Вернуть Боярство 8

— Вы в курсе, что эти ваши плащи выглядят смешно, бойцы? — хмыкнул я.

Алхимия, которая превращала человека в нечто большее, заодно и изрядно добавляла ему габаритов. И потому десяток воинов с ростом за два метра и косой саженью в плечах, экипированные в тяжелую броню, смотрелись в своей попытке притвориться простыми людьми смешно — здоровенные куски ткани, заменяющие плащи (и где только добыть успели!) придавали им вид даже более угрожающий, чем если бы они не пытались скрывать себя. А ещё забавнее смотрелось то, что их командир, на голову уступающий в росте и раза в полтора размахом плеч самому мелкому гвардейцу, грозными рожами не позволял тем шуметь, дабы не отвлекать меня. Забавно это выглядело — какой-то коротышка заставляет одним недовольным взглядом понижать голос здоровенных орясин, каждый из которых медведя в рукопашную без труда заломить способен…

Хмыкнув, я сотворил на кончике пальца тонкое, крохотное лезвие ветра и аккуратно отрезал кусок мяса. Подцепив вилкой, я закинул его в рот и с наслаждением пережевал — хоть заведение и было явно для простолюдинов, но готовили здесь неплохо. Да, из специй была лишь соль и странная сушеная трава, названия которой я знать не знал, но кусок говядины был действительно вкусным… Чего не скажешь о браге, которой я запил кусок мяса. Отвратительное, пробирающее пойло… Как раз то, что нужно.

— Эй, скоморох! — громко окликнул я печально бренькающего на своем музыкальном инструменте музыканта. — Сыграй-ка что-то такое, сильное… Что-нибудь об отваге, о героях и богах! Что-то такое, от чего загораются сердца! Играй, скоморох, как никогда не играл — коли будет мне твоя песня по сердцу, отсюда ты уйдешь богатым человеком!

Усталый молодой парень с потухшим взглядом, истертыми пальцами и обшарпанным инструментом, откинул длинные, спутанные пряди со лба и недоверчиво поглядел на меня. Что бы не быть голословным, я поднял кожаный кошель, полный золотых червонцев — с собой у меня было около трёх сотен рублей. Тридцать золотых десяток, носимых на поясе. Тряхнул, заставляя золото лязгнуть — и потухший взор молодого паренька ожил.

— Угодно ли вашему благородию послушать о любви? — уточнил он. — Или о славных победах русского оружия?

— Нет, скоморох, — покачал я головой. — Спой мне о Сибири. Что-нибудь о нашем крае, в котором мы все живем.

— Как скажете, благородный господин, — пьяно покачнулся он, отвешивая поклон. — Слушайте же!

В харчевне установилась тишина — наш разговор привлек внимание. Оспаривать моё пожелание или тем паче мешать скомороху никто не дерзнул — даже самому пьяному дураку было ясно, что начни он сейчас возмущаться и десяток чрезмерно крепких, суровых мужей за парой сдвинутых столов, где восседал я с гвардейцами, могут начистить несогласным рожи. И хорошо если только рожи начистить…

Ударили пальцы по затасканному, старому инструменту, выбивая первые искры незнакомой мелодии, чарующей своей простотой, закрыл глаза скоморох — и полилась незнакомая мне доселе песня…

Мне ведом сказ, как царь

направил атамана

Сквозь устья рек, влача

по суше корабли

Скорей скачи казак и

одолей в Сибири хана

В глубь неизведанной

земли…

Перед глазами словно бы предстала картина, как первопроходцы-казаки углубляются в эти неизведанные края. Как сталкиваются с последними осколками некогда могущественной Орды, как немногочисленные, но хорошо вооруженные отряда с огнестрельным оружием и боевыми магами громят многочисленных лучников да шаманов, отставших в развитии военного ремесла и боевой магии…

Летели дни, край был

покорней с каждой битвой

И Рюрик слал свой дар

из двух златых кольчуг

Ты облачись в мой дар,

его скрепив молитвой

И неподвластен будь мечу…

Перед моими глазами встало зрелище события, которое прошло одинаково в обоих мирах — так называемое покорение Ермаком Сибири. Первопроходец, казачий атаман и боевой маг… Единственная разница меж моим предыдущим миром и этим — в моём Ермак был лишь Мастером, в этом же — весьма видным Младшим Магистром. Но что так, что так судьба у этого человека сложилась одинаково печально… Интересно, есть ли в бесконечной Вселенной мир, где ему не пришлось погибнуть?

Щедростью не обижу

В дальних краях я слышал

Как прекрасна Сибирь ночами

И щедра на кровавый снег

Кто утешит её печали…

Она плачет и тихо

шепчет мне

Леса тайги его питали

новой силой

В лучах Луны он тихо

слушал её зов

Хранив тот дар Ермак

прослыл сыном Сибири

И понимал её без слов…

(Кому интересна песня — группа Радио Тапок, песня Ермак)

Песня лилась и лилась, заставляя меня погружаться в повесть о гибели славного атамана. О том, как он, обессиленный, истративший все силы, попробовал сбежать во время разгрома при атаке на их ночной лагерь, про то, как он утонул под весом подаренной Рюриковичем крепчайшей кольчуги из чистого золота, что утянула славного воина на дно…

Когда парень допел о гибели славного атамана в харчевне царила тишина. И лишь я и зеленоглазый скоморох сидели, глядя друг другу в глаза — ибо мы, как и все присутствующие, прекрасно понимали, что он только что скоморох нарушил неписанный закон, спев эту песню. Песню эпохи Рюриковичей…

Романовы и взращенное ими дворянство за подобную песню, восхваляющую предыдущую династию и напоминающую, кто именно построил тот непоколебимый, выдержавший все глупости большинства Романовых, среди которых не сказать, что было много действительно талантливых царей да императоров (не считая Петра, конечно же, да Елизаветы с Екатериной), фундамент… Они не слишком любили упоминания Рюриковичей в хвалебных тонах.

Спой подобное я — и никто бы слова не сказал. Но скомороха из простолюдинов за такое ждали бы гонения, а то и смерть… И тем не менее он спел. Догадливый, зараза, как и всё его племя… Как то учуял, что я не смогу проигнорировать это.

— Пойдешь с моими людьми в их казармы, — хмыкнул я, когда он наконец допел и потянулся к кружке с хмельным. — Хорошо поёшь, засранец… Так уж и быть — заберу к себе.

— Благодарю, ваше благородие! — повеселел он…