Выход воспрещен

Удобно изгнанный из аудитории до звонка, я спокойно почапал сквозь пустые коридоры к лифту, что доставил меня в подвальные помещения, где меня с нетерпением дожидались местные любители клуба очумелых ручек. То есть, логово учителей труда, можно сказать.

— Ёпрст! — давится чаем мужик в приемном окне, увидев в полутьме коридора моё личико. И тут же орёт, — Виталич!! Иди сюда! Посмотри на этого!

Виталич, мужик лет на десять старше и, очевидно воробей стреляный, пораженно крутит носом, а потом интересуется у вытирающегося от чая коллеги:

— Что, Антоха, решился, наконец, меня с сыном познакомить?

Не могу удержаться и прилипаю носом к стеклу над приемным отверстием, начиная удивленно-радостно завывать «Папаняяя?!». Оба мастера сначала начинают судорожно кашлять, потом ржут. Нормальные мужики. А вот дальше у нас с ними случается цирк с конями.

Наш дорогой Советский Союз неосапов не любит. Не потому, что мы стреляем лучами из жопы или карьерно метим не менее, чем в директоров мясокомбинатов, а потому что огромная машина неповоротлива и заточена бить по площадям. Счастья всем и каждому, никто не уйдет обиженным. Но для зари коммунизма нужно, чтобы человеки друг другу были хер-нахер равными в своих потребностях. Неосапы в равенство не вписываются. К ним нужен индивидуальный подход. И вот с этим туго… было раньше. Да и сейчас не очень. Огромные ресурсы вбрасываются в развитие электронно-вычислительной техники, раздутая бумажная бюрократия, злобно рыча и поскуливая, отступает, но процесс далек до завершения, а уж сама индустрия удовлетворения индивидуальных нужд так вообще в начале пути.

— На! — мне суют в руки вратарскую маску хоккеиста. Глухую такую, белую, с дырочками. Пока я её верчу в руках, Виталич поясняет, — Мерки мы сняли, за неделю выточим что-нибудь нормальное. Пока ходи в этом.

— И на этом спасибо, — благодарю я, напяливая маску и возясь с ремешками. Будет достаточно эффективно. Маски общее негативное впечатление от меня любимого режут в разы, но в Кийске я их… не носил. Запрещали. А вот эту не то, чтобы таскать придётся постоянно, но в институте — да. За отсутствие баллы и срезали.

А теперь можно на следующие лекции, где детвора будет на меня коситься. Особенно жаль за ту кошечку, которая мной обнаружилась на первых забитых рядах аудитории. Хотя… ей всего 14-15 лет, блин. Я что себе, кошку нормальную не найду? Откормлю пожирнее и буду гладить сколько влезет! Ну да, если сосед разрешит.

Следующим на повестке дня у меня было заселение в общежитие и знакомство с моим будущим помощником, надзирателем и ходячим парализатором, с которым мы и будем делить горе, беду, радость… и одну комнату. По крайней мере, так мне рассказала великая белокурая тетя в глухом подземном кабинете.

Та, что обозвала меня Симулянтом.

Вот от этих новостей у меня тогда, несмотря на всё впечатление, что производила эта мега-женщина, натурально подгорело ниже пояса. Каждый неосап, что естественный, что адаптант, что хоть черт с ручками, после инициации источника имеет одно законодательно закрепленное право! Выбрать себе позывной! Не кличку, как у тех сверхов, героев, неосов и прочих мутантов за рубежом, а нормальный позывной, который даже в паспорте пишется, вместе с группой крови! Любой незанятый!

«Нет, Изотов. Тебя, с подачи товарища Кормилина, уже лет восемь как зовут Симулянтом. Смирись и живи с этим. Этот позывной в такое количество дел внесен, что шансов на его смену у тебя — ноль целых и хрен десятых. Закрыли тему. Слушай, что будет на первой лекции и как надо среагировать».

Сношать бы конским копытом товарища Кормилина, товарища Лещенко, и…

Ай, ладно. Мне даже не сколько за себя было обидно, сколько иррационально обидно за того Изотова Витю, который мог бы во всю эту жопу попасть, будучи ребенком. Растешь, всеми отторгаемый, тебя боятся, менты всего Кийска твою фотографию перед первым патрулем учат как «отче наш», общается с тобой лишь корыстолюбивая дура, все каникулы тебя доят, просвечивают, растягивают и изучают под микроскопом, из друзей лишь товарищ майор, который чуть не пристрелил разок, а потом думаешь — вот, отмучился! А тебе — хрен! Это ты, милый, отдыхал так!

Ну и ладно. Вити тут никогда не было, а есть только я, который пока держится. Характер, правда, портится, но было бы удивительно, будь оно иначе. Пацану-соседу будущему я точно испорчу весь праздник жизни, какой ни есть. Глухая водолазка под горло, черная кожаная куртка (спасибо Радину, такую не найдешь!), черные джинсы, ботинки полувоенные и вратарская маска. Если тот смотрел хотя бы пару американских ужастиков, то обгадится точно, особенно когда я маску сниму!

Сначала, правда, была недолгая прогулка по Пятому району, во время которой я щелкал клювом по сторонам и ностальгировал, вспоминая первую жизнь. Кийск был городком тысяч на сто-двести населения, застрявшим между 70-ыми и 80-ми годами. Там если и появилось что, так лишь пара магазинов электронно-бытовых товаров в центре, позволяющих купить микроволновку чугунно-квадратного характера, которая, казалось, могла обожрать целый дом на электроэнергию, либо телевизор да в редкие дни видеомагнитофон. Как бы и всё.

Стакомск же был мегаполисом чуть меньшим, чем Москва или Ленинград, только куда более чистым и зеленым. С деревьями тут был полный порядок, даже переизбыток на мой вкус, из-за чего можно было просто забыть, что ты в городе, битком набитом высотками. Частных автомобилей мало, зато просто уйма трамваев, троллейбусов и автобусов. Много небольших магазинчиков, в основном продуктовых. Нет очередей. А вот чего явный переизбыток — кулинарий, кафе и прочих точек общепита, где на моих голодных глазах безбожно и с удовольствием жрёт трудящийся народ. Причем, подмечаю я, жрёт не просто хорошо, а очень хорошо! Чебуреки жрут!

Сволочи. Мое терпение на исходе! А денег нет ни гроша! А ведь я неосап, лейтенант КГБ, носитель дорогого как три слона костюма-ограничителя, записной хулиган, будущий студент и тайный агент! Кончайте жрать чебуреки! У меня из-под маски слюна капает!

До общаги по карте я в конце пути практически бежал, мечтая о том, как буду обжирать соседа или ближайшую чебуречную. Правда, тут же, при входе в здание, которое ну вот ничем не отличалось от моего сиротского дома внешне, я тут же сцепился с вахтёршей.

— Морду помой, хулиган!

— Бабусенька, это не краска! Я по жизни такой!

— Какая я тебе бабусенька, сволота малолетняя?!! Мне срать, кто ты там по жизни! В макияже не пущу!

— Это врожденное!!

— На улице кому мозги парь, недоносок! Раскрасился как баба и ходит!!

— Сама ты крашеная, я таким родился! Паспорт смотри, дура старая!

Вот последнее было зря, но удержаться уже не мог. Голодный, холодный, надрюченный, и тут эта карга шестидесятилетняя, сушеная, вредная как пропавшее молоко с селедкой, меня до родной хаты не допущает! А я-то лишь чуть младше этой дерёвни буду!

— Милицию сейчас вызову, ссыкун поганый! Чтоб у тебя язык отсох!

— Я тебя им и сдам, вредительница! И паспорт у них мозгов открыть хватит! Занесут тебе в личное дело слабоумие старческое!

На наш безобразный срач откуда-то выплыла конная подводная артиллерия в виде солидной тетки с протокольно-суровым выражением на трудовом крупном лице. Было новое действующее лицо одето строго, по-деловому, в женский костюм мышиного цвета, волосы носило в виде простецкого конского хвоста, а в руках тащило солидных размеров папку с потертыми углами. Вахтёрша тут же дробно поскакала к папконосице, начав ей изливать свои горести и обиды истеричным визгливым тоном. Я, вместо того чтобы присоединиться к безобразной сцене, просто встал, скрестив руки на груди, в ожидании.

Быстро устав от вахтёрши, дама, по моим подозрениям являющаяся самым настоящим комендантом, открыла свою папочку, углубила в неё взор, а затем, спустя довольно непродолжительное время, высунула жало наружу, обратив его на меня.

— Изотов? — строго, сердито и риторически вопросила она окружающее пространство, — Вы что себе позволяете? Еще въехать не успел, а уже проблемы!

— Я сейчас в милицию пойду, — не сдержался я, зло оскалившись, — Там переночую в камере, оставив заявление, а с утра пойду в главный офис КСИ по пятому району, писать жалобу на дискриминацию неогенов по внешнему признаку. Только теперь не только на эту дуру деревенскую, но еще и на вас, если вы, конечно, тут работаете. Все понятно? Тогда счастливо оставаться!

В мире победившей демократии и капитализма, откуда я приперся, некоторые представители частенько воспевали Советский Союз как чудесное место, где всего хватает, а на работу можно устроиться в течение пары дней. Буквально сади свою жопу на поезд, катись в любой город, а там тебе сразу всё! Угол, работа на выбор, даже подъёмные! Не жизнь, мечта!

Херня собачья. Не потому, что это не так, а потому что в любые времена можно найти занятие, где придётся много, грязно и муторно пахать. Всегда! Можешь свалить даже в Японию и там устроиться на стройке, доламывая свой организм среди трудолюбивых местных. Но люди не хотят работать с пеной, сочащейся из всех отверстий, им хочется комфортно сношать вола, получая за это деньги. И пусть холл общаги, в которой мы сейчас находимся, выглядит просто отлично, даже с растениями и целой краской на стенах, но тем не менее, что комендант, что вахтёрша не работают по-настоящему. Не поднимают целину, не строят АЭС, не пекут батоны, прожариваясь у печи… Ведут себе вполне комфортное существование, не шибко-то и напряжное. А значит, в этом мегаполисе, существует просто огромное количество людей на их место.

Молодой пацан из Кийска об этом знать не мог. А вот уже поживший мужик, неоднократно в свое время ломавший пустой чужой нахрап об колено — еще как. Пацан бы сдался, как только тон обоих гадких баб внезапно стал куда слаще и тише, а вот мужик попёр бы дальше на выход, вынуждая теток идти на крайние меры, уговоры и улещивания. Пацан бы легко купился на извинения и предложения чая с печеньями, а я вот предпочёл взять натурой, сначала якобы поддавшись уговорам, а затем упомянув, что посмотрю на их хулиганское поведение в дальнейшем. То есть, даже если время упущу, то уж научить всю общагу катать жалобы, в том числе и групповые, за мной не заржавеет.

Нет ничего более жалкого и уязвимого, чем низкоквалифицированный человек средних лет, угнездившийся на теплом местечке. Оно, это место, является единственным и незаменимым источником средств для существования этого человека, центром его комфортного бытия. Не испугайся грозного и уверенного вида взрослого дяди или тети, стань его благосостоянию недвусмысленной угрозой — и он сломается куда сильнее, чем любой молодой шкет, заглядывающий всем в рот. Даже ненавидеть не посмеет, просто будет шугаться от тебя, как черт от ладана.

Топал я на свой четвертый этаж с видом победителя, а вот той вахтёрши больше не увидел ни разу.