Банхар

Глава 1

Пёс стоял как неприступная скала в Мглистых горах. Его уже не спасали густая шерсть и плотные колтуны на шее, морда, шея и передние лапы покрылись страшными ранами, из пасти валила кровавая пена. Но он упорно бился у входа в хижину, мазанку в горном селении, и ничуть не боялся монстра в волчьем обличье.

Хозяева пса погибли быстро, даже не мучились. Эта горстка крестьян, вооруженных вилами, топорами и кухонными ножами тоже стояла до последнего. Самый крепкий из них, плотный, кряжистый кузнец едва не прибил монстра молотом. Но мучить его не было времени, уж очень старательно досаждал пёс.

Это был волкодав, крупный, матерый, и безумно храбрый. Монстр убивал его медленно, растягивал удовольствие, мстил за то, что остальных помучить не удалось. Однако и пёс в долгу не оставался, бил клыками, лапами, грудью в ответ, уворачивался и снова бил.

Даже бурый савдак, шакал Мертвой пустыни в разы сильнее и быстрее самой сильной собаки. Но откуда этот обычный с виду волкодав брал силы, и все еще держал у входа в хижину черного савдака, повелителя, способного питаться ненавистью? Самый жуткий монстр Срединных земель был для него лишь угрозой, которую нужно остановить.

Пес отбил очередную атаку и, изловчившись, поймал савдака за ухо. Такой наглости в Мертвой пустыне даже барнаки себе не позволяли. Да что там, любая сущность в Срединных землях, будь то сарт, черный всадник из Мглистых гор, или онгон, белый всадник с вершин хребта Меру, даже максар, вечный воин с Долины полубогов, знали, что с черным савдаком шутки плохи. А тут какая-то собака, жалкое существо из мира людей!?

Савдак ударил пса лапой и тот отлетел, сжимая в пасти кончик савдачьего уха. Волкодав снова вскочил, но лапы его предательски задрожали. Пасть савдака сомкнулась на загривке пса, позвонки хрустнули. Защитник наконец обмяк, упал, забился в судорогах.

Савдак знал, что это еще не все. Сразу пес не умрет. Ему придется увидеть, как черный монстр закончит свое дело. Он вынесет кричащего младенца из хижины и будет пожирать его медленно, на глазах издыхающего пса. И только затем добьет косматого безумца. А может и не станет добивать, сам издохнет, мучимый собственным бессилием.

Он вошел в хижину и увидел девушку, очевидно, мать младенца. Она стояла на изготовку, выставив вперед кухонный нож. В глазах ее не было ни страха, ни отчаянья, только решимость биться до конца, и умереть в неравной схватке. Савдак сломал ей шею ударом лапы. Девушка упала на земляной пол.

У очага в центре хижины сидела старушка, и что-то бормотала. В руках она держала младенца, человеческого детеныша. Этот детеныш смотрел на савдавка большими, бездонными глазами, улыбался и щебетал на своем младенческом языке.

Когда савдак подошел поближе, чтобы по привычке сначала обнюхать долгожданную добычу, младенец протянул свою ладошку, дотронулся до сухого как пепел, потрескавшегося носа, и засмеялся. И, монстр вдруг ощутил неистребимое желание облизать личико этого детеныша. Он уже не видел в нем добычу, но что именно он сейчас видел – ему пока было неведомо. Савдак попытался зарычать, чтобы изгнать из себя неведомое чувство, но из горла вырвался плач.

Ему представилось лицо молодой девушки. По краям ее глаз выступили капельки крови, она улыбалась ему, словно пыталась успокоить. Савдак тряхнул башкой пытаясь отогнать наваждение. Девушка не исчезла. Она коснулась его головы, и затянула песню…

- Сделай то, что я тебе велел! - услышал савдак, и оглянулся.

У входа стоял Максар, одной рукой он сжимал ножны, другой – рукоять меча. Позади него, во дворе, толпились барнаки, мерзкие демоны Мертвой пустыни. Даже в человеческом обличье они были похожи на голодных, облезлых котов.

- Сделай то, что я тебе велел! – повторил Максар. – И можешь идти куда хочешь. Весь этот мир – твоя законная добыча.

Савдак повернулся к Максару, из горла его вырвался угрожающий рык.

- Глупый савдак, - выдохнул Максар.

Они атаковали друг друга в одну крохотную долю, песчинку мгновения. Савдак ощутил холодную сталь клинка у себя в груди, однако успел сомкнуть свои челюсти на глотке Максара. Его шея была защищена слоями мышц, крепких и тягучих как бронза. Но пасть черного савдака крушила и не такую суть.

Максар, пытаясь вырваться из тисков савдака, вывалился во двор. Барнаки налетели со всех сторон и в считанные секунды разорвали плоть савдака на куски. Но чтобы разжать челюсти черного савдака – савдака повелителя, им пришлось повозиться.

Зов Мертвой пустыни зазвенел в угасающем сознании. А где-то рядом уже звучал другой зов, журчащим смехом драгоценного младенца. И савдак потянулся к нему, как мог, всей своей многострадальной сущностью.

Барнаки таки разжали челюсти савдака, тело Максара, словно куль с песком, лежало на земле бездыханным. Демоны не сразу заметили, как медленно начал оживать пёс. Он поднялся с земли, выгнул спину, хрустнул шеей, обнажил окровавленные клыки.

Точным, смертоносным ударом он застал врасплох одного из барнаков. Остальные схватили бездыханное тело Максара и кинулись наутек вниз по узкой горной тропе. Пес громко завыл, возвещая округу о своем перерождении, и бросился следом…

***

Волк начал выть на серебристую луну. Такой она восходила раз в три месяца. Кому-то в эти ночи луна могла показаться серой. Но Володя как сын художника разбирался в цветах и тонах, и видел ее именно серебристой.

То была особая луна. В такие ночи под ее покровом ему самому хотелось выть. Не от тоски, а скорее по зову сердца. Что-то будила она в нем, нечеловеческое.

Волк выл нудно и протяжно, ночами напролет. В ответ ему начинали подвывать собаки. Отец Володи купил их в Цуголе, у своего хорошего знакомого, тоже художника. Это были настоящие монгольские волкодавы породы Банхар. Друг отца говорил, что их не нужно воспитывать, они сами во всем разберутся, когда вырастут. Володя дал им зычные клички, Абрек и Карат.

Обычно при появлении чужаков собаки лаяли коротко, отрывисто. Затем бросались вперед и ставили незнакомцев на место, ждали, пока хозяин не выйдет из дома. Если рядом появлялся волк, они начинали рычать и занимали позицию у входа в дом, замирали в стойках, вздыбив на холках шерсть.

Однако на этого волка собаки не реагировали, будто не волк шастал где-то рядом, а их собрат, такой же как они волкодав. И подвывали они этому волку будто с сочувствием.

Поначалу заслышав вой, Володя доставал из-под матраца старую курковую двустволку, заряжал ее патронами с волчьей картечью и сидел у окна, караулил, а вдруг волк появится, рискнет подойти к стоянке. Но волк не подходил. Он прятался где-то на самой вершине Кадара, в зарослях, плотным кольцом охвативших вершину этой скалы.

Всего раз он дал о себе знать со скалы напротив, по другую сторону пади Даржа, вершины Удокана. Но зарослей на этом пике не было, и волк там больше не появлялся.

На третью ночь Володя не выдержал, вышел на улицу и пальнул из дробовика в небо. Волк на секунду замолчал, и затянул свою песнь с новой силой. Он будто ждал этого момента, намеренно выводил Володю из себя.

- Фас, фас, - дал команду Володя.

Волкодавы встрепенулись, вытянулись в боевой готовности, завиляли хвостами. Но в степь не бросились.

Каждое утро, пережив очередной «волчий концерт» Володя еле отрывал голову от подушки. Чтобы выдоить всех коров в гурте, ему приходилось вставать в шесть утра. Каждая из десяти буренок в небольшом стаде давала до ведра молока. Еще телятам оставалось. И каждую нужно было выдаивать, во избежание мастита. А еще в хозяйстве было два десятка телок и бычков, овцы, поросята, куры, молодая лошадь.

После дойки Володя отгонял скот на водопой к роднику, прибирался в стайках, раскладывал сено по кормушкам, кормил поросят и собак, варил им корм на завтра, готовил себе завтрак. Вечером он снова раскладывал сено, кормил поросят, отбивал телят, готовил ужин, слушал старую «Спидолу», ложился спать, и просыпался ночью от «песен» в конец обнаглевшего волка.

Серебристая луна той осенью задержалась. И терпение Володи лопнуло. Он вышел на улицу и начал выть, в такт волку. Ему даже показалось на мгновение что он сам волк. И загадочный хищник умолк, больше не давал о себе знать.

Володя добрел до кровати, скинул кирзовые сапоги, прилег на минуту, просто полежать. Проснулся от стука в дверь. Во дворе лаяли собаки, яростно, явно брали чужака осадой. Но тот не унимался, продолжал барабанить в дверь.

- Кто там? – спросил Володя, и взвел курки двустволки.

- Открывай! – произнес кто-то за дверью.

- Утром приходите, - велел Володя. – Не уйдете, в дверь пальну. У меня ружье.

- Да открой ты, - не унимался незнакомец.

Послышалась брань на бурятском. Володя поставил на табурет у входа керосиновую лампу, выдернул стальной засов и встал на изготовку. В дом вошел высокий плечистый бурят в армейском бушлате и спортивной вязаной шапке.

- Не стреляй, я сосед твой, - произнес бурят, и поднял обе руки.

***

Фермером отец Володи стал случайно, отчасти даже по глупости. После развала Союза он, художник-оформитель, остался без работы и почему-то решил, что сможет продолжить свой творческий рост в сельском хозяйстве. Он перевез семью в совхоз Усть-Нарин, на родину супруги, мамы Володи. Ее родной старший брат дядя Дум тогда был директором этого совхоза.

Поначалу отцу Володи сказочно везло: он получил огромную ссуду, купил трактор, грузовик, разные сельхозмашины, строевой лес, скот. Затем что-то произошло с рублем и все это богатство обошлось ему в одну мизерную зарплату.

А еще раньше был дележ земли. По жребию ему досталась огромная падь, с идеально ровными альпийскими лугами на склонах. По дну этой пади журчал бодрый, холодный ручей от родника на вершине сопки.

Собственно, на этом везения закончились. Альпийские луга начинающего фермера безнаказанно травил скот хитроумных соседей чабанов. Помощники работали до первой попойки. Стоило «работяге» выпить, и он бесследно исчезал.

Дальше больше: отец Володи разбирался в сельхозтехнике ровно настолько, насколько его соседи чабаны понимали «Анатомию для художников» Ене Барчаи. На его ферму так и не провели электричество, несмотря на то что он первым сделал взнос на прокладку электрических сетей.

Володя тем временем не ужился с одноклассниками и учителями в новой школе, с трудом окончил девятый класс и по настоянию отца поступил в районное СПТУ, на тракториста. Но и там он ни с кем не ужился, бросил учебу и был сослан на семейную фазенду, якобы приглядывать за помощниками. Вот только помощники к тому времени разбежались.

Вечерами, у керосиновой лампы Володя листал отцовские учебники с яркими глянцевыми картинками, ловил волны на видавшей виды «Спидоле». Как ни странно, он быстро привык к одиночеству. Жизнь на ферме текла медленно и тихо. Ему это нравилось больше, чем доказывать каждый день своим сверстникам в школе, какой он по счету атаман.

Уже спустя месяц жизни в степи он знал, в какую сторону сегодня попытаются удрать овцы, угадывал по лаю собак, что происходит в округе. Так он прожил полгода, общаясь лишь с отцом, когда тот привозил продукты.