Клубничка элитных сортов

- Пенталуние-же-над-барханами-пенталуние, - цикадой отозвалась лаума.

Над барханным заливом всегда так. Подростки нарочно приходят, ржать, шугаться и кайфовать.

Лаума решила, что ради изыска, ради глюков клиент это место и выбрал. Нет. Забыл. Сам студентов ругал. Он и не рассчитывал до ночи.

Барханный Залив успокоился до утра. А ветер усилился. Из-за тучи ночной. Городскими огнями подсвеченная снизу, пришла туча, принесла ветер. Или наоборот... Тут всё наоборот. Близ того солнца усиление ветра подняло бы бурю, а здесь как сглаживает.

Луны здесь далёкие и маленькие, как звёзды, но и яркие, как они. В пенталуние, три крупные, две крошечные луны выстраиваются галочкой, треугольником летящей чайки, постепенно расширяя ореолы, объёдиняя пять узких в один широкий, общий, добавляя к нему круги. Иллюзия целокупной луны, со звёздной чайкой на диске.

Мороки кончились, а память перепрыгнула в позавчера.

Голос воспоминания чёткий, как стальные буквы на монументе, предъявил бар, приятелей и болтовню, кто как хотел бы закончить жизнь.

- Героем, на войне? Неее, ха-ха, энта героика не для меня! Я бы хотел...

Ну да...

Между клювом полярной совы и январским мышонком ничего, никакой загадки, только холодный свет.

За спиной лаумы, взывая к его мужеству лунами бёдер и грудей, приближались лаумы, одна, две, три... Они обнимались, спешили и танцевали одновременно. Оглядывались. Дальняя обогнала вторую и поцеловала в губы.

Хотел? Всегда хотел! Особенно подростком.

Стайка лаум плыла пешком по барханному морю к оазису. В руках у них зонтики, Эдгара любимый, романтический фетиш. Удивляться уже не осталось сил, бояться тоже. Широкими зонтами лаумы заслонялись от пронизывающего ветра.

Вот и всё. Завещать ему нечего, а последнее желание они сейчас исполнят.

Смех и горечь.

"Девственности я хотел! Правды, чтобы совсем без вранья. Одну я хотел, одну единственную. Была бы ничья, а стала моя. Девственная и моя навсегда... Молодец, понял, успел. Замечательный Эдгар, ты искал этого у всех шалав, встречавшихся на пути, и у проститутки, рекомендованной приятелем".

Родовое имя лаумы - Ли, Эдгар помнил, оно шло вензелем через всю визитку. Считай, фамилия, а имя? Самое время познакомиться, что ли...

- Прости, забыл, выпал из реальности. Спиши на свою красоту! Как тебя зовут?

Но вместо ответа лаума воскликнула:

- Как-ты-догадался? Неопытно? Чем-я-выдала-себя-как?

Эдгар пожал плечами. Лаума обернулась...

- Родичи! Знатный-поворот! Родные-сёстры-мои... Мне-уходить-понимаешь? Нельзя-под-ветером-находится-в-пенталуние-а-я... Я-не-лаума! Мои-сёстры-лаумы! Старшей-Джине-было-письмо-твой-заказ-а-я... Ты-был-такой-милый-на-индексе-на-визитке-я-и-стащила... Мне-нельзя-быть-здесь! Вас-тревожат-галлюцинации, нас-продувает-ветер-под-пятью-лунами... Сестрички-пришли-за-мной-родичи...

Эдгар ни черта не понял и не успел задуматься...

Ради глотка амброзии на брудершафт, - заметят, вот-вот заметят! - махнув гривой, как жеребёнок, прячась за гривой, Ли взяла в ладони его лицо. По-детски сосредоточенным поцелуем прощаясь заранее, она сжала его бёдрами. Карусель болезненного упоения сорвалась, выбрасывая и накрывая обоих.

Они встретились взглядом близко-близко, и Эдгар между двумя широкими увидел тонкую, как волос, черту поперёк глаз, повёл рукой, отводя. Ли опередила его и сняла...

- Что это?

Она крутила в руке полумесяц, обод, хамелеоновый излучатель в дужке.

- Очки... С-кинотеатра-ну-знаешь? Да-у-вас-таких-нет! Я-немного-стеснялась-и-вот-очки!

Ясноглазая, как если в чай перелить молока и стряхнуть серебряных, сахарных блёсток!

Эдгару знакомы такие радужки. Любому горожанину они встречались по сто раз на дню, с рекламных плакатов призывали в ночные клубы, на курортные астероиды, на учебные факультеты, всюду, куда имеет смысл заманивать молодёжь, новобрачных, выпускников и прочих.

У аборигенной расы до брака "молочные", карие глаза без блеска. В "первую брачную ночь" он заполняется серебром. По мере взросления блеск теплеет, темнеет. Говорят, у старейшин радужки чёрней чёрного авантюрина.

"Чужой ребёнок, едва перешагнувший совершеннолетие! Птенец-слёток!.. Все лары и фурии, и старый цербер, уснувший на цепи!"

Эдгар смотрел, сжимая свою фальшивую лауму, в её "молочные" глаза и видел, как их наполняет серебро, им рассыпанное, его серебро, льнёт к зрачку, играет голубым блеском пенталуния в карем свете безвозвратно ушедшего дня.

Далёкий, гневный крик, полный неподдельной тревоги, вырвал Ли из его рук.

Сигнальная ракета пролилась фейерверком вертикального письма, призывая спасателей.

- Анабель!!! - кричала ближняя лаума. - Сюда, беги! Бегом, девчонка, ненормальная! Анабель-воррровка-сюда!!! Бегом, буря в пенталуние! До ночи, лгунья, зачем оставаться до ночи?! Дура, дурррочка! Скорей сюда! Анабель!!!

Винты квадракоптеров взметнули бурю.

Пробежавшую несколько шагов, Ли скрыло завесами мечущегося песка, лаумы заслонили её. Из полицейского квадракоптера спрыгнул великан в полной защите, догнал, подхватил. Винты заревели, заклокотали с удвоенной яростью, и всё исчезло. Затихло. Кончилось.

Над Барханным Заливом пенталуние удваивали зеркальные небоскрёбы. Разгладив пустыню как скатерть, холодный ночной ветер не отражался в них.

P. S.

Эдгар не был оригинален. Он пил. И раскачивался. Сидел и раскачивался. Не помогало. Да они и не рассчитывал, что поможет.

Заброшенное, примерно - кафе, конура со хмырём бутлегером. Круглые столики целы лишь потому, что сделаны из стали и вмурованы в цемент. Бессмертное инженерное решение.

Но место хорошее, с видом на залив.

Пил Эдгар мало, забывал пить, не восприимчив он и привередлив. Раскачивался много, потому что занятие это бесплатное и незатейливое. Хорошую выпивку надо приносить с собой, а она по пути кончалась, вот же неприятность, разэтакое коварство какое. От местной сивухи, - горечь смертная, - он не пьянел, а трезвел окончательно. В добавок, эму повыдергали шнурки, и ботинки резко утомились быть средством передвижения, не став, однако, предметом роскоши.

Рядом склеп придурка какого-то, очередного правителя всех времён и народов. Потомка скинули, предка выковыряли, во флигель заселились штаб-квартира зоозащиты и похоронное бюро. Под землёй колумбарий, хоронили кого и попадя, бомжей местных, поговаривают, инопланетян тоже, которых требовалось похоронить тайком. Нормальные люди заказывали пульнуть свой прах из пушки в космос. Дело вкуса.

Эдгара привело на кладбище.

Распивочную облюбовали карликовые скунсовые эму, мегасрущие, шмыгающие повсюду стаями, чтоб не сказать бандами. Их пытались травить. Пытавшихся зоозащитники разъяснили, как шариков сову, эму расплодились и в благодарность выжили зоозащиту, потому что всему есть предел, по крайней мере, в отношении обоняния. Эдгару скунсовые эму не мешали. Эдгар шустрых птичек полюбил, подкармливал. Надо любить кого-то.

Иногда, редеющие от визита к визиту, на горизонте объявлялись его друзья с целью, чтоб бросил пить. Пили с ним и исчезали.

Эдгар сидел и раскачивался, нахохлившись на высоком табурете.

Челнок-капсула ударила ногой громовержца в щебёнку, подняв пылевой гриб взрыва. Из верхнего люка, будто приземлился не на твердь, а с погружением в барханы, спрыгнул абориген, по дуге, аналогичной бомбой взметнув песок.

Кемаривший Эдгар подскочил. Вцепился в столик, напугал прикорнувшего эму, и передёрнулся с ног до головы.

"Тра-та-та... Так". Эдгар покосился на конуру бутлегера, успев, - какая прелесть, - заметить пятую точку лучшего друга, стремительно пропавшую в двери. "Мужская дружба - это святое".

Челнок маркирован лестницей и топориком. Эмблему с квадракоптера, унёсшего Ли, Эдгар отличал. Вызнал, какого она рода. А больше... ни-че-го.

"Сколько килотонн в тротиловом эквиваленте выдаёт правый боковой этого зверя?"

Земля дрожала под шагами визитёра. Ботинки с подковами. Издали немаленький, на подходе реально трёхметровый. Прикид казуал: от комбинезона штаны на подтяжках, не на службе, значит, не как полиция нагрянул. На бедре пушка калибра Эдгару неизвестного. Сбивать проштрафившиеся кометы?

"Так-так-так... Кучность стрельбы плохая? Очки на работе забыл? Или желает посмотреть вблизи, как взорвётся моя голова? Я тоже хочу посмотреть... Имею к ней некоторые претензии, заслужила, считаю. Нет ли тут зеркала?"

Эдгар тяжело поднялся на ноги, оправил бывший пиджак и аккуратно разлил чудовищное пойло в два пластиковых стакана. Увидел огрызок бублика... Некрасиво, нарушает сервировку, а выбросить жаль... Половину швырнул эму, вторую себе в рот.

- Бонаппети... - сказал великан правильно, но слитно.

Глаза чёрные, с глухим авантюриновым блеском. Глядя с трёх метров роста, визитёр умудрялся смотреть исподлобья. На низкий голос откликалась диафрагма, мозги застывали. Но главное Эдгар понял, а большего ему и не требовалось: если папаша не пристрелил его прямо из челнока, но соизволил подойти и открыть рот, значит по большому счёту с Анабель всё в порядке, и зрелища прекрасней, чем этот мастодонт, этот угрюмый сейсмозавр, белокрылый ангел спасения, нет в целом свете.

Мастодонт начал проникновенно, повествовательно, пауз для возможной реакции, в своей речи не оставлял.

- К-делу, - сдавив, двумя пальцами он поднял стаканчик, - я-навёл-справки. Как-раса-вы-дерьмо... Как-профессионал-ты-бесперспективное-мудило, как-личность-мудило умственно-девиантное...

Великан опрокинул сивуху, не поморщившись.

Эдгар - аналогично.

- Уважаемый тесть... Как немагистр истории, не прошедший в магистратуру, я вынужден с вами согласиться. Надеюсь, у вас процветают коррупция и кумовство, и вашему зятю не придётся прозябать нахлебником. Если можно, я предпочёл бы управляющий пост, связанный с распределением финансов... И ещё, я люблю её.