Марс выбирает смерть

— Когда успели колючую проволоку поставить? — не поздоровавшись, поинтересовался Морган.

— Да малые больно борзые, — рассмеялся Крис, оголив неполный рот зубов, насчитывающих ровно три. — Проволока-то под током.

Густая, седая борода Криса затряслась в такт хлюпкому смеху, явно приправленному бутылочкой крепкого коньяка. Его вовсе не тронула внезапная фамильярность. Уходившие в гибернацию никогда не здоровались и не прощались.

— Током? — вскинул брови Морган. — И что, не замыкает?

— Борзые-то борзые, только вот мало их осталось, — с сожалением ответил подслеповатый сторож и толкнул массивные ворота. — От Пламени уже ничего не пыхает. Эх, времена не те.

Небольшое двухэтажное здание длинной змеей описывало полукруг. На обширной прилежащей площади тренировались ученики. Лаконичная, непримечательная архитектура непосвященному глазу казалось слишком скучной. Кому-то даже уродливой. Взгляд не цеплялся ни за изящную лепнину, характерную для больших городов, ни за пышные насаждения, коими изобиловали многие прибрежные поселения. Темно-коричневое здание, похожее на ящик с плоской крышей, изредка украшалось высокими узкими окнами. Окружавший все это великолепие мелкий песок носил чисто практический характер. На него было удобно падать. К тому же, он не плавился. Внешнюю скудность окружающего разбавляли разве что многочисленные тренажеры, располагающиеся на заднем дворе. Оттуда же и доносились разрозненные крики, отрывистые приказы и глухие отголоски единичных вспышек. Тренировка находилась в самом разгаре.

И без того безупречно покрашенную стену здания заново красили несколько парней, подвешенные на длинных тросах. Еще парочка таких же просеивали на площади идеально пушистый песок очень мелким ситом. Максимально скучающие лица выдавали в них штрафников.

Преподаватели всегда считали, что излишняя энергия для взрослеющего Жнеца — вещь крайне не полезная и морально разлагающая. Даже возмужав, Морган всё-таки не понял, в чем заключался глубинный смысл именно такого труда. Поэтому со временем просто списал это на нечто сакральное.

— Чем занимаетесь, пацаны? — задал риторический вопрос Морган двум белокурым подросткам с кислыми физиономиями.

— Херней, — ответил худощавый парнишка, не отрываясь от всепоглощающего, увлекательнейшего процесса.

— Дело полезное, — удовлетворенно произнес Морган и навалился всем телом на гладкую входную дверь, ведущую в центральный холл первого этажа.

В нос ударил до боли знакомый запах жженого металла. Он смешивался с запахом никогда не высыхающей краски и начавших отсыревать стен. Небольшой холл в виде окружности был покрыт грубым шлифованным камнем и вел прямо к лестнице, тянувшейся ко второму этажу. На шершавых стенах висели жидкокристаллические экраны, на которых то и дело мелькали до боли знакомые лица. В парочке из них Морган сразу признал друзей детства, отправившихся на Олимп. Живой пример служил стимулом для подрастающего молодняка.

Экраны тянулись и вдоль всей лестницы. Впрочем, Морган не стал подниматься. Он решил свернуть налево — в длинный, темно-коричневый коридор. Там начинались учебные классы.

— Так, я не понял?! — послышался глухой бас за дверью где-то там, на площади, — Почему правый сектор оставили?!

— Да вам-то откуда знать?! Песок же везде одинаковый!

— Я тебе поговорю! — громыхнул бас, которому так отвечать явно не стоило, — От сих до сих! Чтоб гладким был, как попка младенца!

— Ладно…

— Не слышу?!

— Так точно, товарищ сержант!

Сторож оказался прав. Электроники вокруг отмечалось намного больше, чем в былые времена. В частности, длинный стенд с миниатюрными голограммами заслуженных преподавателей.

Скользя взглядом по знакомым лицам, Морган искал своего любимого учителя — Дмитрия Этровски. Мужчина до сих пор не определился, чем именно была вызвана эта симпатия. Чувствовалась в наставнике какая-то особая внутренняя массивность, которая притягивала ровно так же, как и подавляла. Конфликты Этровски решал быстро. Наказывал строго. Любимчиков не имел. Все это только подстегивало детей стараться завоевать его призрачное расположение. В некоторой степени заискивая и, порою, даже подхалимничая. Ученики уважали силу. Особенно ту, что подчиняла их сходившее с ума естество от мощности расцветающего внутри Пламени.

Преподавать Дмитрий Этровски начал очень давно. Моргану тогда не исполнилось и семи. Периодически он уходил в гибернацию, совмещая работу в Школе вместе с жатвами. Однако, до Моргана дошли слухи, что лет с десяток так назад он полностью сменил курс. Одни говорили, что Этровски решил целиком посвятить себя преподавательской деятельности, другие — что женился.

— Вы — не одинокие волки. Забудьте про это навсегда, — говорил учитель, — Если вас изгнали, значит вы — слабы. Вы — недостойны. Сколько бы лет не пришлось скитаться, Жнец все равно будет вынужден вернуться. Без стаи смерть на шаг ближе. Помните об этом всегда. Не просите помощи без крайней необходимости и никогда не давайте обещания, которые не можете выполнить.

У Жнецов не осталось ни клятв, ни кодекса чести, как у холеных орденов храмовников, кичившихся собственными принципами. Существовали только правила стаи. Наемники в противовес не имели ничего, что несло бы хоть намек на нечто общее с бывшими союзниками. А последние, в свою очередь, давно вычеркнули их из списков тех, кто достоин топтать эту землю.

Ближайший математический класс заполнялся меньше, чем наполовину. Из кабинета послышался дружный голос учеников, отчеканивающих школьную установку.

«Мы — стая, и мы вместе. Убиваем, чтобы выжить. Служим, чтобы жить.

Бодрствуем, когда спим. Каждый из нас останется в строю. Сон тела — не сон души. Мир изменчив. Будь готов открыть глаза.

Ненависть Тени — пища для Пламени, Тление силы, но не повод для игр.

Следи за инстинктами, они — предатели. Следуй инстинктам, они — друзья.

Свобода — не то, что хочется. Свобода — дисциплина. Дисциплина — это жизнь.

Не верь глазам своим, не верь ушам своим. Чувства обманывают, а мысли путаются. Верь только Пламени. Помни о смерти».

Морган и сам в свое время учился подчинять свои животные инстинкты. Как и остальные, порой, понимал все слишком буквально и не различал никаких полутонов. Наверное, именно поэтому в сообществе маленьких волчат расцветала дедовщина. Со своими, отдельными понятиями о правильности окружающих вещей. Эти понятия имели настолько жесткое звучание, что исполнение прописных истин стаи закреплялось кровью на стенах казенных заведений. Всех связывала единая нить — Пламя. Его поддержание сваливалось на плечи самих детей. И зачастую представления о справедливости зависели от мировоззрения местного заводилы. Все смешалось. Приобрело гипертрофированную, гротескную форму. Созидающие когда-то начала плавно перетекли в грубый механизм, обеспечивающий тление белого огня.

Свои первые дни в школе Морган вспоминал с ироничной ухмылкой: времечко выдалось поучительным. Он еще не отошел от страстного обожания матери и все еще считал, что ему все дозволено.

— Эй, малой! — проглотив большую ложку каши, крикнул Полвин, — Куда ручки тянешь? Булку-то отпусти. Тут по штуке на каждого.

Тогда он благополучно пропустил все мимо ушей. Дальнейшие события вспоминались плохо. В память врезались только мелькающие лица, бьющий по глазам яркий свет и острая боль в животе.

Приспосабливаться пришлось быстро. Морган все понял и больше так не делал. Как не делал и всего остального, за что можно словить пару пинков по почкам. Уже к восьми годам ему удалось плотно влиться в общий поток и маленький Жнец оказался на стороне тех, кто обходил свои владения и следили за порядком.

Преподаватели подобную систему считали естественной и старались особо не вмешиваться. Исключения составляли только вопиющие случаи, когда уже не видевшие берега и края воспитанники начинали делить территорию, выясняя чья группа сильнее.

В воздухе почувствовался тонкий, еле уловимый аромат дыма. Настолько плохо уловимый, что могло показаться, будто это игра воображения. Однако те, кто учился в школе прекрасно знали, что это не так. Морган потянул носом. На лице мужчины появилась довольная, чуть лукавая улыбка. Невесомый травяной аромат самокрутки он узнал бы везде. Где именно шпана курит самопал не было секретом ни для кого. В свое время многие прятались от преподавателей, занятых на уроках. Правда, самому Моргану это тогда помогло мало. Попавшись однажды, желание продолжать эту пагубную привычку отпало напрочь. Впрочем, как и голодать больше, чем восемь дней подряд.

Морган медленным шагом направился в небольшой закоулок длинного коридора. Туда, где стояло самое живучее растение — искусственная пальма и еще тройка отчаянных, получающих свою дозу адреналина мальчишек.

— Эй, дружище! Огоньком не подсобишь? — сразу окликнул Моргана самый старший, и, видимо, самый наглый.

На вид пацану было лет девять, по гонору — все пятнадцать. На нем чернела стандартная форма, состоящая из куртки, длинных спортивок и ботинок с толстой подошвой. На плече красовалась белоснежная нашивка северного отделения в виде поперечного меча, пронзающего пузатое яблоко. На груди — группа крови, резус фактор и иммунный статус. Спутники мальчишки выглядели чуть младше, да и по комплекции немного отставали. Впрочем, ошибиться тут было очень сложно. Морган прекрасно знал, как обычно ведет себя местный заводила.

— Слышь, может че получше есть? — кинул подходящему Моргану мальчишка, пафосно откинув голову назад.

Из его рта торчала плохо скрученная сигарета. Стоящие рядом, повинуясь уверенному настроению своего лидера, вальяжно оперлись о стены. Не признав в незнакомце преподавателя, волчата стремились показать свою важность старшему.

Одинокая, вечно зеленая пальма молчаливо созерцала происходящее. До боли знакомое растение так и не покинуло забытый даже уборщиком закоулок, покрывшись толстым слоем пыли и накуренной копоти. Казалось, она уже очень многое повидала и не испытывала ничего, кроме отстраненного безразличия. Впрочем, это касалось и бывшей когда-то белоснежной таблички, где черным по желтому было написано «не курить». Располагалась она аккурат над большим горшком воткнутой в него пальмы, который больше использовался как урна для бычков.

— Есть и че получше, — с улыбкой сказал Морган, подойдя совсем вплотную.

Тяжелый, смачный подзатыльник прилетел по гладко стриженной голове самоуверенного воспитанника. Тонкая самокрутка выскочила из его рта. Морган схватил за шиворот мальчишку и хорошенько, от души тряхнул.

— Куришь? — с напускной грозностью рявкнул наемник. — А с Пламенем у тебя как?!

— Отпусти! — тщетно оскалился пленник, пытаясь не потерять лицо перед испуганными спутниками. — Нормально у меня все!

— Ага, как же!

Мертвая хватка не давала и шанса. Гортанный, глубокий смех вырвался из нутра Моргана: давненько он мечтал так сделать.

— Морган! — окликнул знакомый голос откуда-то позади, — Ты чего шпану щемишь? Делать нехрен?