Мой тихий ужас

0.0

«Когда гаснет свет, тень смиренно исчезает вслед за ним», – без конца прокручиваю в мыслях, распластавшись на холодном настиле. Бойцовская арена блекнет в клубах пыли, оплывает, дарит чувство полной невесомости, и только редкий пульс напоминает мне, что я всё ещё жив.

Боец по прозвищу «Мастер», что славится диким нравом и тем, что мастерски дробит кости соперника, вдавливает мою голову в бетон и злобно пыхтит. Его глаза напоминают прицелы, они налиты кровью и сладким возмездием.

– Полёт окончен, пташка, – смеясь, шипит он. – Пора на землю.

Здесь, в подвальном помещении клуба «Облако» собрались заядлые ценители боёв без правил: бизнесмены, танцовщицы, ярые игроманы, не менее азартные автослесари, врачи и даже несколько мамаш в декрете. Их переполняет волнение. Все они поставили на меня. Вернее, на моё поражение.

– Закругляйся, Мастер! Давай, расправься с ним!

Мне нравились бои, потому что они не имели своих «генералов». Неважно, сколько денег оттягивают твой карман, ты стоишь в одном ряду с грязным пьянчугой, плечом к плечу, и в азарте глотаешь воздух не менее жадно. Здесь все были равны. Кроме тех, кто оставался на арене. Один из них – всегда проигравший.

– Папочка тебе не поможет. Его нет рядом, – злорадствует соперник, протыкая  локтем мою грудь. – Ему стыдно, что он воспитал такое ничтожество.

Преодолевая боль, успеваю заметить, что места поддержки по-прежнему пустуют. Мой лучший друг не явился. Она не пришла. Однако я рад, что они не видят меня таким – уязвимым и сломленным.

Публика захлёбывается в крике, предвкушая финал ожесточённого соперничества, которое длилось годами. Их возгласы становятся громче, когда Мастер производит сокрушающий удар, а судья начинает обратный отсчёт.

– Десять, девять…

Реальность едва поспевает за настоящим. Лица зрителей теряют отчётливый облик. Меня неспешно затягивает темнота.

– Пять, четыре…

Нетерпеливый Мастер ослабевает хватку и вскидывает руки, демонстрируя рельефную плоть. Соперник рычит, подобно свирепому зверю. Он с наслаждением вкушает победу, как когда-то смаковал её я.

– Два, один…

Свет софитов меркнет, когда надо мной нависает размытая фигура.

– Ты проиграл, Райский! – кричит мой спонсор. – Проиграл, слышишь?!

В его голосе помешана злость с разочарованием, а я уничтожаю его кровавой ухмылкой. Он теряет последнюю каплю терпения и, опустив голову, сдаётся.

– Ты спутал арену с драмкружком, парень. Мне жаль, но с этого момента мы не сотрудничаем. Возвращайся, когда выбросишь её из головы. * * *

Оказавшись дома, тенью плыву по коридорам – не хочу встречаться с отцом. В который раз он стоит на балконе, задумчиво проглядывая звёзды. В который раз он крутит бокал с медовым ликёром и лишь изредка подносит его к губам. В который он копается в себе, ища новые причины радоваться жизни.

Он тоже её потерял. Прошёл безмала год, а он по-прежнему подавлен.

Практически бесшумно проникаю в комнату, аккуратно прикрыв дверь. Мой верный пёс Рон сопит на прикроватном коврике, зарывшись носом в ворс. Перешагнув спящего зверя, подхожу к настенному зеркалу и срываю капюшон толстовки.

На моём лице нет светлого островка. Лоб, бровь и скулы изрисованы потоками запёкшейся крови. Левый глаз уже заплыл, а под правым только наливается синюшный мешок. Разбитые губы стали ассиметричными.

Я проиграл не сегодня, а несколько месяцев назад, когда лишился её.

Многое ушло с тех пор – обида поутихла, ненависть сменилась тоской, – но клятая зависимость день за днём превращает меня в инвалида. Она опустошает, делает слабым и не на шутку агрессивным.

Сжимаю кулак и, не жалея сил, вонзаю его в стену. Бинты на руке пропитывает очередное алое пятно. Невидимый противник бьёт в грудь, и я сползаю на пол.

Ты проиграл, Райский. Снова.

– Тихон? Ты вернулся? – доносится голос отца, но я не думаю отвечать.

Старина Рон спешит утешить хозяина. Шершавый язык мешает кровь со слюной и уродует чёлку. Мне мерзко и смешно одновременно.

– Отвали, Ронни, – брезгливо уворачиваюсь я. – Пошёл вон.

В неравном бою понимаю, что теперь белоснежный ошейник питомца запятнан. Щёлкаю застёжку, освобождаю пса и внимательно изучаю аксессуар, когда-то подаренный ею. Сердце тотчас ноет от боли.

Помню, когда друг вручил мне его, как некое извинение, как холодное издевательство, как тот утешительный приз, что ненароком душит по сей день.

По прошествии времени медальон лишился прежней красоты: золотое напыление стало блёклым, в прорезях темнел металл. Я с минуту обвожу бугристую букву «Р», пока не сжимаю кулон до хруста и не узнаю в нём примитивный механизм – флеш-накопитель.

Это что, шутка?

Подрываюсь с пола, открываю ноутбук и дрожащей рукой пытаюсь вставить флешку в USB-отверстие. Не сразу, но у меня выходит. На экране появляется несложный вопрос, и я выбираю кнопку «Открыть».

Не может быть.

Система запрашивает пароль, и я ввожу всё то, что приходит в голову – даты, имена, классический порядок цифр. Не выходит. Приходится гадать сквозь злость.

Воспоминания своевременно дают подзатыльника. Набираю комбинацию «Мегги Янг» и компьютер производит загрузку. Я же убираю пот со лба и пытаюсь унять растущую внутри тревогу. Меня буквально лихорадит.

На рабочем столе открывается папка, в ней десяток текстовых документов. Выбираю первый, с пометкой «0» и на несколько раз перечитываю первую строку. Снова и снова, не веря собственным глазам.

Привет. Это я. Твоя София.

Сердце делает кувырок. Вместе с пониманием захлопываю крышку ноутбука. Часто дышу, ведь больше ничего не остаётся. Всё это время Рон старательно грызёт мою штанину, требуя внимания.

– Спокойной ночи, сын, – едва слышно произносит отец за дверью. – Надеюсь увидеть тебя за завтраком.

Я выжидаю, когда он уйдёт, раскрываю компьютер, а потом ещё долго не решаюсь продолжить чтение. Боюсь. Искушаюсь. Злюсь. В теле зарождается новая волна надежды с примесью горечи.

«Не может быть, – ржавой дрелью сверлит голову, – этого не может быть».

Моё упрямство мгновенно сгорает, а на экране проявляется бесконечный текст. Его так много. Буквы превращаются в густые чёрные заросли и лишь спустя минуты становятся различимыми.

Привет. Это я. Твоя София.

Да-да, я обращаюсь именно к тебе, мой милый и жестокий Тихон, ведь только ты способен подобрать верный пароль к моему сердцу. Поздравляю, тебе снова это удалось. Но, пожалуйста, в этот раз будь к нему снисходительнее.

Становится дурно. Я будто слышу её голос. Мягкий, почти прозрачный.

Наверняка в твоей голове сейчас масса вопросов, но хоть однажды будь джентльменом и первым ответить на мой: «Какой сейчас год?» Я пишу тебе из скромной квартиры на окраине города. На часах почти полночь, наступило Рождество – ещё одна волшебная ночь, которую ты отобрал.

Собираюсь мыслями и понимаю, что Соня исчезла задолго до этого. На календаре второе декабря – прошло немало времени, прежде чем я нашёл эти записи.

А сколько тебе, Тихон? Тридцать пять, и ты воспитываешь тройку детей? Или семьдесят? Могу представить тебя стариком, что сохранил ошейник верного друга и теперь с удивлением поправляешь огромные очки, смотря на экран, или на что там в это время смотрят? А может, тебе всё так же двадцать с хвостиком? Ты импульсивен, лживо влюблён, читаешь постылые строки и сгораешь от ненависти.

Не угадала, Романова. Мне двадцать два. Ты права лишь в последнем.

Не берись злиться на лучшего друга. Арс не виновен, ведь он не знал, что подарок собаке может содержать хоть какой-то смысл, иметь какую-то нить. Однако я рада, что ты оказался более проницательным. И это чистая правда.

Чувства бушуют, но я в силах уловить сарказм между строк.

Не думай, что я сошла с ума и теперь преследую тебя повсюду. Это не так. Мне захотелось высказаться здесь, на электронных страницах, ведь ты никогда меня не слышал. Так услышь сейчас. Пожалуйста.

Она выражалась так, будто я причинил ей боль, а не иначе.

Когда-то ты сказал мне, что страхи не вечны. Стоит изложить их на бумаге, всех до одного, а после сжечь, и станет легче. Я долго сомневалась, но решила попробовать. Поверь, теперь у меня уйма времени, и я разделю этот страх на молекулы.

Да о чём она говорит?

Согласна, наши методы различны. Только я захотела поговорить со своей фобией открыто. Что ты сделаешь после? Уже не имеет значения. Сожги. Посмейся. Просто забудь.

Ничего из этого, Романова. Ничего из этого.

Признайся, ведь ты всегда был моим главным страхом. Моим ужасом. Моим прекрасным монстром под кроватью. Моим Парком Дугласом. А я навсегда останусь твоей маленькой и недосягаемой Мегги Янг. С ванильным рожком и несправедливо потерянным сапожком.

Я с остервенением закусываю щёки, чтобы не вскрикнуть. Она не имела права так говорить. Не имела права издеваться.

Я начну с самого начала, с первого дня нашей встречи. Помнишь его, Тихон? Конечно же, ты его помнишь. В тот день ты лишил меня мечты.

Но перед тем как ты продолжишь чтение, хочу предупредить тебя о неожиданных и весьма скверных открытиях. Они способны повлиять на тебя ровно так же, как и ничего не изменить. Будь терпеливее. Не открывай последний документ раньше времени, иначе моя исповедь потеряет свой смысл, а ты не усвоишь главного.

Пообещай мне. Прямо сейчас.

Обещаю. Обещаю, чёрт возьми!

Учащённый стук сердца перебивает пронзительный треск ткани. Теперь моя штанина напоминает лохмотья. Грубо отталкиваю Рона и возвращаюсь к экрану.

Наша первая встреча была незабываемой. Даже тогда ты смог сбить меня с ног, не сказав ни слова. Твоему таланту стоит позавидовать. Сто сорок два дня прошло с того момента.

В память невольно врезается та жуткая ночь. Та адская точка отсчёта.

любить

бояться тебя. Отнюдь не символично.