Голос Вселенной 1992 № 5

Я купил билет на последний рейс в Смилтене, вышел из автовокзала и вошёл в стеклянное строение рядом – в буфет.

Было восемь часов утра, и в буфете толпился народ, пил пиво «Сенчу», заедая горячей копчёной колбасой, жир которой, расплавленный в кипятке, тут же застывал, уменьшая съедобность колбасы.

Недавний завтрак не набил моего желудка, и я заказал пива с колбасой.

– Семдесмит пьектс, – сказала высокая накрашенная буфетчица, и я понёс две откупоренные бутылки и тарелку с дымящейся колбасой к мраморному столику в углу.

За столиком никого не было. Я выпил бутылку пива. Холодная дрожь заставила меня обернуться.

В другом углу по той же стене стоял высокий худой человек в дождевике.

Аккуратная чёрная причёска обрамляла его бледное, узкое, открытое мужественное лицо, немного обветренное.

Чёрные глаза из ослепительных белков сверлили моё лицо.

Кусок застывшей колбасы выпал из моей руки и покатился под столиками, по мокрому каменному полу.

Человек стоял за столиком и смотрел на меня. Перед ним не было пива и еды, он просто смотрел.

Я торопливо зашагал к выходу; поскользнулся на мокром полу, но удержался, схватившись За ручку двери, и она со скрипом захлопнулась.

Я с трудом открыл её, глотнул сырой туманный воздух и, задыхаясь, побежал по улице Гагарина, к гостинице.

Промчался по пустынной, голой площади с одиноким памятником посредине.

Запыхался и уже медленными шагами вошёл в гостиницу, прошёл мимо снующих длинноволосых высоких спортсменов и спортсменок в тренировочных костюмах, поднялся на второй этаж, открыл ключом дверь в номер.

В изнеможении опустился на стул, руки мои упали на холодное дерево стола.

Опять я почувствовал беспокойство – стало не по себе. Что-то было не так.

Я напряг сознание и понял, что в холодной комнате сиденье моё было тёплое, чем-то нагретое.

Дно пепельницы было покрыто слоем пепла, на котором валялся окурок – из сигареты было сделано лишь две-три затяжки.

Я схватил пепельницу и хотел унести её в туалет, но жуткий звук остановил меня посреди комнаты.

Это был животный вопль. В нём звучала первобытная безысходность, животное отчаяние, безнадёжность, ужас. Кричала женщина.

Пепельница выскользнула из моих рук и оглушительно, как канонада, загромыхала на паркете, рассыпав содержимое.

Я механически вышел из номера и вошёл в соседний, почему-то полагая, что крик оттуда.

На прислонённой к стене кровати молча, отвернувшись к стене, лежала в одежде девица с тёмно-каштановыми волосами. Она повернула ко мне лицо – я узнал её: она была вечером в очереди к администратору.

Я отвёл взгляд: не мог смотреть на её округлённые от ужаса глаза, беспомощно раскрытый рот, ярко-красный на белом, как бумага, лице.

Она проговорила – голос её был скрипучий, с сильным акцентом:

– Там, в шкафу – человек висит. И протянула тонкую руку.

Я шагнул в показанном ею направлении и резким рывком открыл дверцу шкафа.

Но шкаф был пуст. Зеркальная задняя стенка его отражала моё измученное тяжёлым сном лицо, с синими кругами вокруг глаз.

– Вот, – сказал я ласково, повернувшись к девице. – Там ничего нет.

Она прищурилась и сказала тихо:

– Он там висит.

И лицо ее упало на подушку.

Я тихонько затворил за собой дверь.

Агония.

Боль, от которой никуда не убежишь и которая кончится, только когда всё кончится.

Из-за которой невозможно шевельнуться и даже открыть или закрыть глаза.

Я ватными шагами спустился на первый этаж и увидел в окошке уже знакомое пожилое лицо администраторши.

У окошка никого не было, и я обратился к ней:

– Извините, пожалуйста. Скажите мне, человек умер в моём номере?

– Да. Он жил в вашем номере.

– То есть я хотел спросить, смерть произошла в моём номере?

Женщина нахмурилась, о чём-то размышляя. Я решил помочь ей:

– Он умер в соседнем номере? Справа от моего?

– Откуда вы узнали? – спросила она шёпотом.

– Этого никто не знал?

– Никто. Тот номер пустовал тогда. Откуда же…

– Ничего, – сказал я. – Он повесился?

– Да. Но откуда…

– Ничего. Он сегодня опять там висел.

– Простите. Я не понимаю. Его уже похоронили, – женщина была в недоумении.

– У вас нет его фотографии, паспорта или ещё какого-нибудь документа? Я хочу видеть его лицо.

– Нет. Все документы забрала милиция.

– Он был похож на меня?

– Боже, – сказала она. – Он был страшно похож на вас. Может, он ваш родственник? Я забыла его имя, но это можно узнать… – женщина бросилась открывать ящик стола.

– Это неважно, – бросил я. – Он был похож на меня, только волосы у него были, короче и потемнее?

– Точно. Точно.

– И повыше ростом?

– Так.

– Открытое, мужественное лицо, немного обветренное, бледное, выбритое до синевы, чёрные зрачки на ослепительных белках глаз?

– Да. Точно.

– Он ходил в дождевике?

– Да. В белом.

– В белом, – машинально повторил я. – Спасибо вам.

Я отошёл от окошка, вышел на улицу. Холодный туман дохнул в лицо и уложил волнение.

Заглянул в полуразрушенный, захламлённый средневековый замок

Опять попал на рынок. Прямо у входа стоял горбатый, с морщинистым, как залежалая картофелина, коричневым лицом, старик в грязном пальто, чёрной войлочной шляпе.

Он разложил в коробке зеленоватые матовые, полупрозрачные камушки.

– Дайте один, – сказал я горячечным голосом. – Что это такое? Вас ист дас?

– Фосфоре, – сказал старик. – Дэсмит ка… – старик губами и пальцами пытался объяснить цену.

Я бросил камушек в карман, кинул в коробку гривенник и размашистыми шагами почти полетел по направлению к своей резиденции. По пути заскочил в универмаг напротив и купил за 60 рублей светло-серый, почти белый плащ-дождевик.

Вбежав в гостиницу, я врезался в толпу юных спортсменов, и они расступились. Мой путь был в парикмахерскую.

Пройдя по коридору, я попал в маленький зал. Здесь было лишь одно кресло, и оно пустовало.

Я потребовал, чтобы меня коротко подстригли и тщательно побрили.

Покинув парикмахерскую, я вновь бросился к администраторше. Дежурила всё та же – видимо, суточное дежурство.

– Извините, пожалуйста, ещё раз, – сказал я.

Её глаза широко раскрылись от внезапного страха, но она наконец узнала меня и спросила:

– Что нужно?

– Я забыл ключ в номере, и когда я ушёл, дверь захлопнулась. У вас нет запасного ключа? – задыхаясь, проговорил я.

– У нас двери не захлопываются, – строго сказала женщина. – Наверное, вы потеряли ключ.

– Нет, – сказал я. – Я точно помню, что забыл ключ в номере.

– Вы так полагаетесь на свою память? – иронически спросила она. – Если вы не запирали дверь, она не могла сама запереться.

– Но я уже пытался войти и не смог.

– Попытайтесь ещё раз. Проверьте как следует, – пожилая женщина смотрела на меня с сочувствием, как на больного.

Я поплёлся на второй этаж, ожидая крушения.

Разбежался и толкнул свою дверь.

Она легко отворилась.

Ключ мой лежал на столе.

Ключ лежал в луже крови. Кровь уже свернулась, застыла, красная, неяркая, как мороженое мясо.

Кровью была наполнена пепельница, и вмёрзла в свернувшуюся массу наполовину выкуренная сигарета.

Кровь вокруг пепельницы.

Застывшие струи вели со стола на пол.

На полу – всего несколько растёкшихся капель крови.

Сладковатый запах вызывал волнение в горле, тошноту. Я распахнул окно и стал жадно глотать свежий ветер.

Размахнулся и вышвырнул пепельницу в туман.

Она достигла земли и с оглушительным звоном рассыпалась на тысячи осколков.

Я уже ничего не боялся.

Нашёл у умывальника влажную тряпку и начал с усилием водить по столу.

Убедился, что кровь натуральная, и тщательно протёр стол и пол – стались лишь маслянистые тёмные следы.

Я сел на одеяло, которое ночью принял за мертвеца, вытащил из кармана кусок фосфора и намазал им глаза и веки. Причесал волосы и вышел из номера, запер дверь.

Постучался в соседний справа номер.

– Йа, йа, – раздался скрипучий девичий голос.

Я вошёл – передо мной во весь рост стояла юная девица с тёмно-каштановыми волосами, с нежным белым лицом.

Зрачки её стали огромными, и я услышал вопль. Она упала навзничь. Сначала был глухой звук, потом стук головы об пол.

Я шагнул к шкафу и открыл его, чтобы полюбоваться собою в зеркале.

Да, теперь меня нельзя было отличить от Того.

Я широко улыбнулся, обнажив зубы, но отражение не улыбалось. Оно печально и зло смотрело на меня. Жёсткие, прямые складки вокруг его губ.

– Ну…

Я услышал этот короткий и вечный звук, как скрежет адской машины, металлический голос микрофона.

Затряслось моё тело холодной волной.

Это было он – повыше меня ростом, с чёрными, как ничто, волосами.

Он больше ничего не сказал и устало откинулся к стене шкафа – зеркала не было.

Кривая усмешка промелькнула на его открытом, мужественном лице, и лицо внезапно посинело и стало твёрдым и холодным, как обмёрзший камень.

Грубая серая верёвка вонзилась петлёй в его шею, убегала ввысь.

Стекло и жемчуг с чёрными дырками – мёртвые глаза пронзали мою голову, мой мозг насквозь.