Дом для цербера

Лапы были неловкими, неуклюжими и слабыми, а головы… Головы были разными. Центральная — самая любопытная, вечно лезла вперёд, жадно хватая запахи нетерпеливым носишкой и таращась на всё, что виделось, хотя ничего, кроме высоких стенок вольера, особо разглядеть пока не получалось. У правой головы характер был помягче, постеснительней, хотя глазёнки она таращила не хуже центральной, левая же голова отличалась мечтательностью и добротой.

У трёх голов, увы, было всего одно имя, по поводу чего щенок-церберёныш частенько путался в осознании себя. Скажет заводчик: «Севентин, ко мне!», и начинаются проблемы.

— Ой, это он меня позвал? — вскидывался Центральный.

— Ну что ты, это он меня позвал! — уверенно заявлял Левый.

— А может, меня? — робко вопрошал Правый.

И невдомёк было церберёнку, что имя одно на троих. Да и не имя это было — просто заводчик не утруждал себя крещением существ, предназначенных на продажу клиентам, и называл своих питомцев по номеру, висевшему на наружной стенке вольера. У Севентина это была цифра семнадцать(1)

Как бы там ни было, но стенки вольера уже который день раздражали трёхголового щенка. Очень хотелось выбраться из заточения и умчаться со всех ног, чтобы разведать изумительные и такие манящие запахи. Однако с заводчиком-хозяином это не удавалось, он выводил щенка на поводке и в строгом ошейнике по одному и тому же набившему оскомину маршруту, ужасающе скучному и ограниченному постоянным «к ноге», «фу, нельзя», а при непослушании — резким рывком, от которого шипы ошейника больно впивались в кожу, так что маленький цербер быстро уяснил, что проще и легче слушаться, чем бунтовать — силы пока не те, знаете ли.

Единственные, кого видел Севентин во время этого подобия прогулки — щенки-подростки. Их обучали чему-то странному и… злобному, пожалуй. По крайней мере, так это воспринималось со стороны: сидит молодой цербер перед имитациями ворот или дверей и рычит на всякого, кто подойдёт, а если пропускает пришельца, тот плёткой «угощает», хлёстко и жгуче. И очень скоро псы соображали, что любой подошедший — зло и боль, а значит, надо напасть первым, чтобы противник не успел ударить.

Всё это особенно сильно удручало Правого, самого робкого и доброго. Однажды он не удержался и спросил собрата, вернувшегося с тренировки.

— Ты знаешь, к чему нас готовят?

— Ох, не знаю… — вздохнул тот, вылизывая обожжённую ударом плётки лапу. — Но слышал от деда, что церберов повсеместно готовят к охране разных объектов. Сейфов там, складов всяких важных вещей. Посадят на цепь и всё, с места больше не сойдёшь, так и будешь до конца жизни сидеть и сторожить то, что прикажут.

— Плохо дело, — задрожал Левый. — Надо что-то делать, пока не посадили на цепь.

— Но что? — хныкнул Правый.

— Бежать надо, вот что! — храбро гавкнул Центральный.

— Но как? — в один голос воскликнули Правый и Левый, вскидывая головы и глядя на край вольера — сплошной крыши у него не было, только навес над спальным местом. Центральный заинтересованно повёл глазами вправо-влево и восхищённо провозгласил:

— О, как вы слаженно это сказали! Думаю, если мы объединим усилия… — и он многозначительно умолк.

Правая и левая головы переглянулись под центральной и дружно облизнулись, поняв задачу. Держа в трёх головах одну цель, церберёнок встал, подошёл к стене и, запрокинув головы, внимательно оглядел ближние перспективы. И заметил то, чего не замечал раньше — скошенный угол поверху. Вообще-то это была потёртость от времени, щербина, но щенку хватило и этого для полноценного побега.

Цепляясь за стены передними лапами и толкаясь задними, помогая себе боковыми головами, церберёнок покорил этот Монблан, взял-таки Эверест. Яростно скребясь и цепляясь когтями, толкаясь и пыхтя, щенок выкарабкался на самый верх стены вольера, перевалился через неё и тяжело шлёпнулся снаружи — всё же собаки, даже волшебные, это не кошки, чтоб по стенам лазать!

Едва выбравшись, он со всех ног припустил к кухне, где псам обычно готовили еду. За кухней, как помнил Севентин, находилось приёмное окно, через которое в питомник подавали миски с кормом. Что было за пределами окна, никто не знал. Но, может, он сейчас узнает? Вокруг был серый и унылый бетонный мир, разгороженный сетками и железными дверями. И небрежный — двери были самоуверенно распахнуты. Заводчикам и проводникам даже в голову не приходило, что в их царстве что-то пойдёт не так.

Вот это-то сейчас и случилось по причине решительно настроенного щенка. Цербер сбежал на волю, да есть ли что-то более немыслимое, чем это?! Но это случилось, и вот он, Севентин, счастливый и вольный, драпает сквозь все наивно раскрытые двери, несётся со всех ног, обуреваемый одним желанием на троих — сбежать от горькой, несчастливой судьбы.

Вот и двор питомника, и, увы, наглухо запертые ворота. Уж в этом заводчики были предусмотрительны, и то лишь затем, чтобы не допустить на свою территорию посторонних.

— Ой, а что же дальше? — Правый боязливо прижал уши.

— Конец, — обречённо поджал хвост Центральный. Тут Левый лизнул его в щёку.

— Смотри, что это там?

Правый и Центральный тут же повернулись в указанную сторону. Незнакомый предмет лежал на низкой лавке, пах неизвестно чем, но был так притягателен своей необычностью, что щенок улёгся перед ним, полностью заворожённый видом и запахом. А ещё предмет открылся, как маленькая дверка, на две половинки, и в нём оказались какие-то тонкие шуршащие пластинки. Эти пластинки церберёнок попробовал на зубок и выяснил, что они хрупкие, очень легко рвутся.

Тут в ворота снаружи кто-то постучал и громко окликнул:

— Эгей, Димитрос, я у тебя книгу позабыл! Дай заберу, не то меня Пинс прибьёт!

Привратник просеменил к воротам и так спешил, что не заметил сидящего над книгой щенка. А захваченный врасплох Севентин так и застыл, забыв обо всём на свете, в том числе и о том, что сбежал. Сидел над книгой и жадно глазел на происходящее, чутко прядая полустоячими ушками…

— Хагрид? А, ну проходи. Где-то там твоя книга. Найдёшь?

— Ага, найду, Димитрос, благодарствую.

Густобородый гигант грузно протопал к скверику перед кухней и с кротким удивлением уставился на забавного трёхголового малыша. Щенок запрокинул головки на тощеньких шейках и выглядел так препотешно…

— Ух ты… — зачарованно выдохнул Хагрид. — Книжку мою сторожишь, Пушок? — и, протянув огромную ручищу, ласково погладил все три головки.

«Это он нас назвал!» — довольно прижмурился щенок.

Гигант украдкой огляделся, не заметив никого вокруг, сгрёб ничуть не возражавшего малыша в охапку и, бережно пристроив его за пазухой, заторопился к выходу.

Вопрос о том, куда его несёт новый хозяин, отпал сам собой, когда великан распахнул ворот кротовой куртки и вынул щенка из-за пазухи. Поставил он Пушка на землю, в высокую мягкую траву, неподалёку виднелся бревенчатый дом, в отдалении — замок, вокруг гулял ветер и шумел лес, в нос вливались тысячи запахов, вкусных и манящих. И каким-то невероятным чутьём Пушок понял: он дома.