Неукротимая Страсть

***

Ярость заволокла разум Пэнтера, а гнев расфокусировал зрение. Тело горело от желания к ведьме, которая мягкими поцелуями и нежными касаниями рук ласкала его бедра, соблазняя и пытая. Он изо всех сил сопротивлялся влечению, приказывал себе ничего не чувствовать, как множество раз до этого. Но, как и в прошлом, тело жило своей волей.

Сколько раз Анкрита приходила к нему, прикованному в подвале? Сколько раз она делала ему минет? Он все еще мог чувствовать, как ее золотые локоны щекочут его бедра, пока он сопротивлялся возбуждению. И каждый раз проигрывал.

Она поднимала тонны свои юбок и объезжала Пэна, с диким смехом в глазах принимая его сопротивления. Пэн брыкался и пытался скинуть Анкриту, но она так крепко сжимала его член рукой и держала, пока Пэн не переставал дергаться, тогда она вновь садилась на него и вбирала глубоко в свое тело. От воспоминаний пробудилась ненависть. Грегор всегда к ним присоединялся. Пока Анкрита скакала на Пэнтере, пытающимся сдержать семя, Грегор схватывал его за голову и начинал напевать, впиваясь ногтями в череп, пока не пошла кровь, смачивающая волосы. И Пэнтер проигрывал, кончал в приступе удовольствия и ярости, а его разум раскрывался. Грегор пользовался этим моментом, чтобы проникнуть в разум Пэна и попытаться разъединить, с недавно обретенным, духом зверя, принося такую боль, которую Пэн ни до ни после не испытывал. И ненависть.

Потерянный в воспоминаниях, он едва различил блондинку Анкриту с темноволосой ведьмой с голубыми глазами, которая продолжала скользить руками по его бедрам и задевая ногтями волосы на паху.

Из горла вырвался рык, а голову заполнил туман ярости и воспоминаний. Когда ведьма нежной рукой обхватила его ствол, Пэн рассвирепел, выпуская когти и клыки. Он напал на нее единственным доступным способом, вцепился клыками в руку, которую ведьма так неаккуратно приблизился к его рту.

Он впился в предплечье, выдирая кусок плоти. Его рот наполнила теплая кровь, а на место гнева пришло чистое удовлетворения. Он увидел, как ведьма, чье лицо посерело, отскочила, и сплюнул на пол кусок мяса. Ведьма. Если бы он освободился, убил бы ее, перекинулся в пантеру и разорвал ей горло, а затем съел бы ее сердце.

Он огрызнулся, ожидая возмездия и боли, хотя ему было плевать. Но ведьма просто отступила еще, прижимая к себе раненную руку, кровь окропила ее платье, и отступала, пока не достигла дальней стены, затем опустилась на пол рядом с оленихой.

Пэнтер наблюдал за ней, ища удовольствие при виде боли, но наткнулся лишь на сожаление. Он убрал клыки и когти. Она ни Анкрита. Эта ведьма выглядела слишком хрупкой, и не поступила так, как он ожидал. Она не закричала и не заплакала

Анкрита бы побила его первым попавшимся оружием, резала бы и кромсала плоть на куски, с мстительным блеском в глазах.

Эта ведьма сильнее Анкриты контролировала себя? А может, была умнее, и тщательнее продумывала месть?

Пока он наблюдал за ней, кровь остановилась, и кожа наросла. Теперь все было нормально, за исключением кровавого пятна на платье.

Но ведьма все так же сидела там, а олениха ткнулась носом ей в щеку. Ведьма склонилась к животному, закрыв глаза, показывая телом горе. Наконец, она встретила его взгляд, и в ее глазах не было ничего, кроме печали.

Вздохнув, она уставилась в потолок.

— Они не полные, — слабо проговорила она, после чего вновь уставилась на Пэна бездонными глазами. — Нам нужно их заполнить. Знаю, тебе ненавистно, но у нас нет выбора.

Встав, она подошла к нему и села на корточки между его ног. Он ожидал — и хотел — что она будет жестокой, ему нужно было знать, что он разорвал ее спокойный фасад. Но прикосновения ее рук к его бедрам были все такие же нежные, и даже нежнее прежнего.

И этим она его озадачила. Почему в ней не было жестокости? Нежная ведьма? Это оксюморон, которого Пэн не встречал прежде.

— Как ты можешь проявлять ко мне нежность, после нападения? — Пэн услышал свой вопрос.

Она не посмотрела на него.

— Ты сделал то же самое, что и любое существо, пойманное в ловушку.

Он нахмурился, внутри его пожирала вина за то, что он обидел ведьму, свидетельством чего служило пятно на платье.　

«Проклятье, я не должен себя винить».

Ее нежность и беззащитность лишь наигранный способ поведения. Пэн был бы дураком, если бы ждал от нее такого, а он уже был достаточным дураком за свою долгую бессмертную жизнь.

Его эффективное нападение и ее молчаливое принятие боли уняли ярость, но ничего не сделали с возбуждением. Когда ведьма опустилась на колени между его ног, лаская руками бедра и живот, а взглядом член, Пэн почувствовал, как сексуальная энергия прокатилась по телу, разжигая кровь.

Пэну стало тяжело дышать, он заставлял себя не двигать бедрами, умоляя ее принять его в свое тело и довести до разрядки. Наконец, она подняла руки и встала сбоку от Пэна, после чего села, прислонившись спиной к скале. На ее щеках играл румянец, а дыхание было тяжелым. Медленно его тело успокоилось без ее прикосновений. И ведьма тоже начала спокойно дышать, пока не положила руку ему на грудь.

— Зверь в тебе успокаивается от моего прикосновения. Я бы хотела, чтобы и ты успокоился, воин.

— Никогда. — Но слово было сказано без запала.

Нежная ведьма? Такое возможно?

Она встала и подошла к животным, снимая с них привязи. Она долго гладила зверей, одного за другим, шепча, когда они требовали ее внимания. Наконец, она пошла к двери. Тело ведьмы было напряжено, отчего звери прижимались к ней, как и тогда, когда она пришла.

— Куда ты идешь? — спросил он.

Она посмотрела на него через плечо.

— Почти полночь, — тихо проговорила она.

Он увидел блеск слез в ее глазах.