Я, Яромир Гулливер

Люди, тесня друг друга, плотным валом обложили контору. Крепко разило потом, разгоряченными бегом телами. Касьян, припозднившийся из-за Натахи и приспевший чуть ли не последним из косарей, начал проталкиваться в первый ряд, смиряя дыхание и машинально сдергивая картуз. Высунулся и ничего такого особенного не увидел: на верхней ступеньке крыльца, уронив голову в серой коверкотовой, закапанной мазутом восьмиклинке, подпершись руками, сидел Прошка-председатeль, поверженно и отрешенно глядевший на свои пыльные, закочуренные сухостью сапоги.

Помимо косарей сбежался сюда и весь прочий усвятский народ — с бураков, скотного двора, Афоня-кузнец с молотобойцем и даже самые что ни на есть запечные старцы, пособляя себе клюками и костыликами, проплелись, приковыляли на железный звяк, на всколыхнувшую всю деревню тревогу. И подходя, пополняя толпу, подчиняясь всеобщей напряженной, скрученной в тугую пружину тишине, люди примолкали и сами и непроизвольно никли обнаженными головами.

А Прошка-председатель все так и сидел, ничего не объявляя и ни на кого не глядя. Из-под насунутой кепки виден был один лишь подбородок, время от времени приходивший в движение, когда председатель принимался тискать зубы. Касьян думал поначалу, потому Прошка молчит, что выжидает время, пока соберутся все. Но вот и ждать больше некого, люди были в сборе до последней души.

Наконец, будто хворый, будто с разломленной поясницей, Прошка утружденно, по-стариковски приподнялся, придерживаясь рукой за стояк. И вдруг, увидев возле рельса ребятишек, сразу же пришел в себя, налился гневом:

— А ну, хватит! Хватит балабонить! Нашли, понимаешь, игрушку. Никита! Завяжи колокол!

И как бы только теперь увидев и всех остальных, уже тихо, устало проговорил, будто итожа свои недавние думы:

— Ну, значит, такое вот дело… Война… Война… товарищи.

От этого чужого леденящего слова люди задвигались, запереминались на месте, проталкивая в себе его колючий, кровенящий душу смысл. Старики сдержанно запокашливали, ощупывая и куделя бороды. Старушки, сбившиеся в свою особую кучку, белевшую в стороне платочками, торопливо зачастили перед собой щепотками.

— Нынче утром, стало быть, напали на нас… В четыре часа… Чего остерегались, то и случилось… Так что такое вот известие.

Медленно багровея от какого-то распиравшего его внутреннего давления, он сокрушенно потряс головой:

— На ж тебе: ты только за пирог, а черт на порог. Тьфу!

И второй, и третий день деревня жила под тягостным спудом неизвестности. Все как-то враз смялось и расстроилось, вышло из привычной колеи. Иван Дронов попытался было наладить прерванный сенокос, самолично объехал подворья, но в луга почти никто не вышел, и сено так и осталось там недокошенным, недокопненным. Ждали, что вот-вот должны понести повестки, какое уж там сено! Повестки, и верно, объявились уже на второй день. Правда, брали пока одних только молодых, первых пять-шесть призывных годов, в основном из тех, кто недавно отслужил действительную. Но кто знает, как оно пойдет дальше, какой примет оборот?»

А «оборот» вышел такой — эвакуация к Волге женщин, детей и стариков. Кто пешком, кто на подводах со скромным скарбом. Ну, а мужчины — «Усвятские шлемоносцы»? Мало, кто вернется с этой страшной войны, да и многие без рук, кто без ног.

В 42-м Мария неожиданно встретилась со своим женихом. Случайно. Тот был в офицерской военной форме, какой-то гладкий, сытый. В окопах, видно, не сидел. Что произошло между ними в тот вечер ведал один Бог. Конечно, таинство, искра зарождения новой жизни. Но как это было не ко времени, кругом, бомбежки, пожары, голод. Война. За нас всё это решают где-то небеса.

С началом войны, понеся громадные потери в Прибалтике, Красная армия не утратила воли к упорному сопротивлению. 28 танковая дивизия без авиационного прикрытия и пехоты потеряла в этих кровопролитных боях почти всю технику, половину личного состава. Выжившие, стреноженные танкисты, потеряв в этих боях свою «броню», вместе с командиром комдивом Иваном Черняховским были переброшены на усиление обороны Новгорода. 13 августа Иван Данилович получил приказ: «Командиру 28 танковой дивизии. С наступлением темноты организовать переброску дивизии автотранспортом до восточной окраины Новгорода и к рассвету занять оборону: первый рубеж — Григорово, Новая мельница, Ляпино, Псковская слобода, Аркажа, Юрьево; второй рубеж — по обводному каналу».

Из под Шимска к Новгороду отходили остатки нашего разбитого стрелкового батальона. Всего неделю их подучивали в старых аракчеевских казармах села Медведь, а уже в середине июля парни приняли боевое крещение под Сольцами.

Всю первую половину дня 14 августа накрапывал дождь, авиация врага бездействовала, что позволило спешенным танкистам укрепить позиции и дать время эвакуировать городские учреждения, ценное оборудование и музейные ценности, снять колокола с Софийской звонницы. Вернувшись в штаб дивизии, временно располагавшийся в подвале Софийского собора, Черняховский получил приказ генерала Коровникова: «Новгород защищать до последнего человека».

Во второй половине дня после шквального артиллерийского и минометного огня немецкая пехота пошла в атаку. Показались вражеские танки и их авиация. Трудно пришлось нашим танкистам, теперь стрелкам-пехотинцам. Горела Новая мельница. Ответить на огонь врага было уже почти нечем. С наступлением темноты остатки наших бойцов отошли к западной части города унося раненых. В эту ночь в городе никто не спал готовились к завтрашнему бою. Новый приказ из штаба уточнил задачу: «продолжать оборону второй линии, одновременно занять силами до батальона крепостные стены Кремля и подготовить к обороне здания западной половины города».

Оборонительные работы начались на Чудинской улице. Черняховский обошёл позиции своих спешенных танкистов.

— Вам известен приказ командования — город защищать до последнего. Не подведёте?

— А мы никогда и не подводили — отвечали бойцы.

— Тогда порядок — как говорил Князь Святослав: «не посрамим земли Русской!».

Этой ночью ему дополнительно подчинили подкрепление: 800, тоже спешенных танкистов бывшей 3-й танковой дивизии, вооруженных снятыми с подбитых танков 17 пулемётами. С первыми лучами солнца комдив занял свой наблюдательный пункт в разбитой трансформаторной будке у переднего края.

С утра 15-го до 80 самолётов люфтваффе начали бомбардировку города и наших позиций. Горели деревянные дома, рушились кирпичные стены. Город, напоминающий пылающий костер, наполнился едкой гарью. Особо интенсивно удары с воздуха наносились по Десятинному монастырю, его колокольне. Враг, видимо, полагал что там расположен наш наблюдательный пункт командира. Силы танкистов таяли. На помощь спешили жители города. Новгородцы, не успевшие вступить в армию или эвакуироваться, сами подбирались к древнему земляному валу брали оружие павших и бились насмерть. Среди них было много молодых женщин. Большинство погибло. Силы были неравными. В середине дня немцы ворвались на окраины города. Группа наших заняла оборону в подвале одного из домов на перекрёстке улиц Воздвиженской и Пролетарской. Десять дней они вели бой лишь 26 августа, когда остались лишь тяжелораненые, врагу удалось подобраться и взорвать подвал.

Из донесения Черняховского комкору Коровникову: «в городе гостинцев изготовили — огневые точки на всех улицах, никак не свяжусь со 128 с.д. Задачу она не выполнила и на рубеж не вышла. В течении дня ни одно наше орудие не стреляло, ни одного нет на всём участке, 2 орудия которые были найдены вчера — самостоятельно снялись с места, нахождение их расчетов неизвестно».

Вечером 15-го враг устремился к кремлю и к мосту через Волхов. Приходилось отдавать дом за домом, улицу за улицей, почти все бойцы были ранены или контужены с перевязками на головах руках и ногах, задыхаясь от дыма пожаришь, они, хромая, истекая кровью, продолжали бой. В воздухе висел смрад паленого мяса, гари и тлена неубранных тел. К ночи в дивизию поступил приказ отвести войска на восточный берег, один батальон был оставлен в кремле прикрывать отход. Больше суток они вели неравную борьбу. Авиация врага разрушила часть стен, гитлеровцы ворвались внутрь Кремля. Владычный двор, Лихудов корпус всё горит, либо рушится от взрывов. Черняховский приказал отходить. Из под шатровой главки часозвони вдруг яростно забил наш пулемёт. Братья Пётр и Дмитрий, не зная об этом приказе, до конца выполняли свой долг «стоять до последнего». Приготовившись к последней схватке, братья не знали и того, что свой первый боевой орден Черняховский получит за оборону Новгорода, а значит, и за этот их солдатский труд. Не знали, что он — самый молодой командующий фронтом, уже генералом армии, погибнет как простой солдат на поле боя перед самым штурмом Кёнигсберга. Мост рухнул в воду вместе с немецкими танками. На резиновых лодках враг на правый берег Волхова переправил десант, который достиг улицы Большой Московской. Их встретили огнем и отбросили к берегу. На Дворище у рынка и Вечевой площади бои были особо ожесточёнными. Ждали подкрепления но его всё не было, поэтому, смяв наши боевые силы, противник броском овладел деревнями Хутынь и Деревяницы.

Здесь на Дворище, накануне ночью Черняховский обошел позиции наших укреплений. Иван был сиротой, усыновлен деревенской семьей. Там часто молили Бога, просили о милости. Кого можно было молить нынче? Св. Параскеву, св. Николая? Так, ведь, и враг — немецкий солдат, тоже небось просит его, св. Николаса о своей победе. Кому тот поможет, захочет ли, чью выберет правду? Почему не смирил вОйны прошлого? И вдруг ему показалось присутствие незнакомца. Босого, растерзанного, как нынешние беженцы. Однако, голос того был тих и спокоен.

— Я, Федор, звали блаженным, посчитали святым, покоюсь тут на Дворище — молвил тот, — не сомневайся, Иван, победим мы, но ты поляжешь героем, успев защитить страну, позволишь родиться тем, кто наполнит ее вечными смыслами, соединит времена. Здесь, на этом месте, уже в мирное время я передам частицы и твоей души герою нового времени, тому, кто станет этого достоин. Назовут того воина-инока Яромиром. Он еще не родился, но твои воинские подвиги позволят тому случиться. Тебя буду хранить сколько смогу. Сберегу для твоих будущих подвигов и побед. Бог примет тебя как героя, святого воина. Ты — солдат святого воинства! Ничего не бойся.

Последний день обороны Новгорода завершился самым жестоким сражением. Это случилось со второй половины 18-го и в ночь 19-го. Враг под прикрытием своей авиации повел наступление с трёх сторон: по берегу Малого Волховца, вдоль дороги на Хутынь и восточному берегу Волхова. Наша оборона была разорвана на части, погибли многие командиры, нарушена связь, многие роты, принявшие главный удар, погибли почти полностью. Но жертвы и мужество защитников Новгорода не пропали даром. Почти неделю они сковывали части армейского корпуса ударной группировки фельдмаршала фон Лееба, рвущегося к Ленинграду. Остановив врага на берегу Малый Волховец, не позволили перерезать железнодорожную ветку Москва — Ленинград в районе Бологого и Валдайской возвышенности. Создали стратегические условия для успешного наступления в будущем.