Ладони

Олю он узнал бы сразу. А остальные не имели значения.

— Дядя Антон, я думала развеселить вас…

Он медленно повернул голову и посмотрел на сидящую рядом девушку. Нахмурился, криво улыбнулся.

— Алёнка, ты?

— Да, — девушка оживилась, — я узнала вас ещё на платформе. Мы тут… — она смущенно замялась. — Мы с другом едем в последнем купе. Думала, вы меня сразу угадаете — вы так всё время играли со мной в детстве, когда приезжали в гости.

— «Кто там?» — «Большая шоколадка!», — усмехнулся Антон.

— Да, вы привозили самый вкусный… — в полумраке купе блеснули белки её глаз, и она добавила с осторожностью, будто говорила с душевнобольным: — Я не хотела вас расстроить.

— С каких это пор мы на вы? — спросил Антон, отставляя подальше бутылку коньяка и пытаясь лучше разглядеть племянницу, которую не видел несколько лет: за это время у неё появились цветная татуировка на плече, вторая серьга в ухе и грудь.

— Просто мы так давно не виделись!

У Аленки в кармане пропищал мобильник.

— Твой друг, наверное, тебя ищет. Может, познакомишь?

— Нет, — она вскочила, — в другой раз. Антон, прости… Мне жаль, что я не смогла приехать на похороны бабушки, я как раз экзамены сдавала…

— Я знаю, — он миролюбиво закивал.

— А ты вообще… в порядке? — она явно спешила уйти, но в её голосе прозвучала искренняя тревога.

— В полном. Как твоя мама?

Алёнкин телефон запел что-то из незнакомого рока.

— Мирится с папой, а так ничего нового. Ты бы позвонил ей, брат называется! Алё? Я скоро приду, — прошептала она в трубку и добавила, обращаясь к Антону: — Ну, я пошла?

Аленка выскользнула из купе, и Антон даже не успел её спросить, где она собирается остановиться в Питере и когда это его сестра успела поругаться с мужем.

Включив тусклый свет купе, он пошарил в сумке, в задумчивости съел бутерброд, отхлебнул ещё разок из бутылки, а затем решительно достал из чехла ноутбук.

— Так, что у нас тут? — его лицо, освещённое экраном, выражало нетерпение. Он пощёлкал клавишами, коварно улыбнулся, будто собирался запустить неуловимый вирус в мировую сеть, и прошептал себе под нос: — Так, «Принцесса из Щёлково» — в корзину. «Невеста на час» — туда же. «Я вернусь, когда не ждёшь» — в топку. Чушь собачья… Господи, какая же это чушь…

Полюбовавшись поредевшей папкой «Работа», Антон открыл файл под названием «Роман» и на несколько часов погрузился в чтение. Он один раз покачал головой, пару раз удивленно поднял брови, усмехнулся, прищёлкнул языком. Дойдя до конца написанного, Антон быстро размял затекшую шею, сделал разрыв страницы и приготовился печатать.

Колёса больше не отстукивали босанову, а нервировали неровными, рваными синкопами; поезд, как уставший музыкант, которому надоело играть, чуть наклонился и жалобно прогудел в геликон.

Антон вздохнул и уставился в окно. Ему, как и его Герою, было тридцать три, и они оба совершали ошибки — но тот, в отличие от Антона, умел видеть главное и не тратился по пустякам, был смелым. Антон совершенно не знал, что может дать своему Герою, даже если отряхнет с себя всю шелуху. Черпак его музы словно царапал пустой колодец.

Устав от серого мелькания за окном, Антон снял руки с клавиатуры. Оперся локтями о стол, положил ладони себе на глаза, шепча: «Муза, приди».

Сначала ничего не происходило, но через несколько минут магия вернулась: ему открылась широкая коктебельская панорама, в ушах раздался гитарный звон, и голос Игорька хрипловато пропел: «Strawberry fields forever…» А потом Бродский прошептал прямо в ухо: «Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были…» Если бы это было так просто.