы радоваться, ведь явись ко мне кто-то из органов опеки, о чём голосил муженёк — пока ещё не бывший, мне бы пришлось очень непросто. Условия здесь на самом деле ужасные. Сколько дом ни облагораживай, а иногда кажется, что проще и главное — дешевле, купить новый!

Но мне нерадостно. Лизок спрашивает о папе, а я не знаю, что ей отвечать. Она звонила ему дважды, но ответа так и не дождалась.

Понятия не имею, что я буду ей говорить… Сейчас она радуется всему новому. Она совсем не выглядит несчастным ребёнком. Но лето закончится. Начнётся школа. Вопросы. Отсутствие папы нельзя будет объяснить командировкой вечно. Наше пребывание здесь — каникулами и отдыхом…

Заливаю кипяток в чашку, монотонно размешивая сахар.

Иногда хочется проснуться. В своей привычной жизни. Заниматься домом, готовкой, уборкой, своими дизайнерскими проектами, встречать и провожать на работу мужа, который тебя любит всем сердцем, а не которому ты просто удобна… Не закатываешь истерик, не донимаешь звонками, не просишь дорогих подарков, — да вообще никаких не просишь, — денег тоже особо не просишь, главное, чтоб Рома платил по счетам.

Я всегда понимала, что ему тяжело в одиночку всё тянуть. Не раз предлагала выйти на работу, но он был так возмущён моим предложением, что из раза в раз реагировал всё острее. Это сейчас я понимаю, что он не хотел… Ничего не хотел. Ни моей самостоятельности, ни моего времени, потраченного не на дом, семью, вечные ужины и уборки, ни отпускать меня от себя.

Я ведь и правда такая. Дурная. Только когда мне в лицо швырнули все переписки, перечни подарков его любовнице, путёвки и фотографии, я смогла оглянуться и взглянуть на свою жизнь. Идти некуда. Жить не на что. Компьютер, с которого я подрабатывала, и тот его — предателя. К тому же стационарный. За десять лет брака я ничего не купила, не приобрела и не заработала для себя. Всё в семью, лишь бы порадовать мужа и дочь. Где-то лишние две тысячи заработала — продуктов получше, чтоб ужин был праздничным, визит в ресторан, кино, Лизке что-то из игрушек…

Не дура ли?

Он любовницу содержал так, как за все десять лет в меня не вложился!

— Всё у меня получится. — выдыхаю и делаю глоток кофе. Морщусь, всё ещё скучая по кофемашине. — Иначе нельзя.

Иду в коридор с кофе. Стягиваю с вешалки свитер и ставлю на небольшую тумбочку чашку.

Ночью шёл дождь. На улице прохладно. Хорошо было бы ещё штаны надеть, но за ними нужно идти в комнату, где спит Лизка. Да ещё и шуметь чемоданами и пакетами, ибо шкаф со времён моего детства совсем развалился и рассохся — пришлось выбросить.

Если уж совсем замёрзну в шортах, то пойду утепляться.

Отодвигаю беззвучно щеколду, тянусь к чашке, надеваю свои балетки и толкаю от себя дверь.

Неделя моих трудов не прошла даром. Видно не только дорожку, что поросла бурьяном с меня ростом за многие годы, но и все мои грядки, соседский забор-сетку и покосившийся на правую сторону туалет.

За домом есть ещё участок. С правой стороны пристройка. Там и нашёлся садовый инвентарь, который долго пришлось приводить в порядок.

— Я со всем справлюсь. — в который раз повторяю я, тихонько прикрывая двери.

Делаю ещё глоток кофе, огибая по тропинке дом. Подальше от любопытных соседских глаз. С правой стороны огромный кирпичный забор, и соседей оттуда я не боюсь. А вот слева, за забором из крупной железной сетки, живёт любопытная и всюду сующая нос Нина Ивановна. Вот она-то и является причиной того, что я встаю в такую рань уже четвёртый день и пробираюсь на крошечный участок своего огорода, невидимый вездесущему взгляду бабы Нины.

Никто не должен ни о чём догадаться. Не должен понять.

Хотя… я бы пообщалась с тем, кто смог бы понять и объяснить подобное. Потому что сама я, признаться, вот уже четыре дня ничего не понимаю.

Допиваю кофе одним большим глотком. Оставляю чашку на земле, а сама опускаюсь на колени.

Руки дрожат. Я дрожу вся. Вовсе не из-за холода.

Нервы на пределе. Я не понимаю, как это работает и что за магия такая, но уже в который раз молюсь, чтобы это сработало снова.

Запускаю пальцы в сырую землю, стараясь не задевать усики клубники, и закрываю глаза. Вызываю в сознании картинки с сочной, спелой, сладкой и крупной клубникой. Напеваю под нос детскую песенку из мультфильма "Мама для мамонтёнка". Делаю в точности всё, что делала в первый раз, когда картошка зацвела, засохла и уродила — за десять минут, чтоб их!

Тепло обжигает кончики пальцев. Я чувствую его тонкими нитями, которые ответвляются от моих ногтей и расползаются под землёй. Я знаю по своему скудному опыту, что, достигнув пика, земля станет под руками горячей. Очень горячей.

Терпеливо жду, полностью сосредоточившись на созревании клубники. Картошку задорого летом не продашь. Клубника дороже. А такая, что у меня уродила вчера, вообще…

Мне просто очень нужен забор! Такой, чтоб баба Нина ничего происходящего у меня в доме и в огороде не видела! Сколько я так буду клубнику выращивать на таком маленьком клочке земли? Я пробовала по-другому. Набирала в ящики землю, заносила в дом и пробовала вырастить посеянный укроп, но ничего не получилось. Не знаю, почему это не сработало, но в земле, в моём огороде, всё оставалось неизменным.

Подушечки пальцев обожигает.

Я открываю глаза. Едва не реву от счастья. Рядом со мной, то тут, то там, лежит крупная, краснобокая клубника.

— Господи, пусть это работает вечно. — смахнув выступившие слёзы рукавом свитера, я медленно поднимаюсь.

Предстоит собрать клубнику. Выбрать и отложить ягоды для семян на следующий раз. Упаковать и отвезти на Первомайский рынок. Вчерашняя вылазка туда закончилась тем, что мне позвонил реализатор с точки, куда я отнесла весь прошлый урожай, и настойчиво поинтересовался, не будет ли у меня ещё клубники этого же сорта. Я не дала ответа. Кто же его мог бы дать, учитывая фантастический способ её выращивания? Но, думаю, что у меня и эту купят.

Воровато оглянувшись, я отступаю. Сердце ухает в желудок. Остаётся там, разрастаясь ледяным спазмом и судорогой.

Незнакомец открывает рот. Что-то говорит, но я ни слова не разбираю. То ли из-за незнакомой речи, то ли из-за шума крови в голове.

Откуда здесь взяться мужику?

Мысли несутся галопом диких лошадей. Я боюсь кричать. Боюсь разбудить дочь… Я не хочу, чтобы он знал о ней.

Как назло, под руку ничего не попадается. Да и что я сделаю? Здоровый мужчина, выше меня на полголовы. Широкоплечий и подтянутый. Такого даже лопата не возьмёт!

— Уходи… — выдыхаю, безжалостно пятясь по клубнике, которую только-только вырастила. — Пожалуйста…

Он морщится. Его глаза смотрят на меня с какой-то тоской и грустью. Я даже начинаю верить, что это просто какая-то ошибка. Недоразумение. Сейчас он уйдёт, сказав, что ошибся домом или ещё что-то вроде этого — безобидное, а я пойду в сортир и буду реветь там час!

Этот ужас невозможно описать и невозможно забыть.

Мгновение. Один рывок в мою сторону, а сильная рука уже удерживает меня за талию, пока вторая что-то выискивает в кармане вычурного плаща.

Я хочу кричать, но лёгкие словно совсем отказали. Да и всё тело. Стою, как блаженная, и жду, когда он меня убьёт.

— Не надо, пожалуйста… — шепчу, не предпринимая попыток высвободиться. — Ухо…

Договорить он мне не даёт. Хватает пальцами за скулы, удерживая рот открытым, и вливает в меня из светящегося пузырька какую-то горькую жижу. Она скрипит на зубах, как песок. От неё вяжет во рту.

— Теперь ты понимаешь меня? — слышу человеческий голос. — Прости, что так грубо вышло. Но ты так испугалась меня, что я не видел другой возможности, как бы ещё мог заставить тебя выпить зелье.

— Зелье? — ошалев, переспрашиваю я.

Безумец, должно быть, мастер дурить головы своим жертвам.

— Я обо всём тебе расскажу, моя истинная. Позднее. Нам стоит поторопиться, пока грань между нашими мирами тонка и мы можем уйти без существенных энергозатрат. — улыбаясь самой обольстительной улыбкой, которую я когда-либо видела, шепчет незнакомец, крепче впечатывая свою руку в мою кожу.

Чувствую, как обжигают его пальцы, как ёрзает ладонь, в нелепой попытке то ли погладить, то ли удержаться на моём тщедушном тельце.

— От...от...отпустите меня! — заикаюсь.

Слова теряются. Мысли путаются.

— Не переживай. Я сделаю тебя счастливой. Клянусь всем, что у меня есть. Ты станешь королевой Эйрина, милая Олльга. — он странно тянет моё имя, коверкая его на какой-то извращённый манер. — Я дракон! Драконы, как известно, никогда своих жён не обижают. Истинных — и подавно.

Скрип врывается в сознание. Он действует, как ушат ледяной воды на мою разгорячённую голову.

Шаркающие шаги худеньких ножек и голос моей Лизы:

— Мамочка? А ты кто? — воззрившись пытливыми карими глазами на незнакомца, моя дочь невозмутимо тянет полы его плаща, приближая к лицу замысловатую эмблему. — Это динозавр здесь, да, дядя?