Доказательства существования жизни после смерти

В самом деле, что такое самая материя? «Это что-то очень духовное», – говорит один ученый. Опираясь на чисто естественнонаучную точку зрения, можно сказать, что ее, в сущности, и нет. Возьмите любой сложный предмет – например, пудовую гирю. Какие свойства в нем реальны? Вес? Но вес есть выражение закона тяготения, выражение известного соотношения между планетами. Пуд на другой планете будет весить меньше. В центре Земли он потеряет свой вес совершенно. Цвет? Но он существует для нашего глаза, и только. Если бы наш глаз был совершеннее, мы бы видели движущиеся волны светового эфира, так что гиря растаяла бы на наших глазах, обратилась в систему «движений».

«Материя есть форма, принятая духом для осуществления конечной цели. Материя есть дух, сделавшийся осязательным для проявления аккумуляции и организации психологической силы, для прогрессивного развития души и нравственной личности. Уничтожьте материю – и дух останется в скрытом, неощутимом виде, в состоянии диффузии. При помощи материи он проявляется, аккумулируется, организуется. Следовательно, материя есть форма, принятая духом для его собственной аккумуляции и организации». И вот, дух, мысль, живущая в мире, сотворила мозг как свой орган. Аксиома, что функция создает орган, а не орган функцию.

Но теперь – снова вопрос. Пусть сознание («душа») только записано в мозгу, как в фонограмме. Следует ли отсюда, что она будет жить вечно? Можно ли сказать, что мозг уничтожается – фонограмма распадается и пропадет мелодия? Умирает ли душа с мозгом, если даже считать ее тесно связанной с ним по своей природе и сущности? Ответ на этот вопрос станет понятнее, когда выяснится, что такое жизнь и что такое смерть организма, что значит «умереть».

«Жизнь на земле всякого организма, как определяет опытная наука, есть известного рода соотношение его с окружающей средой или, другими словами, приспособление организма к окружающему его миру. Мир внешний воздействует на организм то положительным, то отрицательным образом; если последний будет воспринимать первого рода воздействия и противодействовать вторым, он будет жить».

«Жизнь, – писал Спенсер, – это непрерывное приноравливание внутренних отношений к внешним. Таким образом, организмы стремятся к тому, чтобы установить с внешней средой состояние уравновешенности. Конечная цель всех жизненных действий, если рассматривать их не порознь, а в совокупности, состоит в уравновешении известных внешних процессов посредством известных внутренних» (Спенсер. Основные начала. С. 47).

Чем лучше организм приспособлен к окружающей его среде, то есть чем успешнее он может реагировать на все воздействия на него со стороны внешних сил, тем жизнь его будет продолжительнее и спокойнее. Если бы возможно было установить такое соотношение, при котором жизнь организма постоянно находилась бы в состоянии равновесия, организм был бы бессмертен. Даже Спенсер признает это положение. «Полное и совершенное соотношение, – утверждает он, – будет и совершенной жизнью. Если бы в окружающей среде были такие перемены, встречаться с которыми организм уже приспособился, причем перемены эти воздействовали бы на него всегда одинаково, то была бы вечная жизнь и вечное разумение».

Итак, жизнь есть соотношение с известной средой. Там, где соотношение уравновешенное, есть и жизнь; там, где этой уравновешенности нет, наступает смерть. По отношению к самому организму смерть означает, что его уравновешенность нарушена и не может уже более противостоять разрушению известной связи между составляющими его элементами. По отношению же к природе смерть отдельного организма означает лишь новое перераспределение соотношений между известными силами и материей, так как наука признает неуничтожаемость всего, что только существует. Собственно смерти как полного уничтожения бытия нет и быть не может: материя не уничтожается, и энергия не умирает.

«О смерти нельзя говорить в общепринятом смысле, как о безусловном отсутствии жизни. Одно только бессмертие существует вообще и служит неотъемлемой принадлежностью того, что находится в природе. Смерть нельзя смешивать с уничтожением. То, что сотворено, то есть материя и сила, и что можно представить себе отдельно одно от другого лишь чисто умозрительно, – все это, с точки зрения науки, несокрушимо. Но, если элементы несокрушимы, нельзя сказать того же самого по поводу отношений связи между ними, от которых зависят их группировки, соединения, форма. Эти соединения, эти способы группировки, эти формы могут изменяться и изменяются в действительности, чем и объясняются проявления обмена элементов, их размещение, соединение и разложение, которые составляют столь многочисленные перемены и преобразования в животном мире». Разрушение данной связи элементов материи или энергии есть смерть.

Но теперь попробуем перейти к мысли и сознанию. Здесь опять налицо элементы сознания и их известное соотношение со средой. Среда в ближайшем смысле есть материя мозга. Естественно элементы сознания считать неуничтожаемыми, как и всякие элементы. Если материальные элементы неуничтожаемы, то, очевидно, и духовные элементы человека, его душа, не подлежат разрушению и она, подобно силам и материи, имеет полную возможность вступить в иные связи и соединения, установить соотношения с другой средой, отличной от той, в которой она была доселе.

Отсюда можно сделать и дальнейший вывод: естественно думать, что элементы сознания будут стремиться встать в более тесное соотношение со сродными элементами или будут тяготеть к тому, чтобы сблизиться с духовными сознаниями. Это стремление и будет стремлением души к обособлению от элементов тела в отдельное бессмертное существование.

«Бессмертие» и есть не что иное, как стремление души выйти из условий, которые она по мере развития перерастает, и войти в сношение с более близкими ей средами – духовными. И здесь нет ничего неестественного, и странного, и невозможного, ведь в природе можно наблюдать или одни только материальные соотношения (например, в химии), или и материальные и духовные вместе (в человеческом организме). Почему же, спрашивается, не может быть и соотношения духовного с духовным?

Правда, для нас, живущих в известных материальных условиях, это новое соотношение представляется если и не невозможным, то, во всяком случае, крайне непонятным. Однако непонятность для нас некоторого предмета или явления – слишком недостаточный мотив для его отрицания. Очевидно, выход за пределы умопостигаемого не означает еще выхода за границы возможного. «Выйти за пределы того, что мы называем природой, не значит выйти за пределы всякой среды. Природа, естественная среда, есть только часть всего, что нас окружает. Существует еще громадная область, действительная и естественная, хотя многие люди утверждают, что никак не соотносятся с ней. Мир умственный и нравственный неведом растению, но он действителен. Нельзя также утверждать, что он неестественен для растения, хотя можно сказать, что, с точки зрения растительного мира, он сверхъестественен.

Все естественно или сверхъестественно в зависимости от положения. Человек сверхъестественен для минерала. Бог сверхъестественен для человека. Когда минеральные вещества усваиваются растением и возводятся им до органического мира, никакого нарушения законов природы не происходит. Они просто входят в соотношения с более обширной средой, которая до тех пор была для них сверхъестественной, а теперь стала вполне естественной. Когда Животворящий Дух Божий охватывает сердце человека, опять нет никакого нарушения законов природы. Это только как бы новый переход, вроде перехода неорганического в органическое» (Друммонд, с. 120–121).

Повторяем, для человеческого духа гораздо естественнее находиться во взаимоотношении с духовной средой, чем с материальной. Масло не смешивается с водой, потому что их природы слишком различны, но зато стоит только соединить проводом две электрические батареи, как моментально начинается течение электрического тока. Человек добрых навыков будет чувствовать себя отвратительно в обществе людей противоположных этических принципов, и наоборот: дурному человеку будет не по себе в чуждом для него кружке людей. Что наиболее предмету свойственно, то наиболее для него и естественно.

«Соотношение во всех случаях есть дар среды. Естественная среда дает людям естественные их способности, духовная дарует им их духовные способности. Для духовной среды вполне естественно восполнять духовные способности, и это было бы вполне неестественно для естественной среды. Последнее противно и естественному закону биогенезиса, и нравственному закону, ибо конечное не может вместить бесконечного, и, наконец, духовному закону, в силу которого плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия (1 Кор. 15, 50)» (Друммонд, с. 121.).

Но и этого мало. Известны факты, когда организм вступал в соотношение с новой средой, не только не свойственной его природе, но даже совершенно чуждой. Если возможны новые соотношения с несвойственной материальному телу средой, то представляется решительно непонятным, почему новые соотношения с родственной средой невозможны для духовной материи, для человеческой души.

«Эволюционисты рассказывают нам, что под влиянием среды некоторые водяные животные приспособились к жизни на земле. В результате, нормально дыша жабрами, они, в награду за свои постоянные усилия, дышат небесным воздухом; усилиями, делаемыми из поколения в поколение, приобретается постепенно свойство дышать легкими. В молодом организме, согласно со старым типом, жабры все еще остаются, как, например, у головастиков, но, по мере наступления зрелого возраста, появляются настоящие легкие. Жабры постепенно передают свою задачу органу более развитому, а сами атрофируются и исчезают, так что дыхание у взрослых совершается исключительно при помощи легких. Мы не утверждаем, что эти наблюдения вполне доказательны, но могут ли люди, признающие их достоверность, отрицать их аналогию с духовной жизнью и не признавать научности учения религии о преображении человеческой души?

Может ли эволюционист, допускающий перерождение лягушки под влиянием постоянного сообщения с новой средой, отрицать возможность приобретения душой способности молиться, этого дивного дыхания новой твари, при ее постоянном соприкосновении с атмосферой, окружающей Бога? Разве этот переход от земного к небесному более таинственен, чем переход от жизни в воде к жизни на земле? Разве эволюция должна остановиться на органических формах?» (Друммонд, с. 129–130.).

Но оставим в стороне эти отвлеченные теории и возвратимся к вопросу, не состоит ли для души смерть именно в том, что она расстается со своей «здешней средой» – мозгом, его материей, и может ли она найти себе иную форму бытия – создать себе другой аккумулятор?

Душа наша, ее жизнь, становится независимой от двух факторов: связи с миром ощущений, с материалом, который дают органы чувств, и с материей мозга. Спросим себя прежде всего: насколько тесно связана жизнь души с внешним миром, с органами чувств и ощущениями? Эта связь далеко не абсолютна.