Связывающая луна

ГЛАВА 2

Грязь покрывала его лицо, а пот стекал со лба. Но это не имело значения. Лютер редко был счастливее, чем в этот момент. Здесь. Сейчас.

Он чувствовал себя таким живым. Испачканный землей и потный, но его разум погрузился в монотонность труда. Его тело использовалось, страдало. И, может, от этого его собратьям-дворянам стало бы плохо при виде него, но, по крайней мере, он не томился где-то за столом, пока слуги массировали ему ступни.

Он выпрямился и вытер пот со лба. Солнце опаляло его голую спину, а лопата в руке знавала лучшие времена. Но он успешно вскопал землю перед собой, и теперь она была готова стать садом для фермера Баррена и его семьи.

Странное имя для фермера, но он никогда не расспрашивал старика. Если кто и умел выращивать еду в Перекрёстке Мертвеца, то это была эта семья.

Лютер вонзил лопату в землю в последний раз, с удовлетворенным кряхтением быстро перевернул землю.

— Вот так, — буркнул он. — Кажется, так сойдет. Вы сказали, что хотите поле такого размера, да?

Упомянутый старый фермер сидел на стуле, который они вынесли. Фермер Баррен мало что делал в эти дни. Ему было почти девяносто, мужчина в его возрасте должен быть прикован к постели. Тем не менее, он по-прежнему каждый божий день выходил на свои поля, чтобы следить за урожаем.

Но вскапывание нового огорода больше не давалось ему. Ничего. Для этого был Лютер.

Старик посмотрел на его работу, наморщив лоб с недоверием.

— Для молодого человека, который должен быть графом, вы много знаете о копании земли, молодой человек.

Молодой человек. Вероятно, поэтому Лютеру так нравилось находиться рядом с фермером. Он всегда заставлял Лютера чувствовать, что он не был тридцатипятилетним неудачником для своей семьи. Ведь у него до сих пор не было ни жены, ни детей.

Если его тетя еще раз скажет, что им нужен наследник, чтобы продолжить род, Лютер вырвет на себе волосы перед ней и начнет кричать, как сумасшедший. В психушке с ним обходились бы добрее, чем тетя, угрожающая ему каждый раз, когда он ее видел.

Лютер пожал плечами.

— Я всегда ощущал себя лучше снаружи, чем внутри здания.

— Что ж, вы определенно сейчас снаружи, и вам здесь удобнее, чем в последний раз, когда я вас видел, — фермер Баррен усмехнулся. — Я думал, вас стошнит на последнем городском собрании. Вы были зеленым, как листья в моем саду.

— Это потому, что мне не нравится, когда меня допрашивают о телах, обнаруженных в реках много лет назад, — особенно, телах, разорванных длинными острыми когтями.

Перекресток Мертвеца жил в страхе на протяжении последних двух поколений. Никто не мог этого отрицать. Не так давно в их истории было время, когда посреди ночи появлялись люди с оторванными конечностями, вспоротыми животами и съеденными органами. Все из-за его деда, старого мерзавца.

Если бы они были в Лондоне, кто-нибудь мог бы послать Стражу посмотреть, что случилось. Но это был не Лондон, а маленький городок, за который он отвечал.

— Ах, верно, — кивнул старик. — Вот о чем они говорили. Насколько вы близки в выяснении того, что или кто это существо-убийца?

Ближе, чем кто-либо хотел знать, но он не стал бы обременять старика разговорами о гниющих трупах и монстрах в ночи.

— Оставьте эти проблемы мне. Как насчет того, чтобы мы устроили вас где-нибудь поудобнее?

— Я вполне счастлив на солнце, — он указал на стог сена рядом с собой. — Посыплешь этим поверх земли, хорошо? Иначе она слишком быстро высохнет и станет непригодна.

Лютер поспешил подчиниться. Он не возражал против выполнения всей этой работы для Баррена, и никто не стал бы спорить с ним. Большинство горожан было на площади на рынке в понедельник. А Лютеру нравилось, когда рядом было мало людей.

У них были странные отношения, у него и этого фермера. Старик был единственным, кто уделял Лютеру время. Хоть кто-то в этом проклятом городе был к нему добр. Он брал то, что мог получить.

Поэтому он потратил весь день, чтобы рассыпать сено поверх земли. Это было не сложной работой, на самом деле. И ему пришлось использовать тело так, как он редко делал, когда вернулся домой, в поместье своего отца. Призрак старого графа все еще витал в коридорах, и иногда Лютер клялся, что дух его отца впивался в него каждый раз, когда он делал что-то, что не нравилось его отцу.

Закончив, он схватил край рубашки, которую засунул за пояс, и вытер лицо. Пот стекал по его волосам, и он тяжело дышал.

Отклонив голову к солнцу, Лютер вздохнул.

— Спасибо, что позволили мне выйти. Я не знал, понадобится ли вам помощь, пока ваши внуки тут.

— Все мальчики хотят в город, — проворчал Баррен. — Никто из них не хочет оставаться и работать на земле. В наши дни это ниже их достоинства.

Лютер мог сообщить мальчикам, как глупы их мечты о городе. Лондон был полон головорезов и грустных историй. Никто в этом городе не был так добр, как их дедушка. Но когда он посмотрел на старика, чтобы сказать ему это, то заметил движение в окне старого фермерского дома за Барреном.

На него смотрело бледное лицо, окруженное красивыми темными волосами. Это была прелестная молодая женщина с кудрями и мягкими щеками, еще круглыми от молодости. Она была почти слишком хорошенькой, и он вздрогнул, когда она улыбнулась, а затем покраснела от его внимания.

О, нет. Он не мог. И она не должна даже думать об этом.

Девушка была чуть старше ребенка, серьезно. Может, она была достаточно взрослой, чтобы выйти замуж. Возможно, она могла бы стать хорошей женой. Но если он и знал что-нибудь о женщинах, особенно о женщинах, выросших в городках, так это то, что они любили суеверия и магию. Она бы слишком легко поняла его недостатки, и тогда что с ним будет?

Его привяжут к столбу, скорее всего. Или наколют на вилы в руках единственного человека в Перекрёстке Мертвеца, который терпел его.

Фермер Баррен оглянулся на свой дом и вздохнул.

— Не обращай внимания на девушку. Она в том возрасте, когда все девушки думают, что они старше, чем на самом деле. У нее уже было бы кольцо на пальце, если бы отец разрешил ей.

— А он, я полагаю, не позволяет?

— Конечно, нет. Никто в этом городе недостаточно хорош для его девочки, — старик заколебался и критически оглядел его с ног до головы. — Конечно, мнение любого человека может измениться, когда возникает вопрос о богатстве.

Каком богатстве? Лютеру хотелось бы увидеть состояние, которое якобы оставил ему отец, но, похоже, никто не понимал, что богатство в виде активов не означало, что у него были материальные богатства. Сам город стоил больших денег, если другой граф хотел купить его у него. Но он никогда бы не продал Перекрёсток Мертвеца.

Поместье тоже стоило копейки, но где же тогда он будет жить? Лондон? Будто это когда-нибудь сработает.

А еще был вопрос о семейных драгоценностях, запертых, чтобы никто никогда их не видел, потому что в последний раз, когда люди видели драгоценности его матери, воры врывались в их дом при каждой возможности.

Так что, если это было богатство, о котором все говорили, он тоже хотел бы увидеть эти деньги. Состояние было бы лучше, чем вещи, которые он никогда не сможет использовать, увидеть или потрогать. Он бы предпочел жизнь здесь, на ферме, чем жизнь сына своего отца.

Выбор другой жизни или бегство от этой не были вариантом. Он был графом. Членом пэра, и поэтому ему нужно было защищать фамилию. Его отец, вероятно, каждый день переворачивался в гробу, когда слышал, что его сын хотел сбежать от всего этого.

Его отец был тем, кто солгал, в начале. Утверждал, что их семья была благородной, и даже составил генеалогическое древо, чтобы доказать это. Но его отец был находчивым человеком.

Лютер отдавал предпочтение стороне своей матери. Усердным трудягам. Люди были созданы, чтобы тянуть плуг, прикрепленный к их плечам, по земле до тех пор, пока земля не будет вынуждена уступить их воле.

Его отец, вероятно, презирал его за это.

Лютер вырвался из воспоминаний и покачал головой.

— Я не ищу жену, Баррен. Я не ищу никого, кого можно было бы взять в семью.

— Почему нет? Ты молодой, крепкий мужчина. У тебя должна быть женщина, к которой можно возвращаться ночью.

О, но ночью было хуже всего. Ни одна женщина не хотела быть рядом с ним ночью. Не когда… Когда…

Он снова покачал головой.

— Это плохая идея, Баррен. Я не годен ни для женщины, ни для жены. И я оставлю это так.

— Знаешь, я думал так же, когда был в твоем возрасте. Я думал, что я слишком дикий и свободный для любой женщины, — Баррен усмехнулся, и Лютер впервые увидел такое яркое выражение на лице старика. — А потом я встретил свою жену. И я понял, как легко было приручить человека, который думал, что он дикий. Они дикие, правда. Нам до них далеко.

В словах старика была доля мудрости. Хотя Лютер обнаружил, что большинством людей легче манипулировать, чем думал фермер Баррен. Он осыпал их комплиментами, а затем исчезал прежде, чем они успели подумать, что он стал слишком серьезным. Так было лучше. По крайней мере, когда он исчезал, они так и не узнавали, кем он был. Или кем он становился.

Он ухмыльнулся старику и отпустил лопату.

— Вряд ли я планирую жениться, мне жаль это признавать.

— Почему нет? У тебя есть богатство, статус, внешность. Ты из тех мужчин, которым следует жениться. Твои дети могут сделать мир лучше.

Лютер мог поставить деньги на то, что такие ожидания все возлагали на его отца, когда он женился. Сын, который пойдет по стопам семьи. Молодой человек, который возьмет семейное богатство, а затем превратит все это во что-то еще лучшее. Возможно, он думал, что у Лютера хватит смелости продать все и отправиться на поиски приключений.

Почему-то он сомневался в этом.

— Я не хочу подвергать ни одну женщину той жизни, которую веду. Никому не нужно ходить на бесконечные вечеринки и подвергаться осуждению со стороны бесчисленных людей за все поступки. Это глупо, и мечта о том, что дворяне живут роскошной, смехотворно прекрасной жизнью, не более чем мечта.

— Редкие молодые женщины не хотели бы, чтобы все красивые платья, которые они могли купить, и взгляды сотен женщин были на них, — фермер Баррен указал большим пальцем за плечо. — Она, конечно, хотела бы. Я слышу об этом все время. Кто этот мужчина? Почему он не хочет со мной разговаривать?

Он не хотел разговаривать ни с одной молодой женщиной, у которой были мечты о величии, когда все, что он мог предложить лишь кошмары и ужасы. Она могла узнать на собственном горьком опыте, что он чудовище, зверь, дурак. Или она могла бы спастись от страданий и не видеть ничего из этого.

— Она найдет хорошего фермера, который будет обращаться с ней лучше, чем я, — Лютер вытащил рубашку из-за пояса и стянул ее через голову. Возможно, если бы он спрятал свои крупные мускулы, она бы забыла о нем.

Во всяком случае, он интересовал женщин из-за формы. Они не хотели слушать его планы относительно города или знакомиться с ним. Ничто из этого не было частью игры с мужем. Им не нужно было понимать, чего он хочет от жизни, пока у них были хорошие широкие бедра и улыбка, способная очаровать его друзей.

Разве не так всегда говорила ему мать? Жена не обязана быть партнером или другом. Она должна быть полезной, а он сможет найти что угодно в объятиях любовницы или другой женщины, которой нет дела до его мыслей.