Мусульмане в Европе: Сосуществование, взаимодействие, межцивилизационный диалог

Однако Муса Бигиев пошёл дальше своих предшественников. Во-первых, он предельно ясно сформулировал саму проблему, которая в его постановке получила следующее звучание: насколько соответствует действительности общепринятое среди мусульман представление о том, что люди, которые по той или иной причине остались в стороне от ислама, т.е. люди, которые с точки зрения официальной исламской догматики были неверными (кяфирами), обречены на вечные мучения в аду? Во-вторых, М. Бигиев не ограничился логическими и этическими рассуждениями о всеохватности Божьей милости, но привёл в пользу этой идеи ряд доказательств, восходящих к Корану и Пророческой сунне[61].

Обратимся к некоторым из приведённых им доказательств, чтобы иметь представление о ходе мысли и особенностях интеллектуального анализа аятов Корана, которые он избрал в качестве базы для обоснования своего понимания природы Божьей милости.

Первое доказательство всеохватностии Божьей милости М. Бигиев выводит из 156 аята суры «Преграды»: «…Он сказал: Наказанием Моим Я поражаю, кого желаю, а милость Моя объемлет всякую вещь. Поэтому Я запишу её тем, которые богобоязненны, дают очищение и которые веруют в Наши знамения…»[62].

М. Бигиев обращает внимание на то, что, согласно данному аяту, Бог, хотя и наказывает по своему желанию, тем не менее сразу же напоминает, что все люди и все вещи находятся в сени Его милости. Из этого следует, что наказание ограничивается Божьим желанием (машиййат), тогда как упоминание о всеохватной милости выражено словом «вещь» (шай), имеющим самый широкий смысл, к тому же усиленным определением «все» (кулл). Основываясь на этих посылках, М. Бигиев выводит доказательство того, что каждый человек неизбежно и навечно находится в сени всеохватной Божьей милости[63].

Второе доказательство извлекается из толкования значения эпитета «ар-Рахман», одного из имён Аллаха. Это имя — составная часть сакрального зачина «Би-исми Аллах ар-Рахман ар-Рахим» («Во имя Аллаха милостивого, милосердного!»[64]), предваряющего 113 из 114 глав Корана. Слова рахман и рахим, будучи однокоренными и восходя к корневому значению «милость», тем не менее образованы по разным морфологическим лекалам, что придаёт каждому из них определённое смысловое наполнение. Основываясь на различиях смыслов этих двух слов, традиционная исламская экзегетика убеждает мусульман, что выражение «Би-исми Аллах ар-Рахман ар-Рахим» подразумевает Аллаха, который в этом мире милостив ко всем своим творениям (ар-Рахман), а в потустороннем мире, т.е. в жизни, наступающей после смерти человека — только к мусульманам (ар-Рахим).

Будучи великолепным знатоком арабского языка, доисламской арабской поэзии, Корана, коранической риторики и арабской филологии в целом, М. Бигиев убедительно опровергает данное убеждение с позиций семантической морфологии. Он заявляет, что в силу особенностей словообразования слово рахман охватывает более широкий спектр смыслов, нежели более узкое по своим морфолого-смысловым характеристикам слово рахим. Это означает, что понятие ар-Рахман означает Аллаха, который в силу всеохватности своей милости, постоянно оказывает и будет оказывать её всем людям, тогда как понятие ар-Рахим означает божью милость по отношению только лишь к этому миру, да и то лишь применительно к человеческим деяниям и поступкам[65].

В качестве очередного аргумента в пользу всеохватности божественного милосердия М. Бигиев приводит 62-й аят суры «Корова», краткий перевод которой звучит так: «Поистине, те, которые уверовали, и те, кто обратились в иудейство, и христиане, и сабии, которые уверовали в Аллаха и в последний день и творили благое, — им их награда у Господа их, нет над ними страха, и не будут они печальны»[66].

Разъясняя смысл этого аята, М. Бигиев пишет: «В этом аяте ясно обозначена своего рода матерь спасения, а именно — вера в существование Аллаха, повелевающего творить добро и отстраняться от зла, вера в День, когда воздастся за каждое доброе и злое деяние, совершённое при жизни. Если человек под влиянием этих двух факторов отстраняется от зла и порока, усердствуя в добре и благе, тогда такой человек в своей будущей жизни добьётся вечного счастья»[67].

Говоря о всеохватности Божьей милости, М. Бигиев основной акцент делает на том, что мусульмане заблуждаются в понимании смысла того, что сказано в Коране. Беспощадно сокрушая основы традиционно прививаемого мусульманам чувства религиозного эксклюзивизма и богоизбранности, он пишет: «Например, в суре «Предвечернее время» Властелин миров Всевышний Аллах говорит: «Клянусь предвечерним временем! Поистине, человек ведь в убытке, кроме тех, которые уверовали, творили добрые дела…»[68]. Употреблённое здесь слово «человек, люди» не означает европейцев или татар.

В Драгоценном Коране, в 141-м аяте суры «Женщины» Всевышний Аллах говорит: «И никогда Аллах не устроит неверным пути против верующих»[69]. Подразумевается ли здесь, что первые это саксонцы, а вторые — индийские мусульмане или земледельцы Египта? Не является ли реальность прямо тому противоположной?

В 29-м аяте суры «Ангелы» Благородный Коран говорит: «Ведь боятся Аллаха из Его рабов знающие»[70]. В качестве знающих, учёных мужей здесь не подразумеваются стамбульские ходжи, шейхи аль-Азхара, мевлевии Индии, дамеллы Бухары, российские му’аллимы и татарские муллы.

В 105-м аяте суры «Пророки» Драгоценный Коран говорит следующее: «И написали Мы уже в Псалтири после напоминания, что землю наследуют рабы Мои праведные»[71]. Здесь под словом «рабы Мои праведные» также не подразумеваются египетские крестьяне-феллахи, магрибские сенуситы, стамбульские каландары, индийские нищие-факиры, татарские суфии, ишаны из Альметьевска, накшбандии из Бухары.

Властелин миров, Всевышний Аллах говорит в Благородном Коране: «И была обязанностью для Нас защита верующих»[72].

Кого Он имел в виду, когда упомянул здесь «верующих»? Десятки миллионов индийских мусульман, оказавшихся в неволе у нескольких англичан? Мусульман-яванцев, ставших рабами Голландии? Или?..»[73].

Таким образом, Муса Бигиев подверг переоценке многие традиционные убеждения мусульман, сложившиеся не на основе знаний, излагаемых в источниках ислама, а сформировавшиеся под влиянием внешних объективных и субъективных факторов. Как видим, М. Бигиев был совершенно не согласен с широко распространившейся среди мусульман убеждённостью в обречённости т.н. «неверных», т.е. представителей немусульманских народов, на вечные муки в аду. По мнению М. Бигиева, это убеждение не имело под собой основы, поскольку, во-первых, оно противоречит провозглашаемому Кораном принципу наместничества (хилафа) человека на Земле, а во-вторых, не согласуется с фундаментальными установками ислама о безграничном милосердии Всевышнего и Его всеобъемлющей мудрости.

Обратив внимание на тот факт, что люди, проживая свои жизни в границах отпущенного им исчезающе малого по сравнению с вечностью вселенной отрезка времени, больше страдают, чем наслаждаются, М. Бигиев поставил вопрос о несоизмеримости наказания человека за совершённые им прегрешения, за которые его ожидают неописуемо ужасные и вечные муки ада. В этой связи мыслитель задаётся вопросом: может ли Бог, давший человеку краткий миг жизни, полной страданий, а затем обрекающий его на вечные муки, быть Милостивым и Милосердным Богом, каковым Он себя раз за разом называет?

В конце концов М. Бигиев пришёл к кардинальной переоценке природы всеобъемлющей милости Аллаха, которая была выражена им в учении о всеохватности Божьей милости. Данное учение знаменовало качественный скачок в трансформации представлений о Боге и его отношениях с человеком, подняв данный вопрос на принципиально новый философский и этический уровень.

Идеи Мусы Бигиева и его интерес к вопросу о сути отношений между Богом и человеком сформировались в условиях современных ему российских реалий начала XX в., когда татары, проживая на своих исторических территориях, оказались нежелательным инородческим меньшинством в окружении обласканного государством христианского большинства. Несмотря на это, провозглашённые выдающимся мыслителем идеи востребованы и сегодня, в том числе в условиях миграционного кризиса, принявшего глобальный характер. Сущностные параллели между двумя социальными реальностями очевидны, пусть в силу определённых исторических особенностей они и не совпадают в полной мере.

М. Бигиев пришёл к новаторскому осознанию природы Божьей милости будучи представителем татаро-мусульманского социума, осознававшего своё плачевное состояние. При этом народная память хранила картины великого прошлого: самостоятельную государственность, свободно исповедуемую религию, развитую культуру. Отсюда происходило, мягко говоря, настороженное отношение к русским и к национальной политике государства в отношении инородцев, которое раз за разом показывало татарам их место. В таких условиях у народа оставалась единственная духовная «отдушина» — ислам, и его нюансы, описанные в тысячах религиозных книг. Здесь народ черпал знания о том, что всем последователям ислама обещается грядущее райское блаженство, а всем притеснителям и гонителям мусульман — вечные муки в аду.

В подобных условиях водораздел между такими этическими и духовными категориями, как богоугодный и богопротивный, легко утратил своё первоначальное значение и приобрёл, на наш взгляд, несколько иную форму. Согласно кораническому исламу, люди разделены на две категории: верующие (му’мины), т.е. верующие в Бога, и т.н. «неверные» (кяфиры). Первые — богоугодные, а вторые — богопротивные. Быть в числе первых означает быть покорным Богу, совершать то, что велено Им, и воздерживаться от того, что Им запрещено. Это — минимум, необходимый для того, чтобы заслужить Божью милость. Богопротивные при этом — своего рода зеркало, в котором верующий видит образец того, каким быть нельзя. В данном различении (и именно на это обратил внимание М. Бигиев) отсутствует какой-либо намёк на религиозную, этническую или иную идентичность.

В упомянутой выше этно-конфессиональной ситуации в Российской империи в этом «зеркале богоугодности» оказались христиане-русские, автоматически оценённые покорёнными мусульманами как богопротивные. Так в национальном сознании российских мусульман-татар произошла подмена ценностей: мы — богоугодные, ибо мы — мусульмане, а против нас — богопротивные, неверные, которым гореть в аду.

Но если отталкиваться от учения Корана, то очевидно, что последнее неверно, поскольку русские, христиане, признаются в Исламе как «Обладатели Священного писания», т.е. община, живущая по канонам предшествующей Исламу богооткровенной религии. В свете вышесказанного каких-либо гарантий того, что христиане-русские окажутся в огне ада, просто нет.

В эпоху, когда Муса Бигиев решал вопрос о природе Божьей милости, горечь утраты самостоятельности и притеснения со стороны властей, выражавшиеся в том числе в гонениях на ислам, сыграли с мусульманами злую шутку: они погрузились в состояние самоуспокоенности, считая, что у них уже есть «путёвка в рай», поскольку каждый день они видели в «зеркале богопротивности» своих соседей-христиан, которые, по их мнению, гарантированно должны были попасть в ад. Глобальный контекст в тот момент выглядел так же, только речь шла о противостоянии мусульманских социумов и колониальной политики западных держав.