Ночной сторож

— Хорошо,— сказал Шубин.— Ты сейчас куда?

— В десять я у себя кузнецов собираю.

— Хорошо, потом зайдешь ко мне. Можешь взять машину.

— Спасибо, Борис Иванович, а то уже без пяти. Бегу.

Кабинет Шубина был на третьем этаже, через четыре двери от директорского. В малом актовом зале напротив шел ремонт, и коридор загромождали выставленные оттуда шкафы. На полочках за стеклом стояли памятные подарки к юбилею от других заводов: олень Горьковского, зубр Минского, миниатюрные автомобили, рессоры, двигатели и эмблемы из хромированного металла, пластмассы и оргстекла.

Шубина остановили. Нужно было срочно подписать снабженцам акты. Он просмотрел бумаги и покачал головой:

— С этим идите к Смоляку. Он приехал.

— Борис Иванович…

— Я всего лишь заместитель главного инженера.

Он всего лишь заместитель главного инженера. Так уж получается, что главный по полгода в заграничных командировках и его работу делает он, а директор часто в Москве и вместо себя оставляет по давней традиции Шубина. К этому все привыкли. Он старый работник, но он всего лишь заместитель и главным уже не будет никогда. Раньше все было рано, потом сразу стало поздно. Шубин постоял, раздумывая, зайти сейчас к директору или нет. Заглянул в приемную, сказал секретарше:

— Петр Яковлевич меня не спрашивал? Если спросит, я буду у себя.

Через несколько минут секретарша позвонила:

— Борис Иванович, вас Петр Яковлевич просит.

Смоляк был один в кабинете.

— С приездом, Петр Яковлевич,— сказал Шубин.— Я и не знал, что вы уже здесь. Привык, что звоните сразу, когда приезжаете.

Смоляк пожал руку:

— Замотали меня в Москве…

— Как погода в Москве?

— Да так… — Смоляк погладил рукой седой ежик на голове.

Шубин сел в кресло и решил больше вопросов не задавать. Когда-то,— уже мало кто это помнил, но Смоляк помнил хорошо,— когда Шубин был начальником цеха, Смоляк был его заместителем. Медлительность его и неразговорчивость там, в цехе, навлекали на Шубина много бед. Теперь же они лишь усиливали впечатление значительности. «Монополия на информацию»,— подумал Шубин. Ему легче было бы работать, если бы Смоляк был разговорчивее. На этот же раз, кроме обычных служебных вопросов о министерских новостях, был один вопрос, интересовавший его особо: стороной он слышал, что предполагается сокращение руководящего состава. В этом месяце он достигал пенсионного возраста. Однако Смоляк ничего не стал рассказывать, а спросил о литейном номер два, и, отвечая, Шубин невольно приукрашивал положение в цехе.

Вернувшись к себе, Шубин стал готовиться к горкому. Пришел Рокеев, принес новость: главного инженера Сикорского забирают на новостройку. Собираются строить на Волге или Урале автомобильный гигант, предлагали туда на главного Барсукова, тот отказался, сватали Павловского, тот тоже отказался, им обоим нет смысла бросать Москву и начинать с нуля, а теперь, кажется, утвердят Сикорского. Рокеев намекал, что главным инженером станет Шубин.

— Свято место пусто не бывает,— сказал Шубин.— Пришлют кого-нибудь.

— Зачем? Местные кадры есть.

— Если имеешь в виду меня, то ошибаешься.

— Но фактическою вы уже главный,— сказал Рокеев.

— Раньше было все рано, теперь стало поздно,— сказал Шубин.

Он знал, что Рокеева считают его любимчиком.

— Я Смоляку сказал,— рассказывал Рокеев.— Цех все сваливает на новую машину. Нашли себе лазейку. Я говорю: просто нет умения и желания работать.

Рокеев забыл, что формулировка принадлежит Шубину. Шубина покоробило: директору так говорить не следовало.

Хоть на очереди были более важные вопросы, Шубин, как и Смоляк, чувствовал, что самым трудным станет вопрос литейного номер два. Он замечал знакомые признаки близкой критической точки, когда все вдруг становится плохо, когда, казалось бы, не связанные друг с другом напасти начинают преследовать цех: то материал завезли негодный, то незаменимый человек заболел, то ни с того ни с сего печь прогорела или эпидемия гриппа началась, и люди устают и становятся, как он говорил, «философами».

По пути в горком Шубин решил, что придется все-таки снять Новикова с работы, и обдумывал, как заманить на это место подходящего человека, как склонить к своему мнению Смоляка, и возникла комбинация, по которой несколько человек переставлялись с места на место, что, кстати, позволяло повысить в должности одного молодого инженера, которого давно хотел повысить Смоляк, и именно из-за этого молодого человека, как надеялся Шубин, его идея могла понравиться директору. Однако помимо согласия директора необходимо было согласие того, кого Шубин намечал в литейный номер два. Уговорить его оставить свою привычную, налаженную работу и перейти па работу тяжелую с риском испортить репутацию,— этим Шубин хотел заняться сразу после горкома…

Утром позвонил Смоляк. Он молча выслушал о горкоме и спросил:

— Что будем делать с литейным два?

— Занимаемся, Петр Яковлевич,— осторожно сказал Шубин.

— Новиков говорит, новая машина не работает. Предлагал оправдаться?

— А что ему остается говорить? — возразил он.

— Я надеюсь на вас в этом вопросе.

Тот разговор, который задумал Шубин по пути в горком, конечно, нужно было начинать не по телефону. Но выбирать не приходилось: второстепенный вопрос о новой машине усилиями Новикова становился вдруг главным. Шубин сказал:

— По-моему, у Новикова уже руки опустились.

— Мм-м… Что вы предлагаете?

Зная, что Смоляк принимает решения не сразу и сейчас важно только заронить мысль, он говорил осторожно, предлагаемую фамилию назвал неуверенно, с оговорками:

— Если он, конечно, согласится…

— Это не получится,— сразу сказал Смоляк. Значит, у него уже был свой план.

— Других кандидатур у меня нет,— попытался нажать Шубин.

— Тогда остаемся мы с вами.

— Это в каком смысле?

— Сегодня вместо начальника цеха оперативку буду проводить я, а дальше, наверно, придется вам.

— Вы мне предлагаете принять у Новикова цех?

— Это не предложение, Борис Иванович. Боюсь, что выбора у нас с вами нет. Ваша теперешняя должность сохранится за вами, разумеется…

Шубин молчал.

— Значит, в половине десятого в цехе,— попрощался Смоляк.

В кабинете Новикова разместилось человек сорок. Два молодых технолога таскали стулья из соседнего красного уголка. Новиков уступил место Смоляку и сел слева, у телефона. Правая сторона потеснилась, освобождая место Шубину.

— Где сводка по вчерашнему дню? — спросил Смоляк.

Новиков придвинул к нему листок сводки. Он держал себя так, словно оказался здесь случайно и решил задержаться из любопытства: зачем это собралось столько народа, и что они будут делать, и долго ли будут занимать кабинет, мешая ему работать?

Смоляк начал с цифр: третья смена недодала столько-то форм. Почему? Отчитывался начальник формовки. Оправданий у него получалось больше, чем нужно: того нет, другого нет… Смоляк перебил:

— Вы можете мне членораздельно объяснить, почему вы сорвали смену?

Он не хотел вникать в мелочи. Этим предстояло заняться Шубину. Он хотел встряхнуть людей. Но не угадал их настроения. Они пришли сюда с надеждой, что им помогут. Никто тут не считал себя виновным, и меньше всех — раздражительный и нервный начальник формовки, изможденный своей язвой человек со страдальческими глубокими складками от носа к уголкам губ, всегда опущенных вниз. Он успел убедить не только Новикова, но и себя, что все его беды от новой машины и от работы других участков, и сегодня рассчитывал если не на помощь, то хотя бы на понимание.

— А я что объясняю? — огрызнулся он.

— Вас послушать, так нужно остановить завод. Того нет, другого нет… Идеальных условий нам не будет! Иначе все мы были бы здесь не нужны! Почему вы сорвали смену?!

— Вы из меня дурачка не делайте,— тяжело задышал начальник формовки.— Виноват, так наказывайте.

— Наказать недолго,— резко сказал Смоляк.— С таким настроением работать нельзя.

Начальник формовки, поняв, что его слушать не будут, и зная, каких слов от него сейчас ждут, вдруг махнул с досады рукой и сел:

— Нельзя так нельзя. Откройте ящичек стола, там сверху как раз мое заявление. Я за свое место не держусь.

Новиков, испугавшись, вмешался:

— Ты нам тут свои нервы не показывай. У всех есть нервы Заявление легче всего подать. У меня полный стол ваших заявлений.— Он повернулся к Смоляку.— Цех в прорыве. Мы своей вины не снимаем. Но мы ничего не сделаем, пока не будет решен вопрос с машиной.

— Рокеев,— сказал Смоляк.

— Машины — это то стихийное бедствие, на которое удобно ссылаться цеху,— ответил Рокеев.— На других заводах они работают.

— Так в чем же, по-вашему, причина невыполнения плана?

Понимая, что ответ от него ждут четкий и исчерпывающий, Рокеев сказал:

— Нет умения работать и нет желания работать.

Шубин пожалел, что не поговорил с ним перед совещанием. Стало тихо.

— Значит, так,— сказал Смоляк.— Положение, действительно, серьезно. Для укрепления цеха будут приняты все меры. Однако они наверняка останутся безрезультатными, если мы будем работать так, как работали последние месяцы. Начальником цеха временно, до выправления положения, назначается исполняющий обязанности главного инженера завода Борис Иванович Шубин. Не надо понимать это как понижение в должности Бориса Ивановича. Его должность остается за ним. Но сейчас самое важное для завода — ваш цех. И потому мы просим Бориса Ивановича сделать все возможное здесь, за этим столом. Заместителем его будет главный металлург Рокеев.

Рокеев заметно растерялся. У главного механика скользнула улыбочка: нет умения и желания? — вот сам теперь и прояви их; что называется, поймали на слове.

Шубин чувствовал на себе взгляды литейщиков. Приятный сюрприз им сделали. В Шубина на заводе верят. Пока еще.

— Борис Иванович, в моей машине поедете? — спросил Смоляк.

— Нет,— сказал Шубин.— Спасибо.

Глупо, но видеть и слышать Смоляка он сейчас не мог.

Смоляк поднялся, за ним все, кроме цеховых. Те поднимались нерешительно: кончилась оперативка или еще сидеть?

— Кончилась оперативка или еще сидеть? — дал выход раздражению начальник формовки.

— Что у тебя, Кадол, дети плачут? — сказал Новиков.

— У меня конвейер стоит.

— Он у тебя всегда стоит.

Шубин спохватился: надо говорить. Слабое возбуждение от испытующих взглядов уже прошло.

— Нас с вами знакомить не надо.— Он собирался с мыслями.— Претензии цеха, высказанные сегодня, директор обещал учесть… Может быть, у кого есть невысказанное? У кого есть, давайте, остальные — свободны.

Никто не остался. Шубин поднялся: оказаться вдвоем с Новиковым не хотелось.

— Не поздравляю,— сказал Новиков.— Долго Смоляк агитировал на мое место?

Шубин хмыкнул и вышел. Пешком шел в заводоуправление. Он еще думал о вчерашнем горкоме и о том, кто будет всем этим заниматься, хоть теперь это уже была забота Смоляка.