GHRPG: Лукавый бог (т.1)

Пролог, в котором всё начинается

В наши дни многие истории начинаются с того, что герой умирает. В целом, это не совсем правильно. Ведь до того, как умереть, герой ещё много чего успевает сделать. Как минимум — родиться. А там и до «рос, вырос, учился, женился» недалеко. С другой стороны, въедливый читатель может заметить, что в таком случае любая история должна начинаться с Большого взрыва или хотя бы слов: «Да будет Свет!». И будут правы. В конце концов, ну умер герой и умер — с кем не бывает. А дальше всё уже зависит от автора, как именно он преподнесёт сие, а также все последующие (или предыдущие) события.

В любом случае, эта история началась с того, что герой родился. Свой первый день Михаил Вениаминович Крутень встретил в июле далёкого 1941 года, в вагоне-теплушке, спешно увозящего беженцев из объятого огнём Киева, подальше от наступающих немецких танков группы армий «Юг». К сожалению, матушка Михаила, по иронии судьбы — врач-педиатр, родов не перенесла, и новорождённый остался на попечении двух старших сестёр, четырнадцатилетней Натальи и десятилетней Светланы. Отца с ними не было — будучи хирургом, он остался в городе, спасая раненых и погиб через несколько дней, во время очередного авианалёта люфтваффе.

Военные годы в голове Михаила не отложились никак, а послевоенные ещё долго ассоциировались со словом «голод». Сёстры о тех временах рассказывать не любили, а сам он никогда на этом не настаивал — хватало рассказов других очевидцев. После окончания войны все трое вернулись обратно в Киев, и, получив от государства комнату в коммуналке взамен утраченного от бомбежек жилья, принялись обустраивать житьё-бытьё. Точнее, обустройством занимались Наталья и Светлана — из Михаила тогда помощник был так себе, а других родственников, как выяснилось, у них больше не осталось. Ни по отцовской, ни по материнской линии.

Рос Миша довольно избалованным, но весьма начитанным и острым на язык ребёнком. Этому поспособствовали две причины. Первая — сёстры баловали своего младшего брата, как только могли. Наташа, научившись за военные годы махать половником, устроилась работать в одну из столовых, в которой прошла долгий путь от обычной посудомойки до, говоря современным языком, «шефа». Неудивительно, что в доме всегда были продукты, из которых девушка постоянно готовила для Миши что-нибудь вкусненькое.

Светлана решила пойти по стопам покойных родителей и стать врачом. Но что в школе, что в институте, первым делом после занятий она мчалась домой, где хлопотала по хозяйству и занималась воспитанием братика. За учебники она садилась лишь после того, как он ложился спать…

Второй причиной, так повлиявшей на характер юного Вениаминыча, послужил сосед, живший в одной из соседних комнат. Бывший военкор [1], потерявший на фронте обе ноги и чувствительность правой кисти, уже потихоньку начал спиваться, когда в его жизнь вошли две сестры и мелкий несмышлёный пацан. Можно сказать, это была судьба. Сёстры категорически не желали отдавать брата в детский сад, а инвалиду требовалась компания и помощь по хозяйству. Неудивительно, что детство Михаила прошло в окружении книг и клубов табачного дыма, а лексикон с ранних лет пестрел всякого рода крылатыми выражениями различной степени цензурности.

Школу Миша закончил с красным дипломом (спасибо соседу-военкору), несколькими приятелями и всего одним другом, Вовчиком. С которым вместе и поступил в Киевский национальный университет имени Тараса Шевченко на факультет журналистики. Точнее, на журналиста поступил только Михаил — Владимир пошёл по инженерной стезе. А далее история повторилась: красный диплом, несколько приятелей и всего один друг, всё тот же верный Вовчик. Виной тому были острый ум, нелюдимый характер и острый язык, который владелец не умел сдерживать, за что несколько раз ввязывался в драки с попеременным исходом.

Далее последовали пара лет стажировки в «Советской Украине», после которой Михаил Вениаминович Крутень отправился покорять столицу необъятной Родины — Москву. Этому решению способствовали непоколебимая уверенность в своих силах, протекция соседа военкора и рекомендации главреда [2], который, если честно, был немного рад сплавить подальше нахального паренька с завышенными амбициями. Тем более уходил тот не абы куда, а в «Московский комсомолец»!

Иронично, но на новом месте работы Михаил продержался те же два года…

— Миша, твою мать, что это? — риторически воскликнул главред, помахав в воздухе парой напечатанных на машинке листов.

— Статья.

— Я вижу, что это статья! Я спрашиваю, что тут понаписано?

— Правда.

Главред устало вздохнул. Когда у тебя под присмотром стадо молодых, амбициозных и целеустремлённых работников пера и листа, не желающих идти на компромиссы, зато рубящих с плеча и правых и виноватых, жизнь и без того становится нервной. А сидевший напротив парень на сто шагов опережал своих коллег в амбициозности, упёртости и бескомпромиссности.

— Правда — это, конечно, хорошо, — буркнул он, доставая из пачки очередную сигарету. — Только почему ты не можешь эту правду подать более… мягко? Евгений Николаевич — уважаемый человек. Фронтовик, член партии, директор завода. А ты его чехвостишь в хвост и в гриву, как какого-то сопляка.

— Евгений Николаевич, в первую очередь, директор завода, а уже потом фронтовик и член партии! — упрямо возразил Михаил. — А по его вине страна понесла убытки на сотни тысяч рублей.

Главред откинулся в кресле, глубоко затянулся «Беломором» и выпустил в воздух густую струю дыма.

— То есть статью ты переписывать отказываешься? — полуутвердительно поинтересовался он.

— Отказываюсь.

— Ясно. Честно говоря, не хотел доводить до этого, но раз ты упёрся — бери листок и пиши заявление по собственному. Не обижайся, но мне уже два раза прилетало по шапке за твою самодеятельность, третьего раза что-то не хочется.

Уязвлённый в самое сердце, Михаил даже спорить не стал. Взял ручку и написал. И ушёл, хлопнув дверью. Правда, перед уходом главред успел всучить ему вырванный из блокнота листок бумаги с телефоном и именем.

— Вот, в «Вечёрке» [3] редактор требуется срочно. С русским у тебя всё замечательно, с литературой тоже — посидишь немного, поисправляешь чужие ошибки, заодно посмотришь, как люди пишут. И через годик другой, как всё устаканится, возьму тебя обратно.

Первым порывом молодого человека было разорвать листочек на мелкие клочки и гордо швырнуть их в лицо главреда, неспособного понять мятежную комсомольскую душу. К счастью, сдержался. И по телефону потом позвонил. Ибо пламенные обличительные статьи — это здорово, но и кушать что-то надо. А кроме того, необходимо было как-то заполнить образовавшуюся в жизни пустоту. Пить Миша не умел и не хотел, а вот окунуться в работу, да ещё и близкую к основному профилю, это было в самый раз.

«Вечёрка» приняла его с превеликой радостью. Амбициозных корреспондентов вокруг пруд пруди, а работяг, которые неприятные грамматические и стилистические ошибки вылавливают, слегка меньше. А ведь ответственность на них немаленькая! Упустишь разок буковку в какой-нибудь трудно выговариваемой фамилии, наборщик с чистой совестью набьёт клише [4], газета выйдет в тираж… А потом всё, скандал. И хорошо если в масштабах страны, а не международный.

В общем, так Михаил Вениаминович в «Вечёрке» и остался. Из «Комсомольца» никто не позвонил ни через год, ни через два. Напомнить о себе самому, Крутню не позволяла гордость, а потом в издании вообще главред сменился. Зато на новом месте молодой человек обрёл своё истинное призвание. Поначалу просто исправлял ошибки, потом стал чиркать на полях красным карандашом, оставляя злоехидные комментарии об уровне образования и интеллекте автора. Как выразились бы современники, активно «гадил в камментах». Поначалу у молодых журналистов, затем и на маститых авторитетов перешёл. За что и первые, и вторые его ненавидели, но уважали. Ибо если уж твоя статься попала к самому Крутню, то можно было на 100 % быть уверенным в том, что в ней не осталось ни единой ошибочки, а в завтрашнем тираже страна не увидит какого-нибудь досадного недоразумения типа «Владимир Ильич Пенин» или «Никита Сергеевич Хрющёв».

Августовские события 1991 года Михаил Вениаминович встретил, как и большинство жителей бывшего СССР, с большим недоумением. И хотя уже по публикуемым статьям и разговорам в курилке можно было заподозрить, что в стране что-то идёт не так, факт того, что сёстры теперь живут в другом государстве, его искренне возмутил. Как и вообще всё происходящее. Но виновников мнение какого-то редактора не интересовало, как и вообще мнение большинства жителей теперь уже Российской Федерации. Пришлось пережить все пять стадий принятия, утереться и смириться. Ибо на историческую Родину Михаил Вениаминович катался минимум два раза в год — 2–3 недельки летом, чтобы отдохнуть с семьёй в Крыму, и недельку под Новый год.

А спустя ещё девять лет, руководство «Вечёрки» торжественно проводило своего бесценного редактора на пенсию — дорогу молодым и всё такое. Поначалу Крутень хотел тихонечко собрать вещи и незаметно уйти, но инженер-системотехник Фёдор Васильевич (второй человек, которого Михаил Вениаминович мог с чистой совестью назвать другом) коварно затащил его ресторан, где в снятом на весь вечер зале обнаружилась почти весь коллектив газеты. Что бывшего редактора изрядно удивило — он-то искренне предполагал, что из-за специфических особенностей характера особой популярностью в народе не пользуется.

Впрочем, как оказалось, большинство пришло просто попить-поесть нахаляву, а некоторые — ещё и позлорадствовать. Но и тех, кто и в самом деле жалел об уходе редактора, оказалось немало. Удивительно, но в числе последних обнаружился и главред, после нескольких рюмок признавшийся, что если бы не прямое указание сверху освободить место «новому и перспективному специалисту», он бы никогда Крутня не уволил. И это после всех стычек, препирательств и килограммов нервных клеток, которые Михаил Вениаминович у него съел!

Проводы затянулись почти до самого утра. К этому времени народ практически весь разошёлся по домам, а новоявленный пенсионер в определённый момент обнаружил себя скучающим возле мощного компьютера, который Фёдор, загадочно ухмыляясь, преподнёс ему в честь увольнения.

— Это откуда такие щедроты? — с подозрением поинтересовался тогда пьяненький Крутень, стоя возле ресторана в ожидании такси.

— С миру по транзистору — Крутотенюшке на системник, — загадочно ухмыльнулся инженер. — И вообще, дарёному компу в дисковод не смотрят.

Не смотрят — так не смотрят, пожал плечами Вениаминыч. Тем более что компьютер гораздо интереснее кучи цветочных букетов, многочисленных бутылок с коньяком и разнообразных книг, которых ему надарили бывшие коллеги. Нет, коньяк и книги он любил, только учитывая скорость пития, алкоголя ему теперь до самой смерти хватит, а что касается литературы — половину из подаренного он просто не читал, а некоторые экземпляры так вообще прилюдно сжёг бы на Красной площади, в назидание остальным авторам.