Уроки агенту розыска

5

После завтрака, Александра Ивановна повела Костю к «ее знакомому из сыскного», жившему на втором этаже «дома сыщиков», в конце длинного и темного коридора. Им оказался мужчина с утиным носиком, крохотными и черными, как у птички, глазками, выпяченной нижней губой. И сегодня на нем были красные бутылками сапоги, выгоревший пиджак, косоворотка с яркими белыми пуговицами, только расстегнутыми. Фуражка с прогнутым козырьком висела на стене, за спиной, на крючке. Темные волосы на голове были острижены коротко. На лбу, под глазами, в углах рта разбежались морщины и весь-то он показался Косте усталым, замученным. Будто всю сегодняшнюю ночь или таскал поклажи на спине, или копал в огороде землю, или рубил дрова. А может даже за ночь заболел чем-то.

Сидел он, положив нога на ногу, склонив голову на левое плечо, глядя перед собой в стену, на которой кружевами плелись иконы, одна меньше другой, одна ярче другой. Стукал пальцами по клеенке, разрисованной ликами каких-то святых, как на иконах, отчего тоненько подрагивала ложечка в чайном стакане. Казалось, собрался уходить, да вдруг чутьем догадался, что должны придти гости и вот остался, сидит.

В соседней комнате бродила, тоже вчерашняя знакомая, старуха в длинной красной кофте. Она плескала воду из медного ковша в горшки и кадки с цветами. Ими была заставлена вся комната, от окна до окна. Тетка Александра сначала приветливо поздоровалась с ней, назвав ее Варварой Карповной, а уж после обратилась к мужчине.

— Здравствуй, Семен Карпович, — проговорила почтительно, — вот тебе привела работника для сыскного. Работник будет что надо.

— Сыскного нет, — сумрачно ответил мужчина и перестал стукать пальцами по столу, зорко разглядывая Костю с ног до головы, так словно бы и не встречались они раньше.

— Ну, я так уж, — поспешно поправилась женщина, — по старинке живу.

— А есть губернское уголовно-розыскное бюро, — поднял назидательно вверх палец Семен Карпович. — Запоминай, Александра, раз с агентами в одном доме живешь, да к тому же служишь в каторжной тюрьме.

— Ну, все равно, — заторопилась Александра Ивановна, — посмотри, парень какой. Румянец на щеках, плечи что у мужика. Все двадцать лет дашь, не то что семнадцать. В батьку он, в Пантелея. Тот тоже был мастер — что тебе борова завалить под нож, что избу накатать. Знавала больно хорошо как муж подруги, ну стало быть матки его вот. Погиб он у него на войне. А матка — крестьянка, из бедных. Курей немного да коровенка. Домишко хуже не присмотришь, того и гляди завалится на бок, кувырнется.

— Ладно напевать, — прервал ее уже добродушно Семен Карпович. — А откуда он про наше уголовное ремесло прослышал? Знает ли, чем мы занимаемся?

Костя замялся, а Александра Ивановна, оглянувшись растерянно на него, заговорила быстро с чудным хихиканьем, будто юродивая:

— Скажешь ты, Семен Карпович… Чай, ворья в деревнях не мало. У нас в Фандекове в начале войны, помню, цыгане два дома разворовали, у Семенова мельника, да у Плигиных, у богатых мужиков. Все что было из барахла ценного, увезли, да не успели расторговать — разыскали быстро. Так что знает он про ваше ремесло, слышал да видел, раз и глаза есть у парня, да и уши тоже.

— Сказано что нет сыскного, — буркнул опять Семен Карпович, — а ты твердишь одно и то же. Переучивать надо слова, раз новое время наступило. Парень-то сам как понимает наше дело, соображает, что ему придется у нас делать. Не дратву сучить, и не навоз кидать вилами…

Костя пожал плечами, сказал, стараясь быть спокойным, стараясь скрыть непонятно откуда родившееся волнение в душе:

— Так и верно ворья везде много. Знаю, что надо с ними делать. Надо их имать…

— Имать, — захохотал с присвистом Семен Карпович и глазки совсем уплыли под набухшие воспаленные веки. Он даже от удовольствия топнул сапогом и убрал колени под стол, раскинул локти на клеенке, продолжая теперь уже весело разглядывать и его и Александру Ивановну. Старуха с темным лицом появилась в дверях, улыбаясь.

— Имают, брат, чижа. Один стукнет битой, а другой лови его. Не-е-т…

Тут Семен Карпович Опять поднял палец вверх и уже наставительно прибавил.

— У нас не имают, а задерживают. Мол, чинами розыска задержаны аферисты, или там громилы, или проститутка-хипесница. Есть такая категория гулевых дам. Ну, ладно… Разве что ради твоего Тихона, Александра Ивановна. Хороший был мужик и сыщик что надо, не скоро такого обучишь как он, царство ему небесное.

Семен Карпович щепотью побросал по лбу и плечам пальцы, как окропил себя водой. Потом закрыл глаза, покачался, облизывая тонкие синие губы. И все ждал Костя, что сейчас он махнет на них рукой да еще притопнет красным сапогом и закричит:

— Уходите, мешаете мне отдыхать…

— Да и верно, — проговорил, открыв глаза и поудобнее устраиваясь за столом: — Парень что надо. Вчера шел — гляжу сидит на крыльце. Рост — в гвардию хоть сейчас, чуть не два поди метра, на цыгана схож — значит, горячий, смелый будет. А может и татарская есть кровь. Вон волосы-то как лакированные блестят, прямые да жесткие, как панцирь у жука…

— Ну полно тебе, — запротестовала Александра Ивановна, — какой тебе цыган, какой тебе татарин. Я его деда помню. Тоже из Фандеково. Такой же мужик, как и все. Извозом занимался…

Как не расслышал ее Семен Карпович, сказал задумчиво:

— Наш бывший начальник Бибиков кличку сразу бы дал — или «цыган» или «татарин»… Любил клички давать, что крестный отец всем сыщикам был. Подумал еще вчера про тебя — такого бы к нам в губрозыск. То-то был бы доволен наш новый начальник, — усмехнулся он с какой-то неприязнью. — Начнет вышагивать по кабинету, да ручонкой помахивать, да про революцию тебе лозунги сыпать горохом…

— Семен, — прикрикнула сейчас же тонким голосом старуха из комнаты, — договоришься ты, возьмут вот за шкирку, как Мартына Туркина. И что тебе неймется, как заладит, как заладит, что помело.

— Мартына Туркина, — ворчливо отозвался Семен Карпович и слегка вздрогнул от глухого звона упавшего в комнате медного ковша.

— Пугаешь все, Варвар… Вот что, — обратился он к Косте, — садись-ка к столу и давай попьем чайку, да потолкуем. А ты, Александра, можешь идти. Давай.

Александра Ивановна низко в пояс поклонилась Семену Карповичу и опять быстро оглянулась на Костю: под платком в больших выцветших ее глазах так и светилась радость и довольство.

— Иди, — проговорила с облегчением в голосе. — И слушайся, что тебе будут говорить, да подсказывать.

Подтолкнула его к столу, а сама спиной открыла дверь в коридор. Хлестнул оттуда через открытое окно порыв жгучего с пылью ветра, заставив Семена Карповича проговорить задумчиво:

— Экие ветры свистят по земле. Поди как при Ноевом потопе. И жара не унимается. И не вспомнишь, когда на моем веку было еще такое засушливое лето. Вчера на станции баба от пека померла. Сидела-сидела на камешке, да вдруг как клюнет носом. Глядят, рядышком кто обитался, а она и рот разинула, что рыба на песке, а из носу кровь. Да тут же в комья ссохла, запеклась. Сладко померла, что вздохнула. А еще девчонка протянула ноги, так, веришь ли, от этой жары живот что барабан раздулся…

— Да уймись ты, Семен, — негромко попросила из комнаты старуха. — И к чему пугаешь молодого человека.

— А ты, Варвар, подай-ка нам лучше стакан, да там с селедочкой хлеба кусок. Устроим праздничек, как полагается у православных.

— Я один живу, вон с сестрой Варварой, — сказал он и вздохнул тяжело. — Ворчит. Со всеми в доме бранится. Потому и Варваром называю. Но старуха она добрая, радушная…

— Как тебе, Семен, не стыдно, — вошла в комнату с подносом старуха, — как ты меня гостю представляешь.

— А как же еще, — язвительно отозвался Семен Карпович. — Мол, графиня фон Варвара Карповна Шаманова, помещица и дворянка, римско-католического вероисповедания, владелица аэропланного завода.

Старуха лишь махнула рукой, загремела дверцей буфета, доставая позванивающую посуду. А Семен Карпович опять погрустнел:

— Жена у меня там, — поднял он палец к потолку, — а сын в армии служил прапорщиком. В мировую с Брусиловым австрийца гнал, а сейчас и не знаю где. Разлетаются люди друг от друга в такой толчее, что пушинки от тополя. И не сыщешь по всему свету. Вот и он два года ни слуху, ни духу. Что жив — сообщал, а где и с кем — неведомо. Может и мировую революцию варит, как пишется в газетах. Я ведь люблю читать — хлопнул он тут по газетному листу, лежавшему возле самовара, на конфорке которого выгнул рыльце расписной чайничек.

— Чего только в них не узнаешь. И на юге фронт, и на севере, и на востоке, и на западе. И Юденич, и Колчак, и Деникин, какой-то Махно. Каких только фамилий нет. А Ульянов, день и ночь, поди, над картой. Не знает за какой конец ухватиться… Ты об Ульянове-то слышал ли?

Костя кивнул головой.

— Ульянов — это Ленин Владимир Ильич, — ответил. — Вождь мирового пролетариата, главный человек в рабоче-крестьянском правительстве. Знаю, как же…

— Ленин — это кличка, — наставительно поправил его Семен Карпович, — а настоящая фамилия, по родителям стал быть — Ульянов. Кличку он придумал еще до революции, чтобы от политического сыска скрывать себя. Ну, а мы, уголовные сыщики, политикой не занимались. Нам подавай аферистов, «домушников», «тряпичников», «кошатников» — ну, значит тех, кто за горло в темных переулках берет прохожего. Политическими занимались у нас в городе другие, а нам за них приписали.

Появилась Варвара с подносом, сказала укоризненно:

— Нет, ей богу, достукаешься ты, Семен, с такими разговорами. Вот как возьмут за шкирку, сразу вспомнишь меня — мол, добра желала…

— Опять Мартыном припугнешь, — косо глянул на нее Семен Карпович. — Так это ни к чему мне… Туркин сам виноват, — продолжал он, уже обращаясь к Косте. — Был такой агент розыска. Красивый парень, кудрявый. Начался мятеж, и уж очень он загорелся помочь офицерам. Выдал им самого главного у красных в городе комиссара. Белые этого комиссара к стенке во дворе гостиницы «Царьград», есть у нас такая, может слышал. Переменилась власть, пришли опять большевики и этого Мартына Туркина заодно с офицерами возле театра пулей в лоб или куда там неведомо. Не лез бы, осел, — прибавил ворчливо. Он налил из самовара кипятку, прибавил чаю, вскинул привычно палец с желтым ногтем:

— Уголовный сыщик политикой не должен заниматься — вот тебе мой первый урок, Константин. Он тот же доктор. Его забота лечить и только. Ну, у нас лекарство, как сам понимаешь — дом лишения свободы. Раньше каторжная звалась, а теперь новое звание…

Он придвинул тарелочку, на которой, заставив Костю жадно сглотнуть слюну, переливался маслянистым жиром кусочек селедки:

— Пей чай, и ешь… В конфетнице сахар и ландрин.

— Да я же пил у тетки Александры, — начал было испуганно Костя. Семен Карпович небрежно отмахнулся:

— Ничего. У тетки-то с морковью, а у меня чай из Китая привезен, настоящий.

Внимательно следил, как пьет Костя чай, Потом тихонько покряхтел, пригубил из своего стакана. Полез в сахарницу за розовым ландрином. Хрустя им, тупо с минуту смотрел на свой стакан.