ПВТ. Сиаль

— Юга, с полотна!

— Да что ты, а сам бы я не сообразил, конечно, — выщерил клыки облюдок, пятясь.

Выпь отмахнулся испытанным ножом от загребущих рук, удачно обрил пальцы, вцепившиеся в одежду, крутанулся, без жалости ломая вылезающие из туго лопающихся пузырей руки.

Юга смачно выругался, когда в волосы впились сразу несколько охотников, потянули к товаркам. На беду себе, цепь тоже стащили — черная волна хлынула враздоль, ломая руки и с корнем выдергивая их из дороги. Выпь пробился к другу, встали спина к спине.

Пузыри лопались, выстреливая извивающимися, словно поганые черви, конечностями.

— Они нас не выпустят.

— Да пусть только попробуют!

— Уже. И у них получается.

— Да чтобы меня, да до смерти залапали… Ай, не бывать тому! — Юга взъярился.

Выпь помалкивал. Чего зря голосом играть, ушей у тварей этих не было, а вот железо они какой-то хитростью чуяли. Близко не совались, крутили петли вокруг да около. Юга стискивал цепь, ждал, когда рискнет кто лапу протянуть.

Рискнули. Облюдок — где только сноровку взял — хлестнул наотмашь, ломая руки, как пересохшие ветки. Силы в них немного было, брали количеством.

Пастух действовал ножом, стараясь не отходить далеко от спутника. Вместе, не сговариваясь, медленно двигались прочь с дорожного полотна.

Нападавшие что-то для себя уяснили. На миг прервали череду атак — и согласно ухватились друг за друга, сплелись, разрастаясь в диковинное белое древо.

Выпь сглотнул, соображая, как бы донести неприглядное известие до Третьего. Не нашелся, просто двинул в бок, понуждая глянуть через плечо:

— Вот же подстава коварная! Пригнись!

И, едва пастух успел согнуться, послал в образину цепь.

Подарок твари пришелся не по нутру. Сочиненное орудие перехватили десятки рук, дернули на себя — Юга зашипел, обжегшись о звенья, разжал пальцы. Встретился с ошалевшим взглядом Выпь.

— Ну, промазал. С кем не бывает?!

Пастух хотел сказать, с кем, да не поспел, его схватили, подняли и бросили. Приземлился так, что отшибло дыхание, а в глазах потемнело.

Подняться сумел не сразу, и дорого бы ему встало это промедление, если бы не Юга, заслонивший существу дорогу.

— Куда прешь, сволочь-бестолочь?! Я тебе на поиграть не гожусь?!

Многорукое дерево широко махнуло «ветвями» — Третий увернулся чудом, отскочил, попадая в мелкую ловушку новых пузырей.

Выпь рванулся — сцапали за ноги, возвращая в исходное положение. Парень, отчаянно извернувшись, попробовал удержаться, наугад ударил ножом и тот легко вошел в дорогу, прочертил клювом длинную борозду и мертво встрял.

На мгновение все замерли. Несколько ручек торопливо занырнули обратно, парочка сникла… А полотно мелко задрожало и сдвинулось. Вздыбилось. Встряхнулось, словно пытаясь сбросить народившиеся на ней нечистоты и — понеслось.

Выпь, припав на колено, цеплялся за нож, встречный ветер резал глаза, верх и низ то и дело менялись местами. Юга орал что-то бессмысленно-восторженное, и как он держался, пастух сообразить не мог.

Закончилась дикая скачка-полет так же внезапно, как и началась. Дорога сначала сбилась, пошла медленнее, а затем вытянулась и улеглась. Замерла. Будто вновь заснула.

Выпь поднял голову, всматриваясь, вслушиваясь всем телом. Сообразил разжать слепившиеся на рукоятке ножа пальцы.

А Юга все смеялся.

— Что? — хрипло окликнул его Выпь. Поднялся, упал, снова встал, кое-как добрался до Третьего, блаженно валяющегося на спине. Требовательно встряхнул. — Да что с тобой?

— Ох, Выпь, я все думаю, или ты особо везучий, или я безумно притягательный, или вместе мы так срабатываем, что мимо нас ни одна чуда не проходит. Что там, что здесь, — и вновь захлебнулся смехом, откидываясь на спину и закрывая лицо ладонями.

Ногти у него оказались изрядно сорваны, одежда подрана. Видно, держался как мог, да и руки-ветки постарались. Выпь удачливее оказался.

Самих цепких тварей не было видно, словно вовсе сгинули.

— Эй, хватит. Пошли. Неизвестно, куда нас вообще затащило… — ухватил спутника за плечо, сволок с дороги — теперь теплой, мягкой, словно падаль под светлым Пологом.

Юга послушался, только задержался, чтобы выдернуть из скованных посмертной судорогой бледных ручек цепь.

***

— Как думаешь, какой он из себя, Хом Кинтары этот? — вдруг спросил Юга.

— Не знаю. Имя красивое.

— Я надеюсь, там тепло, много воды и люди говорят по-нашему, иначе тяжко будет приспособиться…

— Ты будешь скучать по Сиаль?

Облюдок строптиво фыркнул, оскалил зубы.

— С чего бы? Мы друг о друге и вспоминать забудем, не то что скучать.

— А я буду.

— Ну и дурак. Глупо томиться по прошлому, надо жить настоящим.

Выпь упрямо нагнул голову.

— Но прошлое — оно же как бы продолжается в настоящем? Тогда, выходит, надо забыть самого себя…

— Вы-ы-ыпь, тебе голову напекло, да?

— Нет, — Выпь нахмурился, — но я отдаю должное миру, где родился и вырос. Без него меня бы не было.

— Тебя бы не было без тех причиндалов, на обслуживании которых я подвизался!

Выпь не ответил.

Облюдок же, вымолчав немного, с сердцем произнес:

— Мы опять ругаемся.

— Ага.

— Ладно, скоро уже выйдем…

— И тогда ругаться не будем?

Хотел пошутить, но Юга лишь глянул искоса — без злобы, с неприемлемой тоской — и вовсе отвернулся.

***

— Темнеет, — сказал Выпь с удивлением.

Слепящий шар исчез, наверху сделалось смурно.

Юга раздраженно вздохнул.

— Ну, вообще замечательно. Если нас темнотой закроет, как мы корабеллу увидим?

— И огня нет.

— Ты это нарочно, да?

Выпь счел за благо смолкнуть. Так и шли, покуда видна была дорога. И потом еще немного. И еще чуть.

А затем объяла тьма, да такая глубокая, такая настоящая, что Выпь невольно коснулся лица, убедиться, что сам он — здесь.

— Все, дальше только на ощупь, — обреченно вздохнул Юга, закинул голову — да так и застыл, позабыв закрыть рот.

— Что? — Выпь тоже глянул наверх и тоже омер. — Что это?

Юга лишь растерянно сглотнул. Слова закончились, или не было слов для подобного…

Словно глядело сверху неизмеримое множество глаз особых. Ярчайших, светлейших, нежнейших, неистощимого света и… И горело крупным больным огнем бледное блестящее око.

— Красиво как…

— Ага.

Смотрели так долго, надышаться не могли. Дивились — каждый сам про себя. Юга, беспокойный и до новых впечатлений жадный, ладонью огладил мягкую здешнюю землю.

— Ай, чудно, будто трава, а мягкая и мокрая какая-то. И… ломается с кровью… Дух приятный.

Даже земля здесь была другая. Податливая, остро пахнущая. Веко оказалось пропитано звуками и запахами: незнакомыми, тревожными. Когда взобрались на очередной взгорок — застыли оба.

— Корабелла, — хрипло опознал Юга.

— Она самая, — подтвердил Выпь, разглядывая затаившуюся в расселине между холмами дивницу.

Она стояла черная, почти не видная, словно из черного железа выкованная. Никто из них допрежде корабелл не видел.

Но оба признали ее сразу же.

— Как я узнаю? — упрямо переспросил Выпь у рыжего маркировщика.

— Что узнаешь?

— Как пойму, что передо мной именно она? Корабелла?

Гаер рассмеялся, откинув яркую хитрую голову. Будто Второй что до смешного нелепое молвил.

— Узнаешь и поймешь сразу, поверь. Глазами не поймаешь, так сердцем, кишками разберешься. Так всегда бывает, не ты первый…

Я не Первый, мысленно согласился Выпь и больше ни о чем его не спрашивал.

И только теперь, наблюдая сквозь прозрачную черноту корабеллу, понял Гаера.

— Идем, хорош зенки пялить, — встряхнулся Юга, сбрасывая оцепенение.

Выпь молча последовал за ним, про себя дивясь неказистой охране. Вроде как и не было ее, хотя рыжий предупреждал, что с ними человек будет, хороший, но «не капитан».

Что подразумевал под этой характеристикой Гаер, Второй так до конца и не разобрал.

Вблизи корабелла показалась пастуху еще красивее. Матовая, гладкая ладья, дышащая ровной уютной прохладой. По бокам, ближе к носу, были приспособлены чудные плоские крылья, еще одни держались на самом хвосте, а ровно посередине палубы вздымался сплошной плоский гребень.

Когда Выпь робко коснулся пальцами бока корабеллы, гребень вдруг из черного сделался киноварным.

— А-а, гости наши, ебврт, — хрипло приветствовали их сверху. Парни задрали головы, и по самые глаза заросший мужик, перегнувшись через борт, осклабился им навстречу. — Мы уж заждались. Карабкайтесь, отходить будем.

Взбираться на корабеллу, как оказалась, следовало прямиком через боковое крыло — встретивший их незнакомец обозвал эти придатки «рулями высоты». Юга скакнул на них первый. Подпрыгнул, легко подтянулся на руках и, припав на колено, уже протягивал Выпь руку.

А дальше махнули через борт и оказались на узкой, пустой палубе, чуть подсвеченной срединным тонким гребнем.

Мужик окинул их быстрым, но цепким взглядом, сплюнул за борт. Было в нем росту порядочно и весу, как в зрелом кармине.

— Меня зовите Эльриком, а на ваши кликухи мне срать с перехлестом. Валите под арфу и чтобы по палубе не шатались. Лут до новичков жадный, я из-за вашего дерьмячьего любопытства в жопе какой-нибудь застрять не хочу.

— Да ты там живешь, судя по всему, — огрызнулся Юга, прежде чем Второй сообразил его уволочь.

Эльрик хмыкнул, нехорошо сверкнул глазами, но на выпад не ответил. Видимо, получил на их счет от Гаера какие-то немудрящие наставления.

Парни устроились прямо под спинным гребнем, так называемой «арфой». Спать хотелось невыносимо, голова казалось тяжелой, словно овдо. Юга взялся разбирать измочаленные волосы. С шипением раздирал пряди.

— Помочь? — подавив зевок, спросил пастух.

— Помоги, — нехотя согласился Юга, вручая покоцанный гребешок Выпь.

Сам пристроился у него в ногах, удерживая спину прямо.

Выпь отложил гребень. Осторожно вдел в пряди пальцы, потянул, разделяя.

Волосы казались смирными, не обвивали запястья, не стремились петлей лечь на шею. Наверное, тоже устали.

Постепенно расслабляясь, Юга прижался к колену пастуха. Задумчиво улыбнулся.

— Что? — спросил Выпь, почувствовав перемену настроения.

— Мне раньше только мамка волосы разбирала. Никого не допускал.

— О как, — смутился Выпь.

Оба помолчали. Юга, кажется, задремал, и пастух слегка вздрогнул, когда облюдок со смешком проговорил:

— Ты все же поешь себе под нос.

— Вовсе нет.

— Да. Рычишь что-то без слов. Что за песня?

— Мне пели ее те, что воспитали, — нехотя признался Выпь.

— Родители?

— Не думаю. Не думаю, что они были моими родителями.

— А кем они были?

— Приходимцами.

— На людей совсем не похожи, ай?

— Ага. Совсем.

— И ты их не боялся?

— Я любил их, — сказал и тяжело замер на мгновение, на внутренней стороне глаз видя их последнюю встречу.

Юга вздохнул. Зачем-то потерся о его колено щекой.

Выпь заплетал косу, посматривал на открывшуюся шею. Невольно подумал, сколько слипшихся пластов взглядов лежит на ней, на лопатках, на плечах, как часто разглядывали Третьего — вот так вот, со спины.