Zero. Обнуление

* * *

Он движется медленно. «Почему?» – гадает она, но боится выяснить это. Его костлявые ноги, давно не знавшие употребления, но слишком долго подвергавшиеся злоупотреблению, лишились былой силы. Однако, может быть, с каждым шагом в его груди нарастает тревога, какой-нибудь вариант ПТСР, а может, он как на иголках из-за предстоящей встречи с ней, истово уповая, что оба они изменились не слишком сильно…

Он приближается, и она замечает, что штатская одежда чересчур велика для него – джинсы, футболка, куртка-бомбер.

Вот он идет. Ближе. Ближе… «Господи Иисусе, Уоррен! Четыре года! Четыре года. Каким же больным ты выглядишь, мой милый…» Лишь с трудом можно узнать в нем того человека, который помахал ей на прощание с тротуара, сел в такси и пропал без следа. Седой. Бородатый. Сэм невыносима мысль обо всех ужасах, через которые он прошел, издевательствах и извращениях, которые ему пришлось вынести.

Но вот он здесь, несмотря ни на что, снова на американской земле, свободный человек благодаря ее способностям уходить от погони и гению и преданности Джастина вплоть до самопожертвования – действиям, наконец привлекшим внимание высших эшелонов власти к бедственному положению Уоррена. Хотя бы на время. Эрика Куган тоже помогла. Когда ресурсы «Слияния» были запущены на полную мощность – от анализа спутниковых фотоснимков, просеивания интернет-трафика и звонков до применения шпионского ПО, чудом перенесшего их прямиком в национальные компьютерные системы Ирана, – луч прожектора высветил одну-единственную иранскую секретную тюрьму к югу от Исфахана, где содержали неизвестного заключенного с гражданством США. Улучшенная спутниковая фотография тюремного прогулочного двора и тайное подключение к камерам безопасности тюрьмы подтвердили, что заключенный 1205 – действительно Уоррен Крю. С этого момента помощь Берта Уокера смогла реанимировать едва живую политическую инициативу надавить на Иран, чтобы тот признал то, что стало очевидным, так что у Белого дома не осталось иного выбора, как принять предложение о (крайне неравном) обмене заключенными – иранский террорист в обмен на бедного измочаленного Уоррена. Государство наконец сделало то, что могло и должно было сделать в первый же день, – поступило правильно.

Он выглядит постаревшим на десять лет. Может, и больше. А какой не видимый глазу ущерб причинили последние четыре года? То, как разительно изменилась она, глубоко и во многих отношениях, открыв в себе новые грани, внутренние травмы, которые стоили ей массы бедствий по пути, – все это ничто по сравнению с тем, как могли преобразить его пытки, психические и физические. Оба они пережили слишком многое, выдержали слишком много схваток, чтобы прийти к этой встрече неизменными. У каждого из них найдется полдесятка новых граней, о которых оба и не подозревали, о которых не смогут узнать или постичь их по-настоящему. Новые демоны, с которыми каждому предстоит побороться. Например, сможет ли она выразить чувство своей вины в смерти Джастина, преследующее ее наяву что ни час? Как скрыть свое негодование на общество, допускающее, чтобы Сай Бакстер творил что вздумается, а затем оправдывающее его, позволяя выйти сухим из воды? Эта ярость – дитя ярости Джастина – растет в ее душе, а вовсе не убывает. Недопустимо, чтобы жертва Джастина, пытается она телепатически объяснить Уоррену, была принесена напрасно. «Немыслимо. Пожалуй, только ты, милый Уоррен, способен понять это в полной степени. Только ты. Только ты сможешь оценить и поддержать меры, которые я собираюсь предпринять, если отвага меня не покинет. Согласишься ли ты? Потому что я собираюсь просить у тебя разрешения. Что ты скажешь? Как ответишь? После стольких-то лет порознь…»