Сердце трона

На пути до поворота все спокойно, среди толпы не найдешь человека, который осмелился бы рассматривать госпожу дольше нескольких секунд. Охрана следует за нами двумя косыми рядами, образующими острый угол позади королевы. Я шагаю справа сзади от нее.

Почти в середине обходного кольца происходит вот что: девушка из задних рядов с восточной стороны пробивается через народ и падает по центру дороги прямо королеве под ноги. Моя правая рука мигом тянется к кинжалу, а левая — перегораживает дорогу Ларрэт. Нарушительница порядка стоит на коленях и пытается что-то сказать, но стражники хватают ее за локти и поднимают с земли.

— Отпустите ее, — приказывает Ларрэт, оттолкнув мою руку и сделав шаг вперед.

Охрана выполняет приказ, и девушка вновь падает на горячую поверхность.

— Госпожа, Ваше Величество, прошу, помилуйте!

Народ начинает шуметь и выкрикивает всякие непристойности в ее адрес и в адрес ее родных.

— По всей видимости, дело серьезное, — шепчу госпоже, — ее мужа обвиняют в краже воды.

— Прошу тишины! — обращается она к народу. — Ты считаешь его невиновным? — спрашивает Ларрэт ее, но та только поднимает голову и смотрит на нее во все глаза. Помедлив, девушка неуверенно кивает, и люди вновь кидаются в нее словами, словно камнями.

— Что за зверство? — возмущается королева, и народ вновь замолкает. — Даже если он провинился и заслуживает наказания, кто дал вам право топтать ее в грязь?

— Госпожа, у нас пятеро детей! — Девушка обращает к нам взгляд, полный слез.

— Я жду твоего мужа утром у себя в приемной, — продолжает Ларрэт спокойно. — Если он невиновен, я его помилую. Теперь приказываю пропустить меня. А вам, — она строго смотрит на людей, — больше не позволю нарушить церемонию.

Ларрэт все сказала правильно. Как бы они ни хотела помочь каждому обделенному, нельзя допустить, чтобы люди последовали примеру этой несчастной. Иначе нас просто раздавят.

***

Остаток маршрута, а также ужин с наместниками и Советом, можно сказать, прошли без происшествий. Гости активно обсуждали решение королевы освободить прислужников, но никто не осмелился открыто и однозначно выразить протест.

— Дать невольникам свободу, конечно, благородное дело, — говорил наместник Востока, вальяжно вытирая уголки губ. — Однако Ваше решение меня немного пугает… Боюсь, если излишнее баловать рабов, они зазнаются, а там глядишь — и совсем забудут, кто они и где их место.

Отдай невольнику свободу, и он станет хуже любого хозяина, и палач — живой тому пример. Говорят, он и сам когда-то был прислужником, и его тело до сих пор покрыто многочисленными шрамами. Он много десятков лет питался кровью беззащитных. Надеюсь, теперь, когда он узнал о решении королевы, его сразит сердечный приступ.

Настало время, и мы покинули стол, чтобы отправиться на еще один ужин. Следующий пункт шествия — отдел водоснабжения. Он занимается разведкой новых каналов в недрах планеты и руководит добычей. Вот уже двадцать пять лет отдел возглавляет отец Айрона, Цвэн. Ему под сорок, но для своих лет он невероятно бодрый. Он трудолюбив, серьезно относится к своему делу, обожает держать все под контролем и все свое время проводит в движении, следя за работой отдела или гостя у коллег в других округах. Ситуация с водой в последние годы улучшается, и во многом мы обязаны Цвэну и открытому им Цейданскому источнику.

Он с порога радостно встречает новоизбранную королеву и не жалеет слов для поздравлений.

— А где Айрон? — спрашивает Ларрэт.

— Прошу прощения… Мы не знали, что Вы зайдете ровно в эту минуту. Увы, я не успел его отыскать.

Пока он извиняется и краснеет, Айрон появляется на пороге и, как ни в чем не бывало, здоровается. Все в нем выдает избалованного судьбой человека: одет с иголочки, высок, кожа у него светлая, лицо гладко выбрито, тело худое, но не до безобразия. Айрон не сильно похож на кутежника, каким его называют: вид у него опрятный, взгляд карих глаз свежий, не пустой, а светлые волосы аккуратно зачесаны назад и свисают на лбу небольшими прядями. Одним словом, жених что надо.

Вместе они сопровождают нас в гостиную, где щедро накрыты три стола: два длинных по краям и один короткий вдоль стены напротив входа. В зале светло и ветрено из-за высоких окон.

Ларрэт присаживается по центру малого стола, а я справа от нее.

— А Тэта? — спрашивает Айрон королеву.

— Не придет.

— Отлично! Тогда я сяду с Вами. Вас ведь не огорчило мое опоздание? Я просто разговорился с Вэррилэсом.

— Надеюсь, ты не разделяешь его мнение насчет прислужников?

— Нет, что Вы, — он улыбается. — Наоборот, я заступался за Вас. Я за то, чтобы люди были свободны.

Застольная беседа начинается, конечно же, с обсуждения королевской речи. Цвэн ясно дает понять, что согласен с решением Ларрэт ликвидировать прислужный класс. Впрочем, он так же убежденно поддерживал Эдриана и Дэмьена. Он из тех людей, которые подстроятся под любые обстоятельства, но при этом не потеряют видимой искренности. Тот еще приспособленец, но к нему, как к главе отдела, у меня нет неприязни. Цвэн — человек своего времени. Он такой, каким его хотели видеть, и, наверное, именно поэтому он не может принять Айрона, который на него не похож.

— Я сам столкнулся с большой ответственностью в пятнадцать лет, — воодушевленно рассказывает Цвэн. — Я учился в столице, когда сообщили о смерти отца. Я понимал, что рано или поздно продолжу его дело, но не ожидал, что это произойдет так скоро… Поначалу мне было трудно, я боялся ошибиться. Но освоился. Для этого нужно только время и вера в свою миссию. Я считаю, у каждого человека есть свое предназначение, свое место.

— Позапрошлой ночью сообщили о небольшой аварии в одной из шахт, — добавляет Айрон, будто бы упрекая отца за небезупречность. — Обвал, все дела.

— Ничего серьезного. Такое часто бывает… Проблема решена, пострадавших нет. Я лично навестил источник и убедился в этом.

Разговор плавно переходит к обсуждению перспектив дальних экспедиций и с сопряженной с этим проблемой — натолкнуться на другую цивилизацию.

— Чего мы только не находили, — говорит Айрон. — Предметы быта, тексты, кости. Много, очень много костей и ни намека на жизнь.

— Даже хорошо, что мы никого еще не встретили, — добавляет его отец. — Всяко проще жить под властью одного короля. А воевать за ресурсы мы не готовы. Да ведь, Венемерт?

— Ну, у нас минимум пятьсот обученных воинов, — отвечаю. Если учесть всех стражников Ордена и адасского корпуса, именно столько и выйдет. — Так что вопрос не в том, хватит ли у нас сил, а в том, стоит ли эта игра крови.

— Я против войны, — возражает Ларрэт. — Я хочу верить, что любой вопрос можно решить договорами.

— К слову о врагах, — говорит Айрон тихо, чтобы другие не слышали, хотя мы и так говорим между собой. — Это правда, что Эмаймон притащил сюда целое дерево?

— Да.

— Вот дерзость! И что с ним делать?

— С растением или с Эмаймоном? — спрашиваю.

— Для начала с деревом. — Айрон смеется.

— Придется посадить его где-то во Дворце, куда деваться.

— Кстати, у меня тоже есть кое-что. — Он протягивает госпоже длинный кожаный мешок. — Я хотел вручить еще утром…

Пока слуги подносят напитки и разливают их по бокалам, Ларрэт вынимает подарок из чехла — это флейта, украшенная изумрудами.

— Но я больше не играю, — говорит она чуть разочарованно.

— Знаю. Но почему?

— Разонравилось. Но флейта так, ничего. Спасибо, Айрон.

— Буду счастлив, если Вы когда-нибудь сыграете для меня.

***

Вечер бы кончился благополучно, если б Ларрэт не предложила Эмаймону переночевать в замке. Иначе бы ему пришлось пересекать пустыню ночью. На мой взгляд, это его личные проблемы, и излишнее гостеприимство ни к чему, но госпожа посчитала это правильным. Ну что делать, придется привлечь больше стражников и самому спать некрепко.

Адасский наместник со своими слугами расположился на третьем этаже. Как начальник королевской охраны, я распределяю людей по постам.

— А для меня найдется местечко? — клянчит Тэта, путаясь у меня под ногами. — Я могу сторожить покои нашего драгоценного гостя.

— Нет.

— Ну пожалуйста.

— Я сказал, нет.

— Тебе же несложно.

— Не заставляй меня применять силу.

— Ты не можешь вышвырнуть меня из замка без ее ведома, м?

— Ошибаешься.

Когда я заканчиваю и спускаюсь в коридор Алтаря, эта чертовка идет за мной следом.

— Чего тебе еще надо? — спрашиваю.

— Почему ты так со мной? Что я сделала?

— Ты еще не поняла? — Я хватаю ее за запястье. — Весь мир в курсе твоих похождений.

— Чего? Каких еще похождений?

Я прижимаю Тэту к стенке и приставляю кинжал к ее горлу. Свободной рукой я держу ее за сгибы локтей, чтобы она не могла сопротивляться.

— Признавайся, что у тебя с Эмаймоном.

— Я всего лишь сделала то, что поручили тебе.

— Ты сегодня весь день строила ему глазки, пока госпожа не видела.

— Ах ты! Следишь за мной?

— А еще ты отказалась от должности в Совете, чтобы устроиться на посольскую службу. Наверное, чтобы почаще гостить на Адасе. Да? Так вот, я предупреждаю. — Я прижимаю ее еще сильнее. — В один прекрасный день тебя не пропустят через границу — и надейся, что тогда ты окажешься с нашей стороны.

— Ой, а я на любой стороне не пропаду.

— Адасцы не связываются с иноземками. Или по крайней мере не относятся к ним серьезно… Хочешь объясню, что он с тобой сделает? — Моя рука с кинжалом скользит по ее талии.

— Прямо здесь? — Тэта игриво улыбается.

— Чем это тут вы занимаетесь…

Мы оборачиваемся на голос госпожи. Я убираю оружие и делаю шаг в сторону. Ларрэт подходит к ней.

— Убирайся, — говорит она. — Чтобы ноги твоей здесь не было.

— Ну, ладно, как скажете. — Тэта уходит, даже не пытаясь оправдаться.

Ларрэт возвращается в комнату, не взглянув на меня. Мне остается только пойти следом на правую половину и лечь на свою кровать.

Я закрываю глаза, пытаюсь вздремнуть, как вдруг слышу мелодию флейты — тихую, ненавязчивую и печальную. Песня кажется знакомой, и мне не приходится долго вспоминать, где я ее слышал.

Это случилось шесть лет назад.

Я должен был предстать перед королем Эдрианом, чтобы тот одобрил мою службу в замке. Дэмьен перед тем, как отправить меня к своему отцу, предупредил, что он меня не помнит и не узнает во мне того самого прислужника.

Я шел к трону, обуреваемый сильным чувством ненависти. Я стоял перед королем, стиснув зубы и сжав кулаки. Я старался подолгу не поднимать головы, чтобы не выдать себя.

Эдриан допрашивал меня весьма равнодушно и сильно переменился в лице, когда к нему подбежала маленькая девочка, его дочь. Она держала в руках флейту и, не заметив меня, попросила у отца разрешения сыграть ему новую мелодию.

Мне казалось, король вот-вот разозлится и скажет, что занят, но этого не произошло. Он улыбнулся ей, и музыка наполнила тронный зал. Они, отец и дочь, смотрели друг на друга не отрываясь. Я помню эту песню и помню свое смятение. На моих глазах бездушный король стал любящим отцом, и я не мог понять, как это возможно. Я был в том возрасте, когда легко проводишь грань между добром и злом.