Волшебный магазин

Ужас идет на спад

Им на помощь бросились друзья. Везли деньги. Везли заветные гвозди. Везли еду.

Вернувшаяся бригада в срочном порядке закрыла крышу, организовала две комнаты в нижнем этаже. Сомнительного вида водопроводчик провел зимнюю воду. А уже лежал снег.

Перебрались из крысиной хибары – успели перед самым морозом.

Умелые друзья перекинули воздушку с хибары на новый дом, и загорелся электрический свет, а с ним пришло тепло. А еще надо было гнать газовые трубы, и не было канализации, а еще дожидались своей очереди два откуда-то чудом найденных по соседям поношенных аппарата – газовый отопительный котел и нагреватель воды.

И все в ударном порядке, как все в Советском Союзе. Иначе не выжить.

Таню увезли рожать под Новый год. Оленька появилась как новогодний подарок. Как ангел к Рождеству.

Когда Туся внесла ее в новый дом – это уже было жилье. И все пахло живым деревом, из свежих досок от тепла струилась янтарем смола.

В ванной была горячая вода. В детской были две кровати для мальчиков. В углу большой комнаты стояла украшенная елка.

Приехала Сашина мама, привезла ребятам смешные подарки.

Не было только старшей дочки. Она осталась с отцом.

И у Саши был полный коллапс со своей брошенной семьей.

За все хорошее надо было платить. Дорогой ценой.

Но постепенно и неуклонно жизнь становилась все лучше и лучше. И они опять радовались друг другу, как прежде. И она бежала к последней электричке, чтобы встретить его после съемок. И доченька росла. И мальчики учились в сельской школе – ходили, дорогие Филиппки, каждое утро лесом по три километра.

И приехала старшая дочь. И тоже пошла в сельскую школу. Потом началось новое лето.

И началась знаменитая Олимпиада-80. Умер Высоцкий, вдруг заслонив своей смертью все политические страсти. Улетел в небо надувной мишка – советской власти оставалось жить недолго, но об этом даже не мечтали.

Туся сидела на кухне, катая коляску. Надо было столько всего сделать. Наверху стучала пишущая машинка – Саша торопился с текстом.

Дети с отцом уплыли по Волге. Отгремела Олимпиада. Загустела сочная растительность, готовясь заранее к осенней поре. Такая щедрая благодать. Солнце пронизывает свои лучи сквозь кусты давно отцветшей сирени. Доченька спать не хочет, размазывает замусоленный ванильный сухарь по щечкам и хнычет.

Дверь в сад открыта. На пороге появляется женская фигура контражуром. Не понять кто. Сверху спускается Саша как-то поспешно. Ребенок продолжает мусолить сухарь, создавая неприятное впечатление коросты.

Практически сразу Саша уводит женскую фигуру из контражура и прочь от дома. Туся не успела ее разглядеть, но поняла кто. Больше всего ее расстроило то, что дом был не убран, ребенок был в коросте, а сама она – просто чудовищна в халате и тапках. Это можно просто ненавидеть.

Потом пришло понимание и сочувствие. Как же трудно было ей сюда приехать, как же мучительно было пройти эти три лесных километра, сколько во всем этом было боли.

И что она увидела? Банальную идиллию: не очень красивый наспех построенный дом, малоприятную тетку в неряшливом халате и грязноватого ребенка в коляске.

И что, стало от этого легче? Или наоборот? А ведь развода она так и не дала. И это подтачивало устои нормальной жизни, потому что Оленька росла бастардом, а она сама была жалкой дурой, прельстившейся на известного человека.

Таня тупо требовала официального статуса, как будто была консервативной религиозной фанатичкой и ожидала, когда ее распнут вместе с незаконным ребенком.

Сильные и глухие годы мракобесия стучали в сердце. У Туси испортился характер.

Саша стал подавать на развод – жена не являлась. После третьей неявки их развели.

На это ушел год.

Спустя многие годы она умрет, не забыв и не простив, и попросит развеять ее прах над морем, чтобы подобно русалке, провести вечность в холодной балтийской волне. Про русалку Туся придумала, но решение такой смерти и такого погребения ее потрясли.