Ш.У.М.

«На аббатство!» — подключился воодушевленный Шрам, подняв руку вверх, что бы показать перебинтованный бок.

«На аббатство! На аббатство!» — толпа зашумела и начала поднимать вверх руки, восприняв жест Шрама как часть какого-то обряда.

«К восточным воротам». — староста негромко оповестил старшего группы. Тот, свистнув, подал какие-то знаки рукой и пошел вдоль по улице в сторону внешнего города.

Толпа, вытягиваясь в шеренгу, последовала за старшим группу. Шрам, Кабан и староста, немного подождав, примкнули к колонне.

Всю дорогу Шрам разглядывал, присоединившиеся к ним повозки, которые тянули за собой какие-то странные, ранее невиданные им, животные. Они были похожи на худых свиней, но только волосатые и с мордами крыс.

«Псы. — пояснил староста, заметив как Шрам и Кабан сопровождают взглядом повозки с припасами. — Единственные животные, которых мы можем содержать. Их даже кормить не нужно, они сами себе находят пропитание, достаточно их выпускать иногда за городом».

«Чем-то вас по описанию напоминают». — усмехнулся Кабан.

«Да, мы тоже это замечаем. Наверное, поэтому они у нас и прижились. — согласился староста. — Дай нам живую свинью, и она бы у нас через пару дней сдохла. А эти живут и не худеют».

«А почему мы их никогда не видели раньше?» — поинтересовался Шрам.

«А вы вообще мало чего видите. — усмехнулся староста. — Псы обитают далеко за пределами любого города, к человеку стараются не подходить. Но мы их ловим и приручаем. Ну, а прирученный пёс к вам, во внешний город, без команды не пойдёт. И, как вы понимаете, до сегодняшнего дня, такой команды не было. Это, кстати, одно из наших преимуществ. Псы преданные и бесстрашные воины».

«Ты знаешь, Шрам, — обратился к другу Кабан, — мне начинает казаться, что в этом мире мы, последователи, находимся не на той ступени развития, на которой себя представляем».

«И самое печальное в этом, не то, что я считаю также, — ответил Шрам, — а то, что об этом даже апатриды открыто говорят».

Бесконечная колонна вошла в границы внешнего города и маршем направилась по центральной улице к воротам города внутреннего. Оживленные районы пустели, растворяясь перед авангардом армии Шрама. Спешащие работяги и голосистые торговки исчезали с улиц, превращаясь в тайных наблюдателей, едва заметных из приоткрытых окон. Смельчаков, желающих остаться на пути шествия, не осталось, каждый считал своим долгом скрыться. И хоть апатриды вели себя спокойно, не провоцируя окружающих, сопровождала их лишь пыль, поднимаемая ими самими и разбегающимися последователями.

Шрам шел в центре колонны по родным улицам, скрываемый от бывших соседей пыльным облаком. Всего несколько дней назад, он бы трудился тут, неподалеку, на свиноферме, с единственной мечтой, освободиться пораньше и пойти в трактир. Вот кто был истинным «серым» последователем, ничем не отличающимся от остальных. Но уже сегодня, его сопровождали свои собственные последователи, которым он, возможно, в скором времени, и сам начнет читать проповеди.

«Впервые вижу, чтобы в глазах последователей читался страх, а не презрение. — с ухмылкой произнёс какой-то молодой апатрид, идущий рядом. — Чаще всего на нас смотрят как на крыс. Омерзительная, вызывающая отвращение, но, к сожалению, необходимая часть общества. Примерно такое описание обычно прослеживается в их взглядах».

«Хватит. — обрубил староста. — Мы не с ними сражаемся. И ведёт тебя сейчас, тоже, один из последователей. Имей уважение! К тому же загнанный зверь — самый опасный».

«Я не…» — засмущался апатрид, но не успел закончить.

«Следуй молча!» — перебил староста.

«Тут нет ничего обидного. — подключился Шрам. — Я бы, наверное, тоже испугался бы. Они боятся не апатридов. Они боятся неизвестности. Кто мы? Почему нас так много? Что это за волосатые свиньи? Вот, что их пугает. Боюсь, что об истинных причинах они даже не думают».

«Не думают. — согласился староста, указывая пальцем вперед. — Но скоро узнают!»

Впереди, авангард колонны уже упирался в восточные ворота внутреннего города. Подходящие обозы выстраивались вдоль дороги, а апатриды, заполонив собой все подступы к воротам, начали заполнять близлежащие здания.

Сказать, что наступление было неожиданным — нельзя. На стенах уже скопилась партийная стража, молча наблюдающая за происходящим. По мелькающим головам, было видно, как многие стражи бегают, видимо готовясь к предстоящей битве. Но большинство, просто, наблюдали свысока за незваными гостями.

«Скажи людям, чтобы вышли из этих зданий! — с опаской сказал Шрам. — Ближайшие к воротам постройки выше, безопасных этажей. В них опасно находиться, в любой момент они могут рухнуть».

«Мы всё же рискнём. — с ухмылкой ответил староста. — Пойдём. Предводитель должен подавать пример своим последователям».

Шрам и Кабан молча последовали за старостой, который нырнул в только что разбаррикадированную дверь здания, чей внешний вид не внушал доверия. На удивление, внутри всё выглядело не так уж и опасно. Вековая пыль и грязь, конечно же, являлись несомненным атрибутом лестничных пролётов, но при этом мощные балки и не скрипящие лестницы вызывали доверие и ощущение надежности.

Поднявшись на четвертый этаж, староста повернул в одну из комнат в которой, судя по голосам, уже находились апатриды. Шрам с другом, не задумываясь, последовали за ним.

В комнате, через разбитое окно, на расстоянии нескольких десятков метров, открывался вид на границу города, совсем под другим углом. Тут Шрам оказался на одном уровне, на равных, со стражей расположенной на стенах. Но поражала его не недосягаемая ранее высота, и даже не величественный вид стены, на которую доселе обычный последователь мог лицезреть лишь издали и снизу. Шрама поразил вид за стеной, который теперь открывался во всей красе со своими ровными дорогами и фонтанами. С деревьями и блестящими зданиями. Оказывается, аббатство не ограничивалось несколькими высотками посередине города. Теперь было видно, что внутри существуют сотни более мелких, ранее скрытых от глаз последователя, зданий.

Теперь, наконец, Шраму стало понятно, насколько он был глуп. Вся его жизнь была не больше, чем шутка, рожденная чьей-то больной фантазией. Видимо, партийцы действительно считали последователей примитивными. А вдруг, так и было? Возможно, тот партиец в трактире был прав. Может быть, действительно, последователю и не стоит думать? Может он и не думает вовсе? Может лишь пытается думать? Или, даже, попросту, только думает, что может думать?

Всё это приводило Шрама в уныние. Апатия невольно рождала мысль о том, что может быть, единственный действительно обдуманный шаг — это шаг в то самое окно. Прямо сейчас, просто взять и шагнуть. Ведь, всё, что он знал, всё, во что он верил — всё ложь. За пару дней были разрушены иллюзии строившиеся десятками лет. Причем больше всего Шрама оскорблял тот факт, что тут не было сложных схем и страшных тайн. Шрам, как и любой другой последователь, сам верил во всю чушь, которую ему изо дня в день внушали. Ему ничего не мешало в любой момент, и без помощи апатридов, подняться сюда и посмотреть на мир с другого ракурса. Но он осознано запрещал себе это делать. Не стража и не партийные жрецы — он сам. Каждый последователь сам себя держит в неведении, цепляясь за иллюзорную стабильность и вымышленные ценности, боясь потерять то, что нажил. А ведь, терять-то, и вправду — нечего.

«Потрясающий вид, не правда ли? — сказал староста, забравшись на подоконник, на котором уже каким-то образом очутился Шрам. — Это настоящая жизнь, Шрам. Возможно, ты сейчас думаешь, что логично было бы всё сейчас закончить. Но нельзя закончить то, что еще не начиналось. Ты еще не жил, Шрам. Но можешь. Теперь ты видишь всё по-другому. И жизнь свою ты можешь по-другому устроить — по-настоящему».

«А, что? — очухался Шрам. — Да, я и не собирался… Просто вид, действительно, потрясающий. Сейчас я впервые чувствую, что действительно живу».

Только сейчас, первый раз, Шрам почувствовал спокойствие. Впервые. Не за последние пару дней, а за всю жизнь. Он всегда чего-то боялся. Не угодить Барину, опоздать на работу, стать объектом порицаний в храме. А потом к этому еще прибавился страх быть пойманным или убитым стражей, страх перед неизвестностью, страх сказать апатридам не то, чего от него ждут. И только сейчас наступил момент истинного спокойствия. Причем не безразличия или отрешенности, а именно спокойствия.

Один единственный шаг. Шаг в окно или в будущее. Какая разница? Последствия и того и другого предугадать невозможно. Но есть ли смысл сейчас всё заканчивать, если только что от всего освободился? Конечно — нет. Теперь ничего не гнетёт и не тянет назад. Больше нет необходимости каждое своё решение просеивать через сито общественного мнения. Не одобрят, осудят? Какая теперь разница. Наконец можно делать то, что действительно хочешь, а не то, чего от тебя ждут. А если вдруг всё надоест, если всё окажется очередным заблуждением — окно никуда не денется, оно всегда будет тут. Ждать, чтобы освободить от груза новых ошибок. Если, конечно, таковые будут тяготить. Ведь, теперь любой шаг может стать последним. Стоит только захотеть.

«Вот и хорошо. — поддержал староста. — Именно по-настоящему живой ты нам и нужен».

«Иным я теперь и не буду. — не отрываясь от какой-то далекой точки, ответил Шрам. — Мы слишком долго боялись. Причем, боялись не самих поступков, а неизвестных последствий, которые могли наступить. Я давно мог зайти в это здание, я не боялся старых лестниц и ветхих балок. Я боялся, того, что произойдет, если об этом узнают. Я не знал кто должен узнать, и какое наказание предусмотрено, но это и пугало. И вот, я стою на подоконнике и понимаю, что всех меньше всего интересует моё присутствие в здании, и наказывать меня за это не спешат. У них есть сейчас проблемы поважнее, а у меня, если что, всегда есть это окно».