Легенда о лиловом драконе

* * *

Город собирал себя по кусочкам. Женщины лечили раненых, оплакивали погибших, мужчины тушили занявшиеся от драконьего пламени постройки, заделывали прорехи в стенах и крышах, освобождали улицы от вражеских тел. Все понемногу приходили в себя. Работы предстояло немерено, но самое страшное было позади. Они разбили кочевников, отстояли Армелон, и, несмотря на потери, будущее виделось самым светлым и радостным.

Вот только у Тилы на душе было неспокойно. И пусть не было его вины в том, что не смог он организовать достойного сопротивления кочевникам — слишком много оказалось врагов, и Тила выжал из имевшихся возможностей максимум; и пусть он честно отвечал пытавшимся поблагодарить его армелонцам, что не по адресу они направляют душевные слова; и пусть он ничем не опорочил свое имя и семейную честь в этой битве; что-то не давало ему покоя. Он знал, что должен сейчас пойти к градоначальнику, доложить тому последние новости и получить указания, как действовать дальше, но вместо этого, убедившись в полном отступлении опасности, прямиком направился в здание общественного суда. Он не видел Ильгу больше двенадцати часов. И теперь она была единственной, в ком он нуждался, едва не распрощавшись с жизнью.

Но среди хлопочущих над ранеными девиц Ильги не оказалось, и Тила, задвинув гордость подальше, поинтересовался у Эйнарда, где можно найти его сестру. Тот если и удивился, то виду не подал. Только сам вдруг обеспокоился и осмотрелся вокруг, будто только сейчас заметив ее отсутствие.

— Она в госпиталь за лекарствами отправилась, — наконец сообщил Эйнард. — Давненько уже. Должна была вернуться.

Тила мысленно помянул Энду, непонятно за что обозлившись на Эйнарда, и без всяких разъяснений покинул полуразрушенное здание суда. Путь до госпиталя был недалек, и сердце колотилось с каждым шагом все сильнее. Дурное предчувствие не отпускало, и, чтобы хоть как-то его заглушить, Тила воскресил в памяти последнее свидание с Ильгой. Удовлетворенно поежился, вспомнив ее смущение, усмехнулся необидному прозвищу «дурачок», задышал взволнованно, заново пережив их неожиданные поцелуи.

Тила не был неопытным юнцом, для которого поцелуи в новинку. Но такого водоворота ощущений, как с Ильгой, не испытывал никогда. И теперь его так и тянуло проверить, были ли они вызваны приближающейся опасностью или все-таки зависели от силы чувств. В том, что чувства были, Тила больше не сомневался: он сегодня раз десять верной смерти избежал и в такой битве отделался простыми царапинами. Ильгин оберег поработал на славу, подтверждая самые смелые надежды, и Тила собирался сделать все, чтобы эти надежды обрели под ногами почву. Сегодня стало окончательно наплевать на статус и неприметную внешность Ильги: он мог не дожить до рассвета и так и не узнать, каковы на вкус ее губы. Так стоило ли подчинять собственную жизнь каким-то условностям? Беанна правильно сказала, что у всех них только по одному шансу, и следовало распорядиться им так, чтобы не жалеть потом о своей слабости и не проклинать тех, кого послушался и кому подчинился.

Отец, конечно, никогда не согласится с выбором Тилы, по-прежнему оценивая людей сквозь призму их положения, но его мнение с недавних пор интересовало Тилу в последнюю очередь. И в этот раз он не станет откладывать дело в долгий ящик, как это было с Беанной. И не променяет Ильгу на свободную жизнь. Хватит, нахолостяжничался. Все доказал. Лишь бы Ильга…

Мысли пропали, а ужас словно припечатал многопудовой глыбой к земле. Никогда еще Тила не испытывал такого неконтролируемого страха: ни под взглядом дракона, ни под стрелами кочевников.

Госпиталь был разрушен почти до основания.

Огромная каменная глыба, выпущенная из вражеской катапульты, разметала стены, и Тила с совершенно необъяснимой уверенностью понял, что Ильга там, внутри, что она не успела покинуть это проклятое здание и именно поэтому не вернулась к брату. Потому что была…

Тила заревел, как раненый медведь, и бросился к развалинам. Отшвыривал осколки глыбы, ворочал балки, заглядывал под каждый обломок. Он и раньше-то никогда не жаловался на собственные силы, но теперь они словно возросли стократ. И даже мысли не возникло, что Ильги может не быть здесь, что он напрасно теряет время и подвергает себя опасности, разнося останки госпиталя, не заботясь об устойчивости конструкций и вгрызаясь все глубже. Вот и дверь Эйнардова кабинета — покосившаяся, висевшая на одной петле. Тила сорвал ее и шагнул внутрь.

И сам окаменел.

Белая как мел, бездыханная Ильга лежала на полу, придавленная книжным шкафом и — поверх — каким-то бревном, бывшим ранее частью деревянной стены. Тила сам не понял, как оказался рядом. Как избавился от бревна, как сдвинул шкаф. Ильга не пошевелилась. Не охнула, не открыла глаза. Не устремила на Тилу то ли влюбленный, то ли насмешливый взгляд.

Тила рухнул возле нее на колени и с остановившимся сердцем дотронулся до руки. Холодная. Холодная, Энда все подери! Ильга не двигалась, не дышала, она замерзла, придавленная, здесь, в одиночестве, пока у мужчин были дела поважнее, чем думы о ее благополучии. Эйнард спасал других, забыв о сестре. Тила обходил посты вместо того, чтобы позаботиться об Ильге. Если бы он не тратил время на долг, если бы сразу подался сюда, быть может, не опоздал бы. На Ильге не было ни одной раны, она просто не смогла выбраться из-под шкафа и закоченела на январском морозе, от которого не смогли защитить разрушенные стены госпиталя.

Тила ударил кулаком по скрипнувшему полу, не чувствуя боли кроме той, что разрывала душу. Отдала ему оберег. Сохранила его жизнь. Зачем? Чтобы увидеть ее уснувшей навсегда? Чтобы понять, сколь много она для него значила, а потом свихнуться из-за ее потери? Да Тила прямо сейчас, без всякого сожаления, отдал бы всю свою кровь, только чтобы обогрела она Ильгу, чтобы снова появился румянец на ее заиндевевших щеках, чтобы дрогнули губы — пусть даже для издевательского смеха. Пусть скажет, что пошутила, что не верит ему, что презирает предателя, бросившего беременную невесту, Тила все вынесет. Кроме этой безнадежной неподвижности. Которой уже ничего не нужно…

Тила приподнял Ильгу, устроил ее в своих объятиях, заворачивая в собственную куртку, как будто это могло что-то изменить. Прижался щекой к ее виску, шепча какие-то глупые, никому не нужные нежности, которые не должны говорить настоящие воины. Какая разница? Кто его теперь услышит, кто заглянет в этот склеп? А если и заглянет — было ли Тиле до них дело? Было ли дело вообще до кого-то, если Ильги больше нет? И никогда уже…

— Тепло… так тепло… наконец-то… — пробормотал осипший, будто простуженный голос, и хрупкое девичье тело забилось крупной дрожью у его груди, и ледяные пальца вцепились в рубаху, притягивая к себе в надежде согреться. Тила замер, не смея даже вздохнуть, не решаясь опустить глаза и поверить в божью милость. Только крепче сжал руки, давая Ильге то, что она просила. Или он рехнулся, и ничего этого нет? И только чудится это неглубокое дыхание, эти холодные ладони, забирающиеся все глубже под куртку, эти дерзкие невероятные слова:

— Балда… Даже девушку не знаешь, как согреть…

Тила вздрогнул, зажмурился. Энда с ним, пусть ему все это только кажется, но не ответить на столь явный призыв…

Он скользнул по замерзшей щеке горячими губами и с жаром приник к Ильгиным губам, забываясь, веря, возрождаясь. Ильга перестала дрожать, прижавшись к нему так плотно, что наверняка чувствовала стук его сердца. Оно билось, как сумасшедшее, словно желая причинить боль. Но с такой болью Тила согласен был жить всю жизнь, лишь бы все оказалось правдой. Такой же, как жгущие глаза слезы, которые невозможно было сдержать.

Ильга отстранилась, посмотрела на него с удивлением, даже потрогала мокрые щеки. Тила отвернулся, чувствуя, как стыд заливает лицо. Орел! Командир дружинников! Бравый солдат! Раскис, как девчонка, и перед кем? Перед Ильгой, которая должна видеть в нем защиту и опору и никогда не сомневаться в его мужественности. Что теперь скажет? От ее язвительности он уже успел получить по первое число, так ведь тогда еще был объектом восхищения, а теперь…

— Я и не надеялась, что все серьезно, — очень тихо проговорила Ильга. — Думала, ты пожалел меня просто… перед нависшей угрозой…

— Угу, пожалел, — угрюмо буркнул Тила, все еще не решаясь посмотреть на нее. — Замуж за меня пойдешь? Или теперь все, разочаровалась?

Ильга изумленно хлопнула ресницами. О том, что произошло в госпитале, она могла только догадываться, потому что при падении так сильно ударилась головой, что тут же потеряла сознание. И если бы не Тила, наверное, замерзла бы до смерти. А вот сам он, кажется, решил, что это уже произошло. И…

Ильга вздохнула от разливающегося по всему телу щемяще сладкого тепла. Тиле она не безразлична! Богини милосердные, да она даже мечтать об этом не могла! Ну, заметил, ну, общаться начали, ну, даже заботу о ней проявил. Поцеловал потом глупую навязчивую девицу, чтобы было, что вспомнить в последние секунды жизни, и Ильга была благодарна ему за то, что не посмеялся и не ославил ее при всех. А ведь имел полное право. Ильга списала это на его благородство, а оказалось…

— Из-за того, что ты жизнь мне спас? — игриво поинтересовалась она, потому что поверить в серьезность его намерений было совершенно невозможно.

— Из-за… — Тила сжал зубы так, что желваки заходили, потом все-таки повернул голову и в упор посмотрел на Ильгу. Она затрепетала в предчувствии. Ойра, да его слезы из-за нее — это же… это же… — У тебя не менее десятка причин мне отказать, — неожиданно усмехнулся Тила. — Я оскорбил тебя при первой встрече. И при второй. И при третьей. И при четвертой. И при пятой — чего уж тут? — когда поцеловал без всякого позволения. Ты имеешь полное право не верить, что Айлин мне не дочь, а я не могу нарушить данное слово и открыть тебе правду. Ну и вряд ли ты в восторге от мужчины, который не в состоянии справиться со своими эмоциями. Так что…

— Ты балда, — только и смогла выговорить Ильга после его исповеди. Он что, на самом деле хочет на ней жениться? И боится отказа?

— И это тоже, — послушно согласился Тила и вдруг стиснул ее в объятиях. — И тебе придется терпеть меня лет двести, потому что твой оберег обладает невероятной силой, а я не намерен тебе его возвращать.

Ильга хихикнула: то ли ошеломленно, то ли просто счастливо. Могла ли она подумать, что Тила когда-нибудь сделает ей предложение, да еще и будет уговаривать его принять? И что она…

Вот дуреха, она же все еще ему не ответила!..

— Так не бывает, — прошептала Ильга, закидывая ему руки на шею. — Но если… если завтра ты не передумаешь…

— Завтра я приду к твоим родным честь по чести, — сообщил Тила, и Ильга едва не вздрогнула: значит, все правда? Любимый хочет, чтобы она стала его женой. Самый близкий, самый желанный… — А сегодня должен услышать, что меня не ждет от ворот поворот. Иначе придется перекинуть тебя через плечо и тащить под венец прямо сейчас.

— Я не откажу… — выговорила наконец Ильга. — Ни сегодня, ни завтра, никогда. Проще сердце свое вырвать…