ПВТ. Лут

Глава 1

— Ты говорил, их двое!

— Право? Бухой был, наверное.

— Сожри тебя Лут, Гаер, ты обещал мне двоих!

— Да на что тебе? Ты и с одним-то еле управляешься, не?

— Это уже мое дело, ты обещал мне…

— Ну чего разнылся, как баба? — рыжий, вычурно обритый с висков парень уютно пыхнул трубкой. — Обещал, обещал, поманил, обманул… Поматросил-бросил. Подбери уже сопли, и иди работать с тем, что имеешь.

Он говорил весело, задорно щурил двухцветные глаза, но под ситцевой этой цветочной пестротой шуршали-скользили змеи. Его оппонент услышал погремушку кобры и сбавил обороты. С хрустом переломил дорогое автоматическое перо. Раздраженно бросил обломки в утилизатор, салфеткой размазал чернила на подрагивающих пальцах.

— Кто кого еще имеет, — угрюмо произнес в сторону.

— Упорный материал?

— Практически непрошибаемый.

— Я тебе так сочувствую, — поставил брови мохнатым домиком Гаер.

Мужчина фыркнул.

— Да скорее Лут остановится, сочувствует он. Почему не смотришь отчеты по подопытному образцу?

— А оно мне надо?

— Неужели совсем не интересно? И убери волосатые ляжки со стола, сидишь в моей лаборатории, как у себя дома, с трубкой и в юбке…

— Твоя лаборатория в моей Башне. А это килт, гордость мужей Хома Ориноко, — Гаер любовно поправил складку, — трубка тыквенная, табак высшего эшелона, а ноги не брею, потому что холодно. Но, если ты гладкие бедра больше уважаешь…

Собеседник лишь фыркнул. Тоскливо размял переносицу, с тонким следом от дужки очков.

— Где же шляется Второй?

— Понятия не имею, — закинув голову к стеклянному потолку, протянул Гаер, — даже представить себе не могу.

***

Клик-клак.

Юга открыл глаза и увидел прямо над собой черный полый стебель. Там сидела, оттуда глядела безногая, безрукая, безглазая — всемогущая — смерть.

Медленно приподнялся на локтях.

Осторожно убрал точно такой же стебель от лица крепко спящего Второго. Выпь даже не шевельнулся, рыжеватые ресницы подрагивали во сне.

Юга встретился взглядом с Гаером. Тот одобрительно кивнул, приложил палец к хитрым губам, хотя Третий не был малоумным и поднимать шум не собирался.

Маркировщик поманил за собой, но Юга выставил ладонь. Он редко просил о чем-то. Или брал сам, не спрашиваясь, или справлялся в одно плечо. Проклятая гордость иногда его самого утомляла.

Снял холодные зеленые бусы, рискуя, торопливо обмотал вокруг жилистого теплого запястья пастуха. Себе взял его куртку, общую их укрывашку. Старая, затасканная, в порезах и пятнах въевшейся травы, потертая на локтях. Она всегда казалась ему уютной. Особенно удобной.

Юга так же бесшумно поднялся и последовал за рыжим. Они оставили корабеллу, прошли немного, а когда Юга не утерпел, обернулся, чтобы взглянуть последний, самый последний раз — его метко припечатала в затылок железная чернота.

***

Неужели он проиграет каким-то безлепицам, паскудным уродам?

Не бывать тому.

Всего задача — не спать.

Не спать.

Шаги замыкались, заходили друг в друга. Самая длинная, самая утомительная дорога — в комнате с круглыми стенами, без окон и дверей.

Была еще кровать, был ящик со льдом (холодильник, поправил себя, ему имя холодильник); смешанная конструкция из рам, перекладин, колец и канатов — турник; был в полпальца толщиной лист, в черной чешуе, ихор…

Остановился, сильно растирая лицо ладонями. Иногда его заводило в цикл, и он мог долго — до ломоты — наматывать круги по комнате. Слишком тесно. Слишком одиноко.

Словно душка в банке.

Сколько он уже здесь?

Черный лист ожил, лепестки-чешуйки, составляющие его гладь, раскрылись на буквы и картинки. До неприязни знакомый бесполый голос поздоровался первым — исключительно как обычно:

— Доброе утро, Джуда. Башня приветствует тебя.

— Юга, тупая ты кукла, меня зовут Юга! — с ненавистью прорычал облюдок.

— Очень хорошо, Джуда. Взгляни, что мы приготовили для тебя…

Это было каждодневной повинностью. Учитель, обладающий лишь голосом и властью, давал уроки, и требовал их точного выполнения. Сперва казалось просто — изображения, буквы, цифры. Потом усложнилось, навалилось, количество информации возрастало, объем заданий увеличивался, и иногда Юга казалось, что его голова готова лопнуть (точь-в-точь как выученный давно полосатик, диковинная ягода-арбуз).

Некоторые вещи требовали сцепленной, молитвенной затвержденности — порядок слов, случай знаков.

К примеру:

Десять из трех; дно воздуха; глиссада; королевская кобра; тридцать пять, пятьдесят три, восемьдесят, пять; кольца Лафона; румпельный ветер…

Он не спрашивал, зачем. Он забил стройную ленту слов и образов на память, в корни зубов, с какого места ни спроси — мог длить последовательность.

Отказаться от выполнения упражнений было можно, но в таком случае он тождеством получал отказ в еде и доступе к воде. Пробовал. Его хватило дней-очей на двенадцать.

Занятия длились, длились, с перерывом на обед и физическую тренировку.

— Очень хорошо, Джуда. Теперь можешь отдыхать.

— Я не хочу отдыхать.

— Очень хорошо. В твоем распоряжении библиотека.

— Идиотека, — передразнил Юга, устало прикрывая глаза.

Тут же вскинулся.

Нет. Не спать. Пусть сегодня у него получится не уснуть, пусть получится. К кому там нужно обращаться за вспо-мо-же-ни-ем?

— Лут, или как тебя там… Я в долгу не останусь.

Он, могущий не отдыхать несколько век-ночей кряду, здесь регулярно вырубался, стоило свету уйти из комнаты. Чего он только ни предпринимал, дабы остаться в сознании. Все зря.

Пробуждался всегда в постели, даже если отключался на полу душевой, в ледяном водопаде извергающейся воды, или у ихора, в наушниках-раковинах, заполненных воющей какофонией. Ощущения были мутными, неправильными. Тело казалось отдохнувшим, а голова — тяжелым комом сырой земли. Снов не помнил, лишь легкую цветовую рябь переливчатых огней.

Однажды обнаружил на локтевом сгибе несколько красных точек — будто следки от укусов; в следующий раз с изумлением ощупывал обрезанные по шею волосы. Они отросли, разумеется, во всю длину и в тот же день, но без них было странно — он словно потерялся в пространстве, бродил, натыкаясь на стены и предметы, снизился слух, а окружающее размывалось, как если бы он глядел из-под воды. Испугался, да.

Еще одной бедой стала ненавистная беспомощность. В окружении стен волосы лежали холодной, еле живой волной, отказываясь или не имея сил подчиняться хозяину.

Учитель на все вопросы отвечал учтивым молчанием. На всю злость — предложением занять работой тело или чтением — голову.

Он потерял счет дням.

Он ни на миг не уставал думать о побеге.

***

Зонтег возвращал себе прозрачность медленно и непостижимо верно. Свет волной бежал по прикрывающей Хом полусфере, теснил ночную гладь остроглазых звездных глав. Брали голоса дневные птицы, ветер поднимал спину, тревожа глянцевито-росную реку трав.

День обещал быть солнечным. Жарким, до стеклянной полуденной ломоты.

Выпь любил рассветы. Солнце ему глянулось куда больше луны — своей нешуточной силой, животворящим теплом, упрямым постоянством. С обоими светилами он не сразу свыкся. После Полога дико было, все казалось, что сверху неусыпно смотрят, наблюдают.

Люди позже разъяснили: и луна, и солнце есть живые включения зонтега, органеллы, дневные и ночные очи его. Когда Хом дремал, открывался белый глаз, когда просыпался, раскрывал желтый. А назвали их так в силу общей человековой прапамяти, словно было уже подобное, давно, не здесь, не с ними…

Выпь потянулся, скидывая ночное оцепенение, затолкал в сумку эдр. Олары тоже зашевелились, захлопали плавниками, взмывая с лежек. Спины зверей ловили солнечный свет, насыщались, цветом равнялись на молодые листья.

Старый олар толкнулся в плечо и обернулся бледным брюхом кверху, вытянулся, раскинулся, точно собака. Приветливо щерил зубастую пасть. Выпь, улыбаясь, почесал твари пузо, ногтями соскребая полупрозрачную пленку. С летом у оларов начиналась линька: сбрасывали старую, тесную одежду, примеряли новую.

Олар парил, еле шевеля могучими плавниками. В длину старик тоже был немаленьким, шагов восемь, а с учетом хвоста — длинного, опасного — все пятнадцать.

Кожа на хребте и крылах имела особые структурные включения пигментации — фотоэлементы. Животные вбирали в себя солнечную энергию, использовали для жизни и защиты. Удар электрическим током мог свалить с ног сильного взрослого мужчину.

— Ну что, ребята? Полетели домой?

Олар с готовностью перевернулся, дозволяя пастуху одеть себя в мягкую упряжь и заседлать. Обычаем на летунах держались лежа или сидя, но Выпь предпочитал стоять на коленях.

— Поехали!

Олар беззвучно плеснул плавниками-крыльями, мощно нырнул вверх, в рассвет. Стая потянулась следом.

***

На ферме их уже ждали. Девушка в синем рабочем комбинезоне, с укрытыми выгоревшим платком медными волосами, приветственно взмахнула рукой, давая зеленую дорогу оларам.

— Смотрю, вы с Омутом просто не разлей вода, — сказала с усмешкой.

Ноги ее по колено мокры были от росы — работа на ферме начиналась до рассвета.

— Надеюсь, он тоже так считает, — Выпь кивнул знакомым ребятам, с корзинами на плечах идущим к старому саду.

В сезон требовались все рабочие руки.

Сад яблочных ягод принадлежал уже третьему поколению семьи. В дальнем конце участка, знал Выпь, сохранились первые материнские деревья, обнесенные изгородью. Они до сих пор плодоносили, и сбор — рубиново-чистый, прозрачный на солнечном глазу, сладкий до горячей горечи — отправлялся прямиком на стол Князю.

Девушка погладила крупного ластитого летуна, игриво прихватывающего ее ладонь ступившимися клыками. Задумчиво сказала:

— Слушай, без обид, но отец тебя когда-нибудь убьет.

Выпь изогнул бровь:

— Что такое?

— Ты вновь ночевал в поле, — сказала с укором, подняв на парня глаза.

Солодовые глаза, темно-золотистая кожа и медные волосы, завивающиеся тугими кольцами — мастью Медяна пошла в мать, деву с Хома Оливы. Нравом — в отца, и почти все справедливо звали семейное фермерское хозяйство «Два барана».

— Ага, ночевал. И что с того?

— Это опасно, чудило.

— Это безопаснее, чем дневная прогулка по улице, — спокойно парировал Выпь.

Споры касательно его авторских методов пастьбы и дрессуры не затевал с ним только ленивый, все остальные считали своей прямой обязанностью и священным долгом одарить пастуха советом и бесценным личным мнением.

— Ты сумасшедший, — Медяна покачала головой, — умалишот с темным прошлым.

Выпь лишь улыбнулся, перенимая плетеную корзину, до верха полную яблочных ягод. Вдохнул их запах — такой сладкий и свежий, что голова начинала кружиться.

— Омут нам поможет, так?

И без колебаний пристроил поклажу на спине животного. Олар не возражал, благо все их племя отличалось силой и плавным ходом, стакан на хребет поставь — ни капли не прольют.

— Ну да, элитное верховое животное и для рабочей поклажи сгодится, — фыркнула девушка.