Семь шагов к счастью

Глава 9.

Когда Дебора закончила игру, Аделаида рыдала в два ручья. И если пока лилась музыка, кухарка еще старалась сдержаться, то теперь она дала волю эмоциям и громко шмыгала носом уже без всякого стеснения.

— Это же Шопен, верно? — непонятно зачем спросил я.

Наверное, просто чтобы сказать хоть что-то.

— Да, — еле заметно удивилась Дебора, всматриваясь в мое лицо. — Прелюдия номер четыре в ми минор, — дала она развернутый ответ, видимо, распознав в моих глазах искренний интерес и, встав из-за инструмента, присела на краюшек кровати. Прямо напротив меня.

— Ты играешь как настоящая пианистка, — выдавил я похвалу, все еще борясь с горечью, оставшейся после ее музыкального признания о моей бесчувственной жестокости.

— Конечно как настоящая! — бесцеремонно вмешалась в разговор Аделаида, чуть усмехнувшись. — Миссис Дебора ведь раньше и была пианисткой! Должно быть Вы запамятовали, мистер Никс, — с плохо скрываемым упреком хмыкнула женщина.

А я неожиданно для себя метнул в нее недовольный взгляд. Все же инстинкты этого тела время от времени давали о себе знать. Даже против моей воли. Или, вернее сказать, опережая мои собственные решения и эмоции. Однако сейчас они и в самом деле соответствовали моим.

Но, по правде говоря, меня больше раздражала не беспардонность кухарки, а в принципе присутствие Аделаиды в нашем с Деборой разговоре. Мне бы хотелось, чтобы женщина поскорее оставила нас наедине, дав возможность пообщаться по душам. Насколько это было возможно, конечно, учитывая наше с Деборой прошлое.

Но я все же где-то мог понять боязнь женщины, оставлять хозяйку одну во власти неадекватного супруга. К слову, она вновь неверно расценила мою реакцию и торопливо добавила к сказанному:

— Вы, наверное, еще не оправились до конца после несчастного случая. Вот память и путается, — вздохнула она, виновато улыбнувшись, и уже даже с некоторым сочувствием посмотрев на меня.

— Да, Аделаида, так и есть, — решил я согласиться, переведя разговор в более спокойное и дружелюбное русло. — Я мало что помню из прежней жизни. Из того, что было до операции, — быстро поправил я сам себя и снова повернулся к молчаливой Деборе. — Мне очень понравилось, как ты играешь. Это было восхитительно! Наверное, я каждый раз так говорил, слушая твою игру, да? — улыбнувшись, пошутил я. — И ты уже привыкла к моим комплиментам, — сказал я Деборе, чтобы как-то продолжить разговор.

— Дорогой, ты не мог сказать такого, — грустно улыбнулась она в ответ.

— Как это? — не понял я.

— Очень просто, — продолжила она смотреть на меня со снисходительно-печальной улыбкой. — Ты ведь слушаешь меня впервые.

Бесы! Опять ляпнул не то!

Кажется, Аделаида, почувствовав, наконец, что она тут лишняя, внезапно вспомнила о пироге, который дожидается ее в духовке, и поспешно ушла.

— Напомни-ка мне, — попросил я Дебору, когда мы остались одни, — сколько мы с тобой уже женаты?

— Два года, — с непониманием во взоре, подернутом печальной дымкой, ответила она.

Ну это уж слишком! Их отношения с Никсом можно было назвать по меньшей мере странными. Если даже допустить, что мои предыдущие подозрения о необоснованно грубом обращении Мартина с супругой неверны.

Я подался вперед и с искренним недоумением спросил:

— Неужели за эти два года у меня не нашлось и пяти минут, чтобы насладиться твоей игрой?? — я бы уже никак не смог угомониться, не выяснив все досконально.

— Ты всегда занят, — пожала она плечами. — И у тебя полно дел, куда более важных, чем моя игра на пианино. Работа, важные переговоры или звонки. Никогда не остается времени на м… музыку, — на мгновение она запнулась, и я уловил, что в первоначальном варианте Дебора хотела сказать: «не остается времени на меня».

— Даже когда мы отдыхаем здесь? В «домике на озере»? — поразился я такому образу жизни.

— За все два года брака в загородном доме мы всего-то во второй раз, — пояснила «моя жена», — а инструмент есть только тут, — вроде просто сказала она, однако на этот раз не сумев скрыть острой обиды, пробравшейся в ее мелодичный голос.

— Почему? — допытывался я.

— Что почему? — переспросила Дебора.

— Почему пианино только тут? Мы ведь можем позволить себе купить такое же и в городской особняк, — с полнейшим непониманием поинтересовался я.

Мартин был настолько прижимист? Экономил на интересах супруги? Или просто не считал ее просьбы достойными внимания. Как выяснилось через секунду, самая последняя и самая отвратительная из моих догадок и оказалась правдивой:

— Ты сказал, что это абсолютно ненужная вещь, Мартин, — отвела Дебора взгляд, но я успел заметить в ее глазах сверкнувшие в тусклом свете лампы слезинки. — Сказал, что пианино — это совершенно лишний и бесполезный предмет мебели… — запнулась она, как-будто проглотив застрявший в горле ком. — Предмет, который годен, разве что только пыль собирать за ненадобностью.

Я отнял пианино у пианистки…

Отобрал самое дорогое ее душе, еще и унизив, обесценивая.

Я сидел, ошеломленный этой новостью, тщетно пытаясь понять, что происходило в тот момент в голове бесчувственного истукана под названием Мартин Никс.

По крайней мере, теперь понятно, почему она меня терпеть не может.

Даже если муж не был с ней жесток и ни разу не поднимал на Дебору руку, вопреки моим предположениям, одного этого мерзкого поступка хватило бы, чтобы зародить в душе девушки ненависть. А ведь таких действий со стороны Мартина было, по-видимому, очень и очень немало!..

Первым порывом было извиниться. Но разве возможно одними словами заслужить прощение, даже если ты не помнишь содеянных проступков?

Нет, этого до ничтожного мало! Потребуется нечто такое, что могло бы разубедить этого потерянного человечка в заледенелости моего сердца. Нужно действовать тонко, терпеливо. Кирпич за кирпичиком снося возведенную между супругами стену и осторожно замещая ее новыми воспоминаниями.

— А чего бы тебе хотелось больше, если бы мы прямо сейчас поехали покупать тебе инструмент? — спросил я Дебору. — Ты предпочитаешь играть именно на пианино или хотела бы приобрести фортепиано?

А она вдруг против воли хихикнула и, испугавшись собственной смелости, быстро закрыла рот ладошкой, с ужасом уставившись на меня.

— Что такое? — широко улыбнулся я, несмотря на свой явный внеочередной промах, радуясь, что сумел вызвать в Деборе настолько естественную и расслабленную эмоцию. — Я что-то не то сказал, да? Прости, я плохо разбираюсь в музыкальных инструментах. В голове крутятся разные знания в самых непохожих областях, — ткнул я себя в висок несколько раз, чтобы шутливостью разрядить обстановку и снова вернуть все к непринужденному тону, который исчез после неосторожного смешка Деборы. — Однако я хоть и помню общеобразовательную информацию, но о музыке там до крайности мало данных, — извиняясь, усмехнулся я.

— Да, — подтвердила она, уже не скрывая легкой улыбки. — Ты и раньше в этом не был профи, — и даже позволила себе немного поддеть меня, чем окончательно развеселила.

— Так в чем я ошибся? — с любопытством принялся я расспрашивать. — Не удивляйся. Тебе, наверное, теперь придется многому учить меня, дорогая, — подмигнул я ей. — Так что наберись терпения, милая Дебора.

Впервые назвал я ее вслух по имени, с каким-то ненормальным наслаждением смакуя каждую букву. Де-бо-ра. Мм, чудесное имя!

— Пианино и есть фортепиано, — сообщила она мне, снисходительно улыбаясь.

— Правда? — реально удивился я. — Тогда почему они называются по-разному? Я всегда считал, что фортепиано крупнее.

— Потому что слово длиннее? — теперь Дебора, получив мое согласие, с удовольствием смеялась над моей необразованностью в этой сфере.

Да ладно, я не против! Пусть отыгрывается, — с незнакомым и полусумасшедщим азартом наблюдал я за ее преобразившимся лицом и интонациями в голосе:

— «Фортепиано» это целый класс клавишных музыкальных инструментов, — тоном строгой училки пояснили мне, отчего новая волна необузданных мурашек прокатилась по коже.

Мне всегда казалось смешным, когда я слышал нечто подобное о симпатиях парней. Но Дебора Никс умела удивлять. И в первую очередь моей странной на нее реакцией. Кажется, мне нравится в этой женщине все! — понимал я, любуясь ею уже иначе.

Не тайком, не как преступник, позарившийся на чужое и прикрывающий лицо маской другого человека. А открыто, свободно. Как можно любоваться девушкой, которую пригласил на свидание. Или с которой только познакомился и, заговорив, почувствовал, что она твой человечек. Что вам просто хорошо вот так, сидеть и болтать о чем придется.

— А что же означает само слово «пианино»? — поддакнул я, чтобы заверить ее в своем интересе.

— А пианино как раз — один из этих самых клавишных инструментов. Вот это, к примеру, пианино, — указала она на «Рослер». А есть еще рояль и…

— Точно, рояль! — воскликнул я, чуть не подпрыгнув от восторга.

Дебора отлично бы смотрелась за белоснежным роялем, — возник у меня в голове чарующий образ этой самой девушки.

— Ты бы хотела купить рояль, дорогая? — с кайфом назвал я ее так. — Для нашей громадной гостиной в городском доме лучше подойдет именно он, как думаешь?

Мне реально казалось, что это я, а не Никс так с ней поступал. И я старался заглушить чувство вины, болтая без умолку, согласный нести всякую чушь, лишь бы прикрыть свои прошлые грешки перед Деборой новым поток слов и действий.

Зато как же было забавно наблюдать за тем, как от каждой высказанной мной фразы ее выразительные глаза будто становятся все больше, не в силах вместить все изумление, которое она испытывает из-за перемен, произошедших во мне!

— Я… я… наверное… — промямлила она, теребя краешек юбки.

Однако мне так и не удалось добиться от Деборы долгожданного ответа и радостных возгласов. Потому что в эту минуту внизу внезапно послышался неприятный мужской голос.

— Это Хэнкс, — с досадой сжала Дебора губки. — Нужно спуститься и встретить его, — было все, что, в конце концов, смогла выговорить девушка после затянувшейся паузы, в течение которой я продолжал ждать ответа, а она напряженно прислушивалась к разговору Аделаиды и Клауса, явно не горя желанием спускаться к нему.

— Ладно, пошли, — ответил я, начиная привыкать к тому, что необходимо мое разрешение на простые передвижения из комнаты в комнату.

Мы оба нехотя поднялись и направились к лестнице. На подступах к первой ступени я автоматически подал Деборе руку, и, к моей молчаливой радости, она хоть и неохотно, но приняла ее.

Так мы и спускались, вдвоем. Рука об руку, и с каким-то только нам понятным торжеством празднуя сей особенный момент.

Внизу нас ожидал тот самый манекеноподобный индивидуум, которому я был некогда рад, очнувшись на больничной койке и столкнувшись с новыми и незнакомыми для себя реалиями.

Однако сейчас Клаус Хэнкс будто растерял по дороге весь налет благонадежного помощника, показавшись мне сегодня скользким и отталкивающим типом.

И вроде это был все тот же доверенный человек, который, забрав меня из госпиталя и привезя в особняк Никса, давал по пути советы и решал проблемы, которые пугающими тучами сгущались над моей головой. Ведь в те дни я был страшно благодарен Хэнксу за то, что он фактически добровольно взялся решать все сам, предложив мне уехать за город.