Морально противоречивый

Глава 5

Влад

Прошлое

Пятнадцать лет

Смотря на татуировщика, я наблюдаю за тем, как он прорисовывает контур своего рисунка на моей руке, игла машинки проникает в мою кожу, оставляя легкий болезненный укол. Учитывая, что мои болевые рецепторы притуплены, единственное, что я чувствую — это щекочущее ощущение, когда он проводит пистолетом по моей коже.

— Как красиво! — восклицает Ваня с моей стороны, выворачивая шею, чтобы получше разглядеть зарождающийся дизайн.

Я хмыкнул в знак согласия.

За неделю я прошел путь от чистой кожи до почти полного облачения в броню в виде татуировок. Я давно хотел стереть уродство своей кожи и разрисовать ее во что-то значимое, но приятное для глаз.

Миша предпочитает прозвище «урод» — оно связано не только с моим не совсем нормальным поведением, но и с отметинами, которые тянутся по моему телу. Так много порезов, что он назвал меня франкенштейновской мерзостью, когда увидел меня без рубашки.

Порезы и бугры зажившей плоти проходят по всему торсу, рукам и ногам. Хоть спину тоже не пощадили, хуже всего пришлось моей груди: толстый шрам тянется от ключицы до пупка. Подобно дереву, он разветвляется на более мелкие линии, некоторые более заметные, некоторые более мелкие.

Мое лицо — единственная неповрежденная часть — просто прекрасно.

Чтобы избежать вопросительных взглядов людей, а также осуждения или жалости в их выражениях, я решил закрасить все чернилами.

Хотя я давно хотел это сделать, татуировщик посоветовал не делать этого, пока я не достигну половой зрелости, так как рисунки могут исказиться во время роста организма. Поэтому, как только я заметил изменения в своем теле, то записался на прием.

Прошла неделя с тех пор, как мы начали процесс, и мне потребовалось много убеждений, что я смогу выдержать последовательную боль. К счастью, он один из лучших художников Братвы, и он, должно быть, слышал о моей не самой лучшей репутации, потому что как только я сделал немного раскаивающийся вид, он согласился на работу.

Ваня была рядом со мной все это время, восхищаясь дизайном и пытаясь убедить меня позволить ей тоже сделать татуировку. Конечно, этого никогда не произойдет, потому что наш отец каждому надает по яйцам, если с его девочкой что-нибудь случится.

На данный момент татуировщик закончил работу над моими ногами, грудью и спиной, а также над правой рукой. Свободной осталась только левая рука.

Я провел бессонные ночи с Ваней, выбирая эскизы, и мы долго обсуждали целостность всей картины. Она, как никто другой, знает, что это для меня значит.

Рисунок разделен на три события — до, во время и после.

На моей груди, прямо над пупком, нарисован деревянный сундучок с замысловатыми узорами — полуоткрытый ящик Пандоры. Черный дым вырывается из недр сундука, медленно превращаясь в черепа, на каждом из которых написано выражение злобы, отчаяния и опустошения — зло, развязанное на этой земле.

Испорченные духи занимают большую часть пространства на моей груди, их гнилые лица достигают лопаток и растворяются в успокаивающем тумане. От плеч до запястий по моим рукам идут буддийские руны — все они призваны сдерживать зло, не давать ему распространяться, как болезни.

Аналогичным образом моя спина представляет собой мозаику из воинов в различных боевых позах — все они призваны защищать ложе. Кроме того, они также призваны служить буфером между силами зла и внешним миром, если шкатулка будет нечаянно открыта. Ваня придумала эту маленькую деталь.

— Иногда маленькие трещинки превращаются в дыры поразительных размеров, — сказала она, намекая на возможность того, что как бы ни старались не открывать шкатулку, она все равно откроется. Поэтому она предложила защитный механизм. Что-то, что не даст плохому выплеснуться наружу.

— Воины защитят тебя, но они также защитят мир от тебя, — задумчиво прокомментировала она, взяв перо и изложив свою идею на бумаге.

Ее слова произвели на меня неизгладимое впечатление. Она знает меня так хорошо, что понимает, что есть большая вероятность того, что я могу сорваться в какой-то момент в будущем.

Затем последняя часть — ноги — изображает то, что произойдет, когда последние остатки добра будут побеждены. Спуск в Тартар. Место, где зло устраивает свою игровую площадку, и последняя остановка.

Конечный пункт назначения.

Но если все остальное провалится, несчастные духи, выпущенные из ящика Пандоры, не только сами отправятся в ад. Нет, они потащат за собой любую невинную душу, которую смогут найти.

А этого... следует избегать любой ценой.

— Не могу поверить, что это не больно. — замечает Ваня, когда игла все глубже входит в мою руку.

— Это так больно! — притворно жалуюсь я, подмигивая ей.

Татуировщик поднимает взгляд, смотрит между мной и Ваней, его брови сходятся вместе, прежде чем он пожимает плечами и возвращается к своей работе.

— Он странный, — жалуется Ваня, вставая со стула и немного расхаживая по комнате.

— Ваня! — я немного повысил голос, беспокоясь, что она затеяла какую-то шалость. Она может делать все, что хочет, но только после того, как будет сделана моя татуировка.

— Остынь, я ничего не сделаю, — вздыхает она, ее плечи опускаются, когда она возвращается.

— Хорошо. Если ты будешь хорошо себя вести, то я могу замолвить словечко перед отцом, чтобы он разрешил тебе сделать татуировку, — я упоминаю об этом, и ее лицо сразу же загорается.

— Обещаешь? — быстро спрашивает она, и я качаю головой в знак веселья.

— Обещаю, — усмехаюсь я.

На теле Вани есть такие же отметины, как у меня, и я знаю, что она тоже стесняется их. Хуже всего шрам, рассекающий ее правый глаз. Со временем он зажил так, что теперь есть только слабая линия над и под ресницами.

Тем не менее, она находится в том возрасте, когда внешний вид очень важен для нее. Хотя я обещал, что поговорю с нашим отцом от ее имени, это будет нелегко, поскольку ей запрещено общаться со мной. Даже сейчас я боюсь, что татуировщик расскажет отцу о ее присутствии здесь. Но когда Ваня что-то вбивает себе в голову, я ничего не могу с этим поделать. Я не мог ей отказать, когда она просила поехать со мной.

Когда я смогу ей отказать?

Она единственная, кто у меня есть. Единственный человек, с которым я могу свободно поговорить.

Со временем все стало только хуже. Мне удалось взять свои импульсы под контроль, и я изо всех сил старался быть более дружелюбным. Все в надежде, что люди не будут убегать от меня.

Но это не помогло.

Сейчас, как никогда раньше, люди, кажется, пугаются меня, когда я пытаюсь улыбнуться или пошутить. За все мои усилия подружиться с другими людьми, я стал еще большим изгоем.

Есть Марчелло, но он другой. Хотя мы с ним ладим, я могу сказать, что он ненавидит то, что делает. Он выполняет свою часть работы, но его глаза мертвы внутри, когда это происходит.

Он не такой, как я... Он не понимает, что такое вскрытие человеческого тела, что такое очарование тем, что скрывается внутри — миллион вопросов без ответов, а ответы смотрят нам прямо в лицо.

Он не понимает.

Но при всем своем отвращении к нашим внеклассным занятиям, он единственный, кроме Вани, кто не боится меня. Он может смотреть мне в глаза и бросать вызов, не боясь, что я перережу ему горло за минуту. Он может говорить и спорить со мной, ни о чем и обо всем.

Он не понимает, как много значат для меня эти мелочи. Особенно когда люди убегают от меня, как только я пытаюсь открыть рот, чтобы заговорить.

— Это должно быть то, что нужно, — вздыхает татуировщик, откидываясь назад, чтобы осмотреть свою работу. — Теперь тебе нужно быть осторожным, — продолжает он инструктировать меня, как за ними ухаживать.

Вскоре мы с Ваней выходим за дверь и возвращаемся домой. Тату-салон находится не слишком далеко от нашего дома, но мы идем в обход, пробираясь по более населенным улицам Брайтон-Бич.

— Подожди! — восклицает Ваня, спеша к одной из витрин, с изумленным видом разглядывая платья на манекенах.

— Ты же знаешь, отец никогда не позволит тебе надеть что-то подобное, — говорю я, забавляясь и кивая на длину платья. Оно едва достигает колена, а у отца есть непреложное правило для всех его дочерей. Не носить ничего, что показывает слишком много кожи.

Ваня разочарованно вздыхает, ее взгляд метался между ее драным платьем до середины бедра и тем, что висит в витрине.

— Как думаешь, он когда-нибудь разрешит мне надеть что-то подобное? — спрашивает она довольно безнадежным тоном.

— Сомневаюсь, — честно отвечаю я.

Быть паханом Брайтон-Бич Братвы означает, что имидж отца должен быть безупречным. Это распространяется и на его собственную семью — особенно на его дочерей. Для его сыновей стандарты, конечно, другие.

Женщины в семье должны быть скромными, с застенчивым нравом и достаточно податливыми для своих мужчин.

Мужчины, с другой стороны, показывают свою силу через количество насилия, которое они могут обрушить на своих врагов, через безжалостность, которую они проявляют.

В этом смысле я — примерный ребенок отца, хотя знаю, что в глубине души он меня боится. Ваня, с другой стороны, противоположность всему, за что они выступают, и до сих пор ей удавалось хорошо скрывать свою темную сторону. Никто, кроме меня, не знает, на что она действительно способна.

К счастью, у отца есть две другие мои сестры, которые являются воплощением приличия — милые и скромные.

— Черт побери, — тихо ругается она, ее взгляд все еще сосредоточен на куске ткани.

Даже не задумываясь, я хватаю ее за руку, иду в магазин и набиваю ее руки стопками одежды.

— Давай, примерь их, — призываю я сестру, когда ее глаза вопросительно расширяются.

— Правда? — голос у нее тоненький, и я просто киваю. — Но у нас нет денег...

— Есть. У меня есть, так что не волнуйся, — уверяю я ее, ведя в сторону примерочной.

Ее губы слегка дрожат, и она бросается ко мне, обнимая меня за шею.

Я закрываю глаза, наслаждаясь этим маленьким жестом.

Никто не прикасается ко мне.

Никто не осмеливается. Такие маленькие моменты напоминают мне, что я человек, с человеческими потребностями.

Когда в последний раз кто-то обнимал меня?

Я... не помню.

Кто-нибудь когда-нибудь обнимал меня?

— Вперед! — снова говорю я, выныривая из своих размышлений, довольный тем, что решил сделать это для нее.

Она бросается в примерочную, и звук падающих на пол вешалок говорит мне о том, что она вне себя от радости.

Улыбка играет на моих губах, когда я впитываю ее заразительный восторг.

Ваня продолжает показывать мне все платья, и я даю свое согласие, говоря, что она может купить все, что захочет.

У меня припрятаны деньги, и раз они мне не нужны, я могу потратить их хотя бы на нее.

Когда она закончила примерять платья, мы заплатили за них и отправились домой. Но перед тем, как идти домой, я также веду ее в магазин, чтобы она могла выбрать что-нибудь для лица.

Раз уж ее так беспокоит ее шрам, может, есть способы скрыть его, не прибегая к татуировкам? Остановившись у прохода с косметикой, я помогаю ей выбрать оттенок пудры, более близкий к ее цвету кожи.