Полдень, XXI век, 2008 № 12

4

Умберто весь день провозился во дворе с листами кровельного железа, привезенного Питером. По его расчетам, должно было хватить на оба дома — его и Лусинды. Агату он забрал с собой — нечего ей мешаться у бабки под ногами, — и сейчас она развлекала его своей болтовней.

«А тебе все железо так нужно сделать?» — спросила она.

«Почти», — ответил Умберто.

Лучи миновавшего зенит солнца падали с высоты на металлическую поверхность, разбрызгивались в стороны, слепили, попадая в глаза. Пачка плоских листов, прислоненных к столу справа, постепенно худела, проходя через руки Умберто и превращаясь в черепичные корытца, составляемые слева.

До них донесся приглушенный вскрик со стороны дома. Умберто сделал вид, что ничего не услышал, а Агата не удержалась от комментариев.

«Все кричит и кричит! И чего кричать? Будто одна во всей деревне!»

«Охота тебе подслушивать! — буркнул Умберто. — Какое тебе до них дело?»

«Да-а… — протянула Агата. — Бабке хорошо! Ей уже все можно, хоть десять раз на дню! Замуж выйдет — вообще из кровати вылезать не будет. Питер и сейчас как собачонка на задних лапах, был бы у него хвост — вилял бы!»

«Вредная ты!» — ответил Умберто.

«А чего вредная? — рассуждала Агата. — Кто бы вокруг меня гак вился! Ты вот и жениха ей цодыскал, и крышу собираешься на ее доме крыть. Даже спину ей трешь, когда она моется!»

«Так и она мне трет! — смущенно возразил Умберто. — Подрастешь маленько — ты начнешь!»

«А вот ей! — Агата показала кукиш в сторону дома. — Тебе буду тереть, а с ней пусть Питер возится!»

«Агата! — повысил он голос. — Имей совесть! Ведь она бабка тебе, а не нищенка приблудная!»

«Я не говорила, что она нищенка! — заспорила Агата. — Просто она всегда меня старше оказывается и власть свою проявляет…»

«Ну, может, в этот раз все наоборот получится!» — ответил Умберто.

Впрочем, сам он в этом сомневался. Слишком уж далеко ему пришлось зайти в желании помочь Лусинде и вряд ли ему удастся продержаться дольше Питера. Хорошо, что Агата ни о чем не догадывается, — досталось бы потом на орехи! В сердцах крякнув, Умберто еще более энергично застучал деревянным молотком.

«А ты подсматривал, как они с Питером любовью занимаются?» — невинно спросила Агата, едва он остановился, чтобы проверить ровность кромки.

«Вот еще!» — фыркнул Умберто.

«А я подсматривала! — призналась Агата. — Они как два психа! Один — старый, толстый, а вторая на ведьму похожа. Волосы распущены, глаза под лоб закатила — ничего не соображает, только мычит или кричит. Страх!»

Она передернула плечами, демонстрируя презрение к та кому проявлению чувств. Рисуя палочкой на земле, убежденно сказала:

«Я так никогда не делаю!»

Умберто расхохотался, бросил на громыхнувший лист молоток, подхватил Агату с земли.

«Ах ты, обезьянка моя милая! От горшка два вершка, а туда же — взрослых критиковать! Тебе еще долго нужно будет говорить не «делаю», а «делала» или «буду делать». И вообще, кой черт тебя понес за бабкой подглядывать? Пусть как хочет, так и любится! Эту работу каждый для себя делает!»

Улыбающаяся Агата натянула ему шляпу на нос, потом вовсе ее стащила. Проведя рукой к затылку по отросшему ежику седых волос, приблизила лицо вплотную, так что он ничего больше не видел, кроме ее глаз, и громким шепотом сказала:

«Это не работа! И если ты будешь стараться только для себя — я тебе все волосы из подмышек повыдергиваю! Опусти меня сейчас же на землю! Что я тебе, маленькая?»

Он поцеловал ее в щеку, вдохнув запах кожи — свежий молочно-детский, и поставил на землю. Оправив сбившуюся юбку и отвернувшись, она спросила:

«А долго мне еще расти?»

Умберто окинул ее взглядом. Сейчас Агата выглядела лет на семь, много — восемь, если учесть ее хрупкое телосложение и — даже у взрослой — невеликий рост.

«Еще года два потерпеть придется. И то, если есть хорошо начнешь!»

Глаза Агаты тотчас блеснули.

«Пойду, перекушу чего-нибудь, а то в животе кишки пищат!» И, гордо подняв голову, направилась к дому.

Часом позже, когда Умберто, прибрав на место инструменты и умывшись, сидел на веранде в еще пахнувшем свежим лаком кресле-качалке, дверь дома открылась, и появился Питер.

Впрочем, появился не точно сказано. Питер почти выполз за порог, в расстегнутой до живота рубашке, мятых брюках, ставших слишком свободными в поясе и висевших на заду. Обмахивая шляпой красное лицо, он вяло щурился от вечернего солнца, будто месяц просидел в темном погребе.

«Уф-ф! — произнес он, мотнув головой. — И здесь не легче!»

«Сядь, расслабься! — посоветовал Умберто. — Или, хочешь, девчонок попроси сока принести».

«Пивка бы сейчас!» — простонал инженер.

«Чего нет — того нет!» — признал Умберто.

Они помолчали. Солнце зависло над горизонтом, плющилось снизу, пытаясь продавить колеблющуюся в восходящих потоках воздуха дымку. Высоко-высоко в темно-синем небе тянул за собой белую борозду крошечный самолетик.

«А ты летал?» — нарушил молчание Умберто.

«Конечно!»

«Интересно?»

Американец пожал плечами.

«Что там может быть интересного? Одни облака внизу. Или океан. Или не поймешь что».

«Я так и думал! — кивнул Умберто. — Бессмысленное занятие!»

«С чего такой вывод?» — удивился Питер.

«Бездарная потеря времени! Как сидеть в комнате с занавешенным окном и не высовывать носа на улицу!»

«Люди же не для того летают, чтоб из окон глазеть! попытался объяснить Питер. Отец Агаты его все чаще удивлял: то вдруг выдаст заключение, сопоставимое с философской максимой, то начнет рассуждать с позиции пятилетнего ребенка. — Они просто хотят выиграть время!»

«Выиграть — у кого?» — спросил Умберто, прикрывая глаза. Шляпу он давно снял, бросив ее рядом с креслом на доски веранды.

«Как у кого?» — не понял вопроса Питер.

«Выиграть можно только у кого-то, — проговорил Умберто. — Вот сядем мы с тобой в карты играть, и выиграю я у тебя двадцать крузейро…»

«Реалов! — машинально поправил его инженер. — Сейчас у вас уже реалы. А до них были крузадо!»

«Ну, не важно! Сядем мы, значит, играть, и выиграю я у тебя двадцать реалов. Значит, что?»

«Что?»

«Значит, у тебя их станет меньше, потому что ты их мне — проиграл! А время люди в самолете у кого выигрывают? У кого его меньше становится, если у них прибавляется?»

«А-а… — с облегчением вздохнул Питер. — Я понял! Ты прав, меньше его ни у кого не становится. Просто говорится так: выиграл время. А на самом деле они его не получают дополнительно, а экономят. Ну, меньше тратят на дорогу!»

О’Брайану показалось, что он неплохо выскользнул из лингвистического тупика, в который его пытался загнать Умберто.

Детский вроде вопрос, но он и сам впервые задумался: а какого черта в языке закрепилось дурацкое по смыслу сочетание «вы играть время»? А есть и другие, сходные: «найти время», «получить время», «выкроить время». Вплоть до «растянуть время» пли «сократить» его же.

«Ты говоришь, если двигаться очень быстро, то у тебя останется больше времени?» — после некоторого, весьма краткого, раздумья снова спросил Умберто.

«Это точно! — согласился Питер. — Остается гораздо больше времени! Например, самолетом по сравнению с морским путешествием из Штатов в Бразилию можно выиг… сэкономить от двух дней до недели. Смотря откуда и куда добираться!»

«Больше времени у тебя будет?» — с упором на первое слово переспросил Умберто.

«Нуда!» — пожал плечами Питер.

«Сколько дней не потратишь на дорогу — на столько дней дольше проживешь?»

«Черт! — инженер в сердцах хлопнул шляпой по доскам веранды, выбив с них пыль. — С тобой спорить — лучше негра в задницу целовать! Ну, конечно, ты опять все передернул!»

«Ты Лусинду в задницу целуй! — с улыбкой посоветовал Умберто. Она это с детства любит и щекотки не боится!»

Инженер не нашелся, что ответить, и отвернулся. Умберто не сдержал улыбки — гринго легко вылетал из седла. Кресло его стояло рядом с открытым окном, затянутым сеткой, и он слышал, как на кухне гремят посудой, заканчивая приготовление ужина Спорить ему больше не хотелось: день прошел в трудах, тело сладко ныло, требуя сытной трапезы и глубокого сна.

«Слушай, Умберто! — решился снова заговорить Питер. — А если я и впрямь надумаю на Лусинде жениться — отдашь ее за меня?»

«Легко! — ответил тот. — А она пойдет?»

«Вроде не гонит пока!»

«Мужчину принимать и замуж за него идти — разное дело!» — пробормотал Умберто.

«Да я понимаю!.. — американец почесал лысый лоб, на котором, впрочем, внимательный глаз Умберто уже заметил пару длинных, невесть когда проклюнувшихся волосин. — Тут дело такое… Мне до пенсии всего восемь месяцев осталось, контракт в эти же сроки истекает. Дом в Штатах есть, машина в гараже пылится, дети взрослые — внуку уже пять лет! Я вот и думаю: женюсь на Лусинде, да и заберу ее в Денвер. Гражданство ей сделаем… He сразу, конечно, года три потерпеть придется, но вид на жительство гарантирован!..»

Питер говорил и чем дальше разворачивал картину, тем менее радужной она казалась. Ясно, что дети вовсе не обрадуются мачехе, тем более что она гораздо младше Альберта (ему тридцать два исполнится через две недели, не забыть бы поздравить с днем рождения!), а дочери так вообще тридцать восемь. Плюс, если по местным деревенским меркам Лусинда и считается вполне взрослой, то по законам Штатов она несовершеннолетняя. Женитьба старика на вывезенной из Бразилии девчонке, похожей на школьницу, весьма дурно припахивает. А чета Козлевски? Одним шепотком за спиной про седину в бороду вряд ли обойдется, будут и плевки вслед, и охи о загубленной юности деревенской дурочки, и невинные внешне вопросы знакомых по бару — хватает ли ему пальцев на руках, чтобы справляться с молодой женой или приходится использовать и другие инструменты. Всем рот-то не заткнешь…

Питер невольно поежился. Умберто же будто прочитал его мысли.

«Вы, гринго, только о выгоде и думаете! Что я получу от этого, что я потеряю на этом, во что мне это обойдется… — он произнес последнюю фразу нарочито противным голосом. — Ты хоть к старости научись вести себя как мужчина, думать в первую очередь о слабых, а потом о себе! Еще раз спрашиваю: ты с Лусиндой говорил о замужестве?»

«Нет!» — с недоумением посмотрел на него Питер.

«Зря!» — сказал Умберто, как будто взмахом молотка вбил гвоздь по самую шляпку.

«Так спросить недолго! — инженер начал вставать, поднял шляпу. — Сейчас прямо и спрошу!»

«Давай!» — Умберто отвернулся от него, показывая, что ответ «дочери» ему заведомо известен.

«Я чего-то не знаю?» — остановился американец, уже взявшись за дверную ручку.

«Ты знаешь и не понимаешь, потому что слушаешь — и не слышишь! — громко сказал Умберто, догадываясь по резко оборвавшимся звукам на кухне, что Лусинда вся превратилась в огромное ухо. И это ухо, скорее всего, на цыпочках приближается к открытому окну. — Во-первых, выбрось из головы фантазии. что она поедет за тобой в Штаты! Нечего делать там нашим женщинам! Я говорил тебе, что ты слишком старый для нее? Говорил?..»

«Да ты сам не намного меня моложе!» — попытался возразить Питер.