Влюблённые

Глава II. Благотворительность

Начинать новый день с очередной истерики Элеонор Куэрво уже становилось традицией.

Алекс громко закряхтел, переворачиваясь на бок и накрывая голову подушкой. Голос матери стал приглушенней, но он все еще слышал, как каждый ее крик вбивается в барабанные перепонки, словно кто-то стреляет прямо над ухом. В характере Элеонор стрелка всегда колебалась между безграничной любовью и раздражением, а накануне благотворительного вечера, который отец Алекса решил неожиданно устроить, оповестив детей за день до всего, настроение матери понеслось на американских горках вниз.

Нет, разумеется, она была чудесной женщиной. Но не тогда, когда Александр очень хотел спать.

— Опять всю ночь читал и с друзьями шлялся?

Дверь в его спальню распахнулась, ударившись о стену, и Алекс мог поклясться, что Элеонор прожжёт в его подушке несколько дыр, если он не обратит на неё своё внимание. Нехотя Александр отнял подушку от головы, перекатился на спину и, приподнявшись на локтях, посмотрел на мать слипшимся взглядом уставших глаз.

— С чего ты это взяла?

— Уже восемь утра, а ты все еще в постели! — женщина недовольно рявкнула и, посторонившись, пропустила вперёд прислугу, поспешившую распахнуть тонкие занавески на окнах.

Алекс тут же вскинул руку, прикрывая глаза и покосился на мать.

— Побойся бога, сейчас всего лишь еще восемь утра. К тому же суббота.

— Не делай вид, что ты болен, Алекс. — Подлетев к кровати Элеонор практически стащила с него одеяло, и Александр только в последний момент успел его перехватить, прикрывая все, что матери в этом возрасте видеть уже было не положено. — Твоя маленькая поездка в больницу из-за твоего… характера обошлась твоему отцу в круглую сумму.

— Не волнуйся, отработаю. Когда вас в последний раз беспокоили деньги?

Элеонор открыла было рот, чтобы ответить, но тут же сомкнула губы. Алекс хмыкнул, сел на кровати и немного примял одеяло, свесив ногу с края. Мать еще несколько секунд обводила его изучающим взглядом, а затем снова вспыхнула и, прежде чем вылететь из спальни, гаркнула:

— И приведи себя в порядок, Александр Куэрво!

Горничная неловко переминалась с ноги на ногу около окна, пока Алекс безразлично пялился на место, где еще недавно стояла его мать, пока не понял, что одеяло все-таки сползло на пол. Закатив глаза, он шикнул на девушку, жестом выгоняя из комнаты — через секунду ее уже не было поблизости. Потерев слипшиеся после трех часов сна глаза, Алекс сел на край кровати, едва не наступив на валяющийся под ней мобильный. Он нахмурился и быстро схватил телефон с пола, вертя в руках. Дёрнув ручку верхнего ящика на прикроватной тумбочке, он бросил розовый гаджет в него и резко захлопнул. Стоило попытаться снова заснуть, но как только его голова коснулась подушки, материнский крик вновь разрезал умиротворённую атмосферу особняка Куэрво, заставляя Александра возненавидеть все живое на этом свете.

Найти что-то в завалах одежды оказалось трудной задачей. И все же Александру удалось выхватить распаренные детали домашнего костюма, посчитав, что никто сейчас не будет осуждать его за красные штаны и неоново-жёлтую кофту — и кто только купил ему это?

Столовая встретила его тишиной, какой на удивление не было наверху. Отца не наблюдалось, мать, судя по топоту и тому, как тряслась люстра, подгоняла слуг на втором этаже, а единственной собеседницей Алекса оказалась Амелия. И при таком раскладе он предпочёл бы завтракать в одиночестве, нежели видеть недовольно-кислое выражение лица старшей сестры.

Прислуга тут же подоспела, протянув Александру заполненную почти до краёв чашку кофе и бутерброд.

— Что, опять возился полночи со своей рухлядью? — не отрываясь от книги, поинтересовалась Амелия.

От возмущения Александр едва не поперхнулся кофе. Назвать выкупленную недавно с аукциона на свалке машину рухлядью у него не поворачивался язык, потому что это был практически уникальный в своём роде экземпляр автомобилей тридцатых. Даже в сносном для возраста и условий хранения состоянии. Разве что Алекса раздражали выбитые на руле инициалы «НК», но даже это можно было пережить. Как и непонятный тайник под приборной панелью, в который мог с лёгкостью поместиться небольшой чемодан.

— А ты опять полночи изображала пай-девочку, чтобы родители не заблокировали твои карточки? — едко парировал Алекс, отставив в сторону чашку. — Или придумывала, чем еще шокировать родителей на этот раз, раз твоя девушка… она же была твоей девушкой, да?

— Заткнись, Алекс, пока я не… — процедила сквозь плотно сжатые зубы Амелия.

— Пока ты что? Пожалуешься на меня? Брось, Мэлли, мы все прекрасно знаем, что ты этого не сделаешь. А если ты думаешь, что я буду благодарен тебе за то, что ты сидела со мной в больнице — закатай губу и меньше мечтай. Я скорее буду ночевать на свалке, чем с тобой в одной комнате. Жаль, в больнице не было возможности избавиться от тебя, — уже тише оскалился Алекс. — Смотреть на твоё лицо было хуже, чем блевать в тазик и на халат этого докторишки.

— Доктор Белл хороший врач. Он тебя спас.

— А я просил меня спасать? — холодно бросил Алекс, залпом допивая свой кофе.

Конечно, просил. Он просил себя спасти каждую секунду нахождения в этом доме, даже когда выгребал все барные запасы отца. Он просил спасти себя, но окружающие всегда были глухи к нему. И слепы, как покупатели в черную пятницу. Куэрво не могут плакать. Куэрво не занимаются глупостями, как остальные люди, — они ведут серьёзный бизнес и обязаны поддерживать имидж семьи. Никаких проступков — все сразу окажется в новостях. Никаких слабостей — это могу использовать против тебя. Удивительно, но Алекс не видел еще ни одной новости про свою поездку в больницу. Наверно, это мать и подразумевала под крупной суммой.

Губы Алекса скривились в болезненной ухмылке — они готовы заплатить журналистам, лишь не было скандала, но наверняка порадовались, что он оказался в самой дешёвой больнице города. Родительская любовь — странная штука.

— Мистер Куэрво.

Пожилой дворецкий, сведя к переносице свои седые кустистые брови, навис над Алексом коршуном.

— Что такое?

— Ваш отец хочет вас видеть. Он в кабинете.

Алекс помедлил, ухватившись взглядом за то, как Амелия посмотрела на него, прежде чем снова уткнуться в утреннюю газету. Отец почти никогда не приглашал ее в кабинет, предпочитая проводить разговоры с дочерью в библиотеке. Коротко кивнув, Алекс вытряхнул из чашки последние капли кофе, игнорируя недовольное лицо Амелии и смирившееся подобным отсутствием манер дворецкого, и неспешно направился наверх, останавливаясь около каждой картины, рассматривая каждую ступеньку под ногами и иногда просто возвращаясь назад, чтобы проделать заново весь путь. Желудок при этом надрывно урчал, намекая, что неплохо было бы все-таки съесть предложенный бутерброд, но гордость не позволяла Алексу вернуться.

На втором этаже он все-таки столкнулся с матерью и, прежде чем она успела отвесить ему замечаний из-за внешнего вида, скрылся за приоткрытой дверью кабинета отца.

Воздух в комнате был душный, затхлый и старый. Все, как Алекс и помнил. Он не был тут с прошлого лета и надеялся, что встретится с отцом в этой обстановке еще нескоро, потому как каждый подобный визит заканчивался для Александра Куэрво нежелательными последствиями, будь то отъезд в частную школу, подобранный для обучения университет или же новости, что он будет проходить практику в семейной фирме. Каждый раз Алекс с замиранием сердца ждал, что родители придумают на этот раз, чтобы еще больше отдалить от себя своё ненаглядное чадо.

Но Александра Куэрво не жаловался. Отсутствие родительского внимания он с лихвой покрывал деньгами, сигарами и девушками. Как оказалось, страдать, обложившись пачками долларов было намного приятней, чем с парой центов в кармане.

Отец ссутулился над столом. Его некогда черные волосы теперь были белыми, как только выпавший снег, напоминая Алексу насколько он далёк от того, кем когда-то был его отец. Диего Куэрво было без одного месяца семьдесят лет. Он женился достаточно поздно, и Александр не мог решить, чем это было: деловой практичностью или же глупостью выжившего из ума старика. Диего не сразу заметил его приход: он продолжал копошиться в бумагах, поднося их практически к самому лицу, словно так ему могло хоть что-то быть видно.

Рука Алекса слепо зашарила по стене, и через секунду щёлкнул выключатель. Диего вскинул головой, прищурился, а затем его побелевшие — даже они выцвели за эти годы — губы растянулись в улыбке. Он дрожащей рукой указал на кресло напротив и отложил в сторону перьевую ручку. Он даже не заметил, в каком виде Алекс заявился в его кабинет. Но это было и к лучшему.

— Садись, Александр. Нужно серьёзно поговорить.

Алекс недовольно покосился на стопку бумаг на самом краю стола и, пока отец нагнулся к ящику, осторожно передвинул ее.

— Твой дед, Даниэль, — прокряхтел Диего, копошась в столе, — был хорошим человеком. Тебя назвали в его честь.

— Знаю. Ты каждый раз мне об этом напоминаешь. — Александр надеялся, что его голос звучит не слишком раздражённо, но отец его даже не слушал.

— Поднял нашу семью на ноги после смерти брата. Положил жизнь на то, чтобы мы с тобой могли сейчас сидеть и разговаривать. Он ведь поздно женился. В сорок четвёртом. На очень милой родственнице из Испании. Жаль только, что детей она ему так и не родила. Ну это ты и сам знаешь.

Наконец Диего выпрямился и, сдунув пыль со старого фотоальбома, открыл его где-то на середине. Свадебная фотография его деда: Даниэль Куэрво, его жена Анна и шафер в военной форме, чьё лицо по неумелости фотографа смазалось, так что рассмотреть его было невозможно. Внизу маленькая подпись «Июль, 1944» и размашистая роспись — такая же была у самого Александра. Диего ткнул пальцем на задний план, где за спинами сбоку примостилась невысокая смуглая женщина — ее аккуратные черты лица выделялись на фоне крупного носа невесты, и подходила она Даниэлю намного больше, чем Анна.

— Моя мать была пуэрториканкой. — Диего еще раз ударил пальцем по смуглой женщине за плечом Даниэля. — Вроде. Любовница отца даже после его свадьбы. Была с ним с тридцать третьего. Но я никогда ее не видел. Это и к лучшему. Твоя бабушка святая женщина. Воспитывала меня, как собственного ребёнка.

— Ты этого никогда не рассказывал, — Александр был искренне удивлён, но все же не смог стереть со своего лица насмешливое выражение и поспешил перевести тему на основателя их небольшой династии: — А твой отец? Каким он был?

— Мой отец? Сильный. — Диего откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. — Любил, конечно, иногда завести шарманку про вот эти все психологические штучки. Тяжело было с ним. Он на все находил медицинское объяснение. Никакого тебе подросткового бунта, никаких попыток манипулировать родителями. Он видел меня насквозь и все время предвосхищал каждое моё действие. Воспитывал меня по старым порядкам. Подзатыльником и ремнём. Я ведь поздний ребёнок, как и ты. Отца видел молодым только на фотографиях. Жаль его. И жаль, что ты не застал его. Восемьдесят четвёртый и инсульт его не пощадили. Уверен, он бы смог справиться с твоей сестрой. Какой позор…