Сборник забытой фантастики №7. Субспутник

– Я это заметил, – признался Маркхэм, – но я думал, что это связано с преобладанием воздушных кораблей.

– В ваше время была небольшая агитация за развитие аэронавигации, – продолжал Уоррен, – которая продолжилась даже после хаоса 1975 года. Но эти планы в конечном счете были отложены по многим причинам, одной из которых стало неожиданное развитие средств наземного транспорта. Трансатлантические путешественники теперь путешествуют в гигантских крытых катамаранах, которые практически не имеют осадки и приводятся в движение как водяными, так и воздушными винтами. Они курсируют между крупным морским портом на восточной оконечности Лонг-Айленда и недавно построенным портом на побережье Франции, дорога занимает не более тридцати часов. Из морского порта пассажиров за десять минут доставляют по пневматическим трубам в Главное депо, расположенное в полумиле под Нью-Йоркской башней. Грузовые суда больше смоделированы по образцу так называемых океанских лайнеров вашего времени, и им требуется не более шестидесяти часов, чтобы добраться до Европы. Они также пришвартовываются в Восточном морском порту, но груз доставляется по трубе в Распределительный центр.

– Междугороднее сообщение осуществляется по большим пневматическим трубам. Как я уже говорил вам, в настоящее время строится Трансконтинентальная пневматическая магистраль, которая позволит осуществлять перевозки между побережьями за два-три часа.

– Но пневматическая труба, скорее всего, не универсальна, – предположил Маркхэм.

– Конечно, нет, – сказал Уоррен, – хотя со временем это, вероятно, произойдет. На отдаленных участках у нас есть усовершенствованный аналог железной дороги вашего времени. У неё одинарные рельсы, как у прогулочных транспортных средств, которые я вам описал, и, как те же транспортные средства, поезда питаются от того же составного рельса, по которому они ездят. Эти рельсы построены таким образом, с мостами, виадуками и туннелями, что изгибы минимальны, а высота над уровнем моря не меняется и на сотню футов за столько миль. В результате достигается равномерная скорость в сто пятьдесят миль в час. Монорельсовые дороги, как их называют, используются по всей Австралии, Африке, Азии и Южной Америке, но не в Европе, а еще в менее заселенных частях Северной Америки.

Они повернули обратно к югу. Солнце висело над западным горизонтом – уходящий страж бросал свой последний взгляд на довольный и удовлетворивший его мир. В воздухе становилось все холоднее.

– Расскажите мне об этих людях, – попросил Маркхэм. – Как они живут, счастливы ли они? Наверняка, с вашим передовым оборудованием у вас возникла проблема с безработицей.

– Ах, – сказал Уоррен, – решение этой проблемы – это то, чем мы гордимся. Позвольте мне объяснить. Предположим, что двое человек, работая восемь часов с ручными инструментами, могут выполнить определенную часть работы за данное время. Изобретена машина для выполнения той же работы, что делали оба этих человека, так что теперь для управления машиной нужен только один человек. В ваше время один из этих людей управлялся бы с машиной, а другой умер бы с голоду. Сегодня каждый из людей проработал бы по четыре часа, управляя машиной, и оба были бы счастливы.

– Понятно, – сказал Маркхэм. – По мере повышения эффективности вашего оборудования вы делите рабочее время между количеством рабочих, замещаемых машиной. Это замечательно, почти идеально, но в моем времени такое бы не сработало. Свободное время было бы тяжелым бременем для нас.

– Это, – объяснил Уоррен, – вопрос эволюции. Мы тратим это свободное время на чтение, на безвредные и полезные развлечения, а также на занятия искусством и наукой. Мир чрезвычайно продвинулся в этом отношении.

– Общественная жизнь также претерпела радикальные изменения. Сегодня в Соединенных Штатах насчитывается всего пятнадцать городов, похожих по внешнему виду на этот, за исключением различий, основанных на климате, населении и региональной архитектуре. В каждом городе есть свои стандартные здания и муниципальная башня, некоторые из них выполнены в виде шахматной доски, как в Нью-Йорке, а некоторые радиальные, как в Вашингтоне. Население пяти городов – Нью-Йорка, Чикаго, Сан-Франциско, Сент-Луиса и Нового Орлеана – превышает десять миллионов человек. Во всех остальных его больше пяти миллионов. Еще десять миллионов живут в полудюжине безымянных городов-фабрик, и еще двадцать пять миллионов разбросаны по всей стране. Эти последние являются производителями продуктов питания, опора страны. Вся земля за пределами городов является либо национальным парком, либо обрабатывается, за исключением нескольких пригородов строго жилого характера по соседству с крупными городами. Двадцать пять миллионов человек обслуживаются монорельсовыми дорогами и частными самолетами, правительство запрещает им объединяться в сообщества или ассоциации для взаимной выгоды.

Они остановились, чтобы облокотиться на узкие перила дорожки, перекинутой через пропасть между двумя зданиями, и посмотреть, как Лонг-Айленд купается в последних лучах солнца. Там, где когда-то процветал растущий район Бруклин, теперь был прекрасный парк с коротко подстриженными газонами, краснеющими деревьями и разбросанными по нему жилыми домами и бунгало, которые простирались на восток, насколько мог видеть Маркхэм. То, что сказал Уоррен, было правдой, за пределами острова Манхэттен не было ни одного здания городского типа, хотя к самому острову было пристроено много земли. Там не было даже мостов. Бруклин, Стейтен-Айленд, Нью-Джерси, земли к северу – все это было маленьким раем.

– Это великолепно, – сказал Маркхэм.

Когда солнце скрылось из виду, они снова повернули на юг.

– Мы должны вернуться в 12-С, – сказал Уоррен. – Я представлю вас начальнику Службы социального обеспечения там, где вы впервые оказались.

Они прошли вдоль здания и вышли на другой легкий мост. Снежинки начали падать на них во все возрастающем количестве. Черный тротуар растопил снег, но в процессе образовалась тонкая водянистая поверхность, с которой обувь человека двадцатого века не справлялась. Группа людей приближалась к ним, опустив головы, чтобы укрыться от северного ветра, и Маркхэм отпрянул в сторону, чтобы они не налетели на него.

Накренившись, он перелетел через перила. Он услышал крик ужаса Уоррена, а затем кубарем скатился с высоты двадцать пятого этажа. Он увидел движущихся людей в белых халатах, спешащих ему навстречу.

Он проснулся с ощущением скованности на полу перед креслом, в котором он в последний раз себя помнил. Его любимый пудель вылизывал ему лицо, а в открытую дверь задувал сильный порыв ветра. Ранее изучавший феномены сновидений, Маркхэм распознал обстоятельства, которые придали такой устрашающий реализм последней части его сна. Порыв из-за спины, каким был тот северный ветер, белый пудель, который, бегая взад-вперед, когда он падал со стула, создавал мимолетное впечатление движущихся белых дорожек и самого падения. Да, все это было сном, каким бы странным и чудесным он ни был.

Читателя наверняка могут заинтересовать последующие события.

Вдохновленный своим видением, Маркхэм подбежал к своему столу, достал свой план города из ящика и разорвал в клочья. Затем он сел и до глубокой ночи работал над другим планом, который пришел к нему именно так, как он и ожидал. Он значительно изменил его, но принципы остались прежними. Он предложил единообразие зданий, все высотой в двадцать пять этажей и площадью в четверть мили, с выступом на пятнадцатом этаже и парком внутри. Он предложил улицы шириной в двести футов, но, чтобы не показаться слишком радикальным, описал их как автомобильные дороги. Наконец, он предложил великую Нью-Йоркскую башню с ее правительственными учреждениями, гигантскими почтовыми отделениями и причальной мачтой для дирижабля.

План, победивший в конкурсе, был причудливым, воплощавшим высокие небоскребы в художественных формах, среди которых не было и двух одинаковых, и назначение которых было не совсем понятно. Что, вероятно, стало решающим фактором, так это выдвинутое предложение о самолетном ангаре и посадочной платформе на каждой крыше. Заявка Маркхэма была вежливо отклонена с замечанием, что это "крайне невероятное и непрактичное сочетание слишком причудливого и слишком консервативного".

Таким образом, Маркхэм, во всех отношениях, отказался от своих видений, но как креативный архитектор он стал самым выдающимся трудягой в той постепенной научной и гражданской эволюции, которую никогда нельзя перемахнуть одним прыжком.

1928 год