Ночь молодого месяца

Видимо, даже моя бойкая ложь его не приободрила. Серж тяжело вздохнул и начал исповедоваться.

Оказывается, вчера они с Ирой сами повторили тот маршрут, которым я провел их в июне. Там, где крутым срезом был сведен в долину древний вал, они собирали у корней посадки крепкие кругляши-дождевики. Через неделю грибы уже накопили бы в сердцевине ржавую пыль, а сейчас были в самый раз — «на вкус вроде тресковой печени», как авторитетно заявила Ира.

Сама же долина, глубокая, серповидная, вызвала у них прямо-таки младенческий восторг обилием полевых шампиньонов. У нас в народе они называются «печерицы». Шампиньоны не надо было искать. Белыми огоньками сияли они в низкой траве, заметные даже с противоположного склона.

Увы, в сумке был только один нож на двоих, а рвать с корнем опытная Ира не позволяла, чтобы не разрушить грибницу. Поэтому сбор очень замедлился. Вынужденные двигаться вместе, они почти два часа «утюжили» склоны, отрезая игрушечно-гладкие резиновые грибы. Сверху к долине сбегали кряжистые яблони, желтые плоды уже горели на них, и удивительным казалось, что нет охраны. Не в силах побороть жару, обвисли осоловелые облака. Долина, словно наполненная незримой стоячей водой, замерла в сонном оцепенении.

Именно здесь Ирина впервые высказалась о физических свойствах времени; о том, что время, повинуясь своим таинственным законам, может вести себя как ощутимая субстанция. Кто знает, не образует ли оно в самом деле стоячие пруды в одних местах, не мчится ли бешеным потоком в других? Пространственная структура времени. Турбуленция, вихри, взаимопроникающие слои, возможно, где-то есть и обратные течения, отраженные от каких-нибудь запруд… Почему мы считаем время скучным бесструктурным монолитом?

— Может быть, зимой вокруг лежит снег, но здесь все так же жарко и растут шампиньоны, — пошутил Серж, чувствуя, впрочем, что шутка непростая, с двойным дном.

— Да, да, и на границе зимы ходит ангел с огненным мечом, — подхватила Ира, не чувствуя второго дна.

…Грибная лихорадка изрядно задержала их в пути. Увлеченные, они попросту забыли, что конец августа — не июнь, и солнце заходит гораздо раньше.

Позади осталось свекольное поле. Они заблудились в длинных перепутанных улицах села, среди добротных хат под шифером и сараев, покрытых замшелым толем. Им любезно показали дорогу. За околицей Серж выволок из колодца ведро свежайшей воды. Напившись, он попросил жену окатить его и снял для этого рубаху…

Так, спеша, но не отказывая себе ни в одном впечатлении, приблизились они к цели — гряде крутобоких холмов. Маленькое сельское кладбище приютилось на самой низкой из чудовищных спин, а самую высокую венчало древнее орлиное гнездо — детинец городища, похожий на Мономахову шапку. Этот «кулич», опоясанный кольцевым валом, я впервые показал Ире и Сержу издалека, от гребня долины шампиньонов. Он виден на десятки верст. Теперь, оплывший под тяжестью многих столетий, детинец надвигался в предзакатной дымке, исполненный чар и колдовства, — подножие облачного града, рериховская твердыня, способная ввести в трепет любую рациональную душу.

Когда они, выбрав самый пологий подъем, достигли седловины холма, тяжелая шапка уже утратила объем и силуэтом приклеилась к ультрамариновому фону. Тут Серж мимоходом глянул на часы и обнаружил на них начало девятого.

— Ну и что? — сказала Ира. — Последний автобус, кажется, в двадцать один двадцать.

— Давай вернемся, — кожей на лопатках чувствуя опасность, попросил муж. — В темноте здесь запросто ноги поломаешь. Кроме того, водитель автобуса вряд ли соблюдает расписание. Может и раньше уехать.

— А может и позже.

— Это вряд ли. Ехать некому — воскресенье…

«Воскресенье», — вдруг сказал отчетливый голос над ухом Сержа. Он полез в нагрудный карман гимнастерки, достал блокнот и прочел записанный собственной рукой график движения автобуса:

«Отправление из села Хотова —

…18:00, 19:30, 21:20.

Воскр. и праздн. — посл. 19:30».

У него как-то сразу ослабели натруженные ноги. Сел в траву.

Конечно, они могли спуститься и преспокойно заночевать в Хотове. Почти любой крестьянин с удовольствием пустил бы их в хату, а хозяйка накормила ужином: густое пахучее молоко под коричневой пенкой, ломти мягкого и сытного хлеба… И в результате мирной ночи на толстых уютных тюфяках мы с Сержем еще бесчисленное множество лет встречались бы и беседовали о возвышенном и отвлеченном. Но Ире суждено было продемонстрировать, что уж она-то вполне способна к быстрым и твердым решениям.

— Не бойся, старик, нет худа без добра. Кажется, со времен стройотряда не спала на траве, под открытым небом. Давай здесь заночуем!

— Прямо здесь?

— Ага! Я устала страшно. А место какое — видишь, гвоздики?

— Вот именно, я не знаю, какое это место…

Ирина с размаху села в траву и постучала ладонью по земле:

— Доставай подстилку. Ну? К утру земля будет холодной и мокрой…

Тут Серж прервал свой рассказ, чтобы патетически воскликнуть:

— И ведь я же всем нутром чуял, что нельзя здесь оставаться, но все-таки остался! Ну не тряпка ли я? Последняя тряпка! Никогда не умел поставить на своем…

Ирина уснула первой, крепко обняв мужа и прижавшись к нему всем телом. Ее теплое дыхание, ритмично касаясь щеки Сержа, постепенно заворожило его…

Он проснулся от резкого холода. Ирина, ворочаясь во сне, откатилась и лежала теперь свернувшись калачиком, колени к подбородку. Серж попробовал осторожно, чтобы не разбудить, оттащить ее обратно. И вдруг услышал тихое металлическое позвякивание. «Словно кто-то встряхивал связку ключей».

Тревога, которую не рассеял и сон, заставила его замереть на месте. Ночь молодого месяца развернулась над высотами взъерошенных холмов, дразня леденящим ветерком. Только по отсутствию звезд можно было угадать шапку городища. Серж поднялся на колени, затем встал.

Внизу, на равнине без огней, угадывались только светлые пятна прудов, дорога, и много дальше, за массивами черных лесов, самый горизонт, очерченный электрическим заревом Города. Город был недостижим, как зодиакальный свет. От невидимой бахчи, где перед закатом веселилась Ира, ногой катая слоновьи черепа тыкв, кто-то взбирался по склону, храпя, чмокая и бренча металлом. Ужас пронизал Сержа до кончиков пальцев. Он чуть было не закричал во весь голос, но сдержался, закусив костяшки руки.

Теперь он отчетливо видел, как поднимается на холм высокая белая лошадь, напрягая мышцы лопаток и сильной шеи.

Как и все горожане, Серж знал, какими звуками подзывают собаку или кошку, но обращаться к лошади, естественно, не умел. Потому он не нашел ничего лучшего, как помахать рукой, свистнуть и прохрипеть театральным шепотом:

— Эй, ты! Иди сюда!..

К его собственному удивлению, лошадь остановилась и насторожила уши. Затем медленно повернула голову к Сержу, словно чего-то ожидая.

— Сейчас, голубушка, сейчас, милая, — забормотал он, высвобождая свою сумку из-под Ириной ноги и лихорадочно роясь в ней. Сегодня днем они с Ирой наелись булки с вареньем и оттого проигнорировали кулек сахарного печенья. Ах, как это печенье сейчас кстати!

Серж обошел спящую Иру и с кульком в протянутой руке, лепеча что-то успокоительное, пошел навстречу гостье.

Как только он приблизился вплотную, в нем проснулось темное, сосущее чувство опасности. Лошадь была дьявольски красива. Серж не мог не понять, что лошади-работяги так выглядеть не могут. Вскинув широколобую голову с раздувающимися ноздрями, надменно смотрел из-под бархатных ресниц длинноногий конь, достойный Георгия Победоносца. Копыта его изящно пританцовывали, стальная упругость чувствовалась в округлых боках. Из-за крупа, очерченного, как амфора, выхлестывал пышный, до земли, снежный хвост. Шея над мощной грудью с ямочкой под горлом напоминала о лебеде и сказочном змее. Конь капризно тряхнул головой, и огромная шелковистая грива, взвихрившись, застыла на мгновение, как при замедленной кинопроекции. В непроницаемых глазах отразились два молодых месяца, придав его взгляду выражение дикой несокрушимой воли.

Отступать было поздно. Серж положил на руку печенье и протянул его. Нежные, сухие, прохладные губы скользнули по ладони. Странной уздой был взнуздан этот жеребец: под подбородком болтались, производя знакомый звон, причудливые начищенные удила, на щеках блестели фигурные бляхи… Профессиональный глаз Сержа даже при скупом свете луны мигом определил бронзу.

Впрочем, в поведении коня не было ничего сказочного. Слизнув одно печенье, он стал ощупывать губами кулек, а когда Серж отнял руку, чтобы достать новую порцию, нетерпеливо застучал ногой…

Дальше рассказ Сержа стал диковинным и не слишком связным. Друг путался, по нескольку раз возвращался к одному и тому же, замолкал, упорно глядя себе под ноги, и поминутно то задавал мне вопрос: «Неужели так сходят с ума?», то умолял не считать его сумасшедшим, потому что «все было так реально»…

Кажется, был какой-то недоступный сознанию мгновенный переход — и ночь, полная торжественной тишины конца лета, стала сырым, неярким мартовским днем. Шлепали копыта, разбрызгивая месиво грязного снега, лихие окрики всадников перекрывали ржание. Поскальзываясь и приседая крупами, лошади опасливо спускались по склону. Кудрявые длинноусые воины, одетые в кожу с грубыми железными пластинами, в простые круглые шлемы, изо всех сил натягивали поводья; висели у седла алые щиты.

Белый жеребец гарцевал перед Сержем, конница обходила его с двух сторон. Но теперь бесовский конь был оседлан, и на нем, сапожками упираясь в стремена, восседала маленькая большеглазая наездница.

Судя по всему, впечатление, произведенное ею на моего друга, было невообразимым. Он называл эту женщину «царица», хотя она была кем-то вроде командира конного отряда. Юное лицо, круглое и широкоскулое; легкий шрам, которому нос был обязан своим вздернутым кончиком; непокрытые смоляные волосы до лопаток — игрушка промозглого ветра. В ярких немигающих глазах веселое бешенство, надменность, озорство. Глядя на маленькие обветренные руки, властно державшие поводья, Серж подумал, что всаднице будет в радость одним точным ударом развалить плечо врага. Она внушала страх и манила, как молния. Поверх кольчуги — распахнутая безрукавка из седого волчьего меха, к бронзовому поясу привешен меч, сужающийся по всей длине.

Женщина бросила Сержу лишь одну фразу, короткую и звонкую, словно команда. То ли слова эти были все-таки похожи на русскую речь, то ли по другой, лишь позже прояснившейся причине, но он понял, что «царица» полушутливо угрожает ему своим гневом, если подведут подковы… Затем ее внимание отвлекли крики и хохот воинов. Молоденький всадник с тонкой шеей и несуразно широкими под бычьей кожей плечами ошибся и дал шенкеля на скользком склоне, вместо того чтобы осадить… Рванувшийся конь упал на колени, и юноша кувырком вылетел из седла. Покатился шлем. «Царица» прыснула как девчонка. Воины дразнили упавшего, называя его по имени: «Всемире, Всемире!»

Потом женщина, уже не интересуясь Сержем, каблуками ударила коня и стала спускаться вместе со всеми, покачиваясь в тонкой талии. Белобрысый Всемир неуклюже поднимался, рукавом стирая грязь с лица. Кто-то, проезжая, ткнул его тупым концом копья, и юнец опять растянулся навзничь…