Камрань, или Последний "Фокстрот"

Глава 49 Пастушок-подводник

С призывом на флот жизнь Вити круто изменилась. Ещё в учебном отряде, куда его заперли на первые полгода, он понял, что на земле существует огромная армия начальников, а не только один их Егорыч, председатель колхоза.

Попав на подводную лодку, Витя неделю ходил с открытым от удивления ртом – столько разнообразного железа, собранного в одном месте, он ещё никогда не встречал. Поразило его, конечно, и море – зимнее, свинцово-серое, бескрайнее и неприветливое. О том, что вскоре ему придётся уходить в его стылую глубину, Витя предпочитал не думать.

Оказавшись первый раз в увольнении, среди роя людей и вереницы машин, среди шума и гама большого города, он удивился тому, что люди не обращают друг на друга никакого внимания, проходят мимо не здороваясь и не останавливаясь поговорить. Также его поразило, что во всей округе не было ни одной не то что коровы, но даже хоть какой-нибудь зачуханной курицы…

Но все эти изменения касались внешней стороны жизни. Внутренняя её суть оставалась прежней. Показав себя с хорошей стороны, Витя опять попал в кабалу обстоятельств и покорно продолжал тянуть лямку за себя и за того парня. Имеющиеся в любом коллективе хитрецы и ленивцы и здесь не упустили случая взгромоздиться на шею тому, кто что-то умеет и не боится труда. Витя опять драил, чистил, скоблил. Попав на подводной лодке в минно-торпедную боевую часть, он собственноручно чинил всё, что ломалось в нашем минёрском заведовании, да ещё и механикам порой помогал. Зимние стажировки в МТС не прошли даром: Витя не только за бутылками мужикам бегал, но и много чему научился! Благодаря его старанию и умелым рукам нам не приходилось лишний раз привлекать специалистов судоремонтного завода. Государству экономились немалые деньги, а расслабленные работяги жирели и пили в рабочее время водку за здоровье того идиота, который за них всё делает.

По «карасёвке» такая жизнь была вполне приемлема, но, прослужив полтора года, матрос Юшкин так и не получил причитающихся дивидендов. По сроку службы ему уже полагались некоторые послабления, но их не было: наравне со всеми он продолжал тащить наряды и вахты, скоблить палубу, драить гальюны и – как это сплошь и рядом на флоте бывает – круглое таскать, а квадратное катать…

Но такое положение дел нисколько Витю не смущало. На службе его устраивало абсолютно всё: и строгий распорядок дня, и хорошая еда, и возможность хоть иногда выспаться. Особенно нравился Вите послеобеденный адмиральский час. Привыкнув на гражданке к постоянному недосыпу и ненормированному тяжёлому труду, Витя далеко не тепличные условия жизни на подводной лодке воспринимал едва ли не как курортные. Иногда он даже испытывал неловкость от осознания, что живёт здесь на всём готовом: от пуза ест, в тепле спит, носит казённую одежду, а ничего полезного и производительного, по сути, не делает. Не желая оставаться в долгу, Витя старался хоть как-то компенсировать государству расходы на своё содержание. Возможно, именно по этой причине он так неутомимо трудился, порой заменяя собою целый судоремонтный завод.

Но нельзя сказать, что матрос Юшкин был совершенно спокоен и ничего в жизни его не тревожило. Абсолютно счастливых людей нет, а если где и встречаются, то исключительно в палатах психиатрических клиник, да и то не во всех. Так и Витя, не будучи полным идиотом, имел, конечно же, некоторые поводы для беспокойства. Основной его заботой были родные. Оставив на три долгих года мать и малолетних сестёр, Витя очень сильно за них переживал. Регулярно получая из дома письма, невзирая на их подчёркнуто оптимистичный тон, Витя сквозь строки читал, что живётся родным совсем не сладко.

Конечно, Витя, как мог, им помогал: почти всё своё матросское денежное довольствие (что-то около десяти рублей) ежемесячно отправлял матери, оставляя себе только рубль. Но и этот рубль не проедал и не прогуливал, а каждый раз покупал три лотерейных билета. Он надеялся, что когда-нибудь выиграет по существу и одним махом решит все финансовые проблемы, а если нет, так пусть государству будет с него хоть какая-то отдача.

Билеты стоили тридцать копеек, оставался ещё целый гривенник. На него-то Витя и позволял себе кутнуть – за три копейки выпивал в автомате стакан газировки с сиропом и покупал на развес пригоршню дешевой карамели. Остальными радостями жизни, доступными матросу в увольнении – свободой передвижения, солнцем и свежим воздухом – он наслаждался абсолютно бесплатно.

Заранее прошу прощения у моего уважаемого критично настроенного читателя, если ему вдруг показалось, что Юшкин у меня получается какой-то излишне положительный и приторно елейный, словно образ святого праведника. Но я ранее уже говорил, что матрос Юшкин был не от мира сего, и я в своё время сам был в шоке от такого подарка судьбы. Поэтому принимайте, каков есть. Со своей стороны могу поклясться, что человек такой действительно существовал и, надеюсь, всё ещё существует на этом свете. Честно говоря, очень хотелось бы, чтобы таких людей у нас было побольше... Витя, если ты читаешь эти строки, отзовись!

Действительно, всем был хорош матрос Юшкин и достоин всяческого почитания и уважения, но чаще не доставалось ему ни того ни другого. Городские эстеты, лентяи и бездельники, коих в нашем экипаже имелось хоть и не подавляющее, но очень активное меньшинство, воспитанные в презрении к любому физическому труду и воспринимающие его только как тяжелую обузу, испытывали неприязнь к простому крестьянскому парню, труженику. Им не дано было понять, что есть люди, работающие не для того, чтобы прокормить себя, и даже не для того, чтобы от них отвязались, а потому лишь, что любят труд и не могут жить не работая. То, что было непонятным, вызывало у них сначала подозрение, потом – презрение и агрессию.

А тут ещё случился выигрыш…

Глава 50 О том, как счастливый случай может неожиданно стать проблемой

Изучая как-то результаты очередного тиража денежно-вещевой лотереи, матрос Юшкин с изумлением обнаружил полное соответствие номера одного из своих билетов тому, что был опубликован в газете. Не поверив глазам, Витя на секунду закрыл газету, потом опять открыл и в столбцах цифр вновь обнаружил свой номер! Перепроверив ещё несколько раз, Витя убедился, что никакого подвоха нет и что билет, трепыхающийся, словно осенний лист, в его дрожащих руках, действительно выигрышный. Из всего следовало, что он становился счастливым обладателем мотоцикла «Днепр», да к тому же ещё и с коляской! В скобках была проставлена и стоимость выигрыша – 1200 рублей! Ущипнув себя для порядка за ухо, да так, что слёзы выступили из глаз, но так и не проснувшись, Витя наконец-то поверил в происходящее, побледнел, покраснел, и лицо его расплылось в самой блаженной улыбке.

Мысленно воздав хвалу небесам, помолившись за неимением ничего лучшего на образ Карла Маркса в красном углу Ленинской комнаты, Витя аккуратно отложил газету и, расслабленный, откинулся на спинку стула. Какое-то время он сидел в прострации, широко раскрыв глаза и продолжая глупо улыбаться. Он прикинул, сколько всего сможет купить родным и как по возвращении домой отремонтирует их старенький дом, как усовершенствует систему отопления, переведёт её на солярку, чтобы зимой не махать ежедневно топором. За этими грёзами его и застал заглянувший в Ленинскую комнату замполит в компании нескольких матросов. Заму срочно потребовалось произвести инструктаж бюро комсомольского актива. Заядлыми активистами оказались матросы Самокатов, Покрышкин и Серук.

С первого взгляда на Витю Самокатов понял, что произошло: он сразу сообразил, что Юшкин выиграл и что выигрыш крупный. Догадаться о том было совсем не трудно – всё было написано на Витином сияющем лице. Кроме того, весь экипаж прекрасно знал, что блаженный Юшкин каждый месяц покупает по три лотерейных билета и некоторые даже стали следовать его примеру. И вот вдруг Витя сидит с улыбкой до ушей, с дрожащим билетом в руке, а перед ним раскрытая на тиражной странице газета! Только полный кретин мог не догадаться, что это означает. Догадались все, кроме замполита.

Не подумайте, что я тут что-то или кого-то дискредитирую и ниспровергаю, просто озабоченный подготовкой к грядущему отчётно-выборному комсомольскому собранию зам даже не взглянул на пребывающего в прострации бойца и, ввалившись в Ленинскую комнату, тут же стал деловито распоряжаться. Самокатов благоразумно оставил свои подозрения при себе и быстро скрыл вспыхнувший было во взгляде алчный огонёк. Другие активисты, переглянувшись, тоже не подали вида и, рассевшись за столами перед лицом политического руководителя, с умным видом принялись внимать его ценным указаниям.

И как это часто бывает, глупость одних, наивность других и коварство третьих стали причиной цепи событий, чуть было не приведших к тяжкому преступлению, в просторечии именуемому смертоубийством. Да! Зам не догадался забрать, а Витя сразу не сообразил отдать ему драгоценную бумажку на сохранение...

Находясь ещё в эйфории, ничего не замечая и не глядя по сторонам, Юшкин стал потихоньку собираться. Он благоговейно сложил билет вдвое и сунул его в нагрудный карман. Затем так же нежно, стараясь не шелестеть, сложил в несколько раз газету и отправил её туда же. После чего тихо, на цыпочках, чтобы не мешать товарищам, вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Троица активистов проводила его долгим взглядом. У Самокатова пересохло во рту, и он облизнулся. Никогда ещё время не тянулось для него так долго. Федя хотел было отпроситься в туалет, но побоялся, что зам может что-то заподозрить.

По своему обыкновению замполит не спешил, он говорил весомо, «с чувством, с толком, с расстановкой». Быстро, за какие-то час-полтора, осветив основные вопросы, зам стал углубляться в частности. Троица активистов приуныла. Тема комсомольской жизни подразделения заняла ещё около часа. Когда же дело дошло до вопросов воинской дисциплины и ответственности каждого комсомольца за её укрепление, у Самокатова началась паника: раззява Юшкин уже десять раз мог потерять драгоценный билет или догадаться отдать его на сохранение командиру! Федя елозил и подпрыгивал на табурете, словно комсомолец в аду на сковородке, и кое-как дождался окончания инструктажа.

Зам угомонился, лишь когда солнце стало клониться к закату, и пора было идти на ужин. Едва из уст политического руководителя прозвучало долгожданное «на этом всё, товарищи, прошу задавать вопросы», как весь комсомольский актив в полном составе подскочил со своих мест и, не поблагодарив зама, не задав для порядка ни одного вопроса, ринулся из Ленинской комнаты вон. Больше всего активисты сейчас переживали о том, чтобы с Витей ничего не случилось, чтобы он не утонул, не попал под машину и чтобы на голову ему ничего не упало.

Но страхи их оказались напрасными, долго искать Юшкина не пришлось. После ужина, цел и невредим, всё ещё пребывая в мечтательной прострации, Витя брёл по песчаной дорожке на заднем дворе казармы, строя в уме далеко идущие планы. С распростёртыми объятиями Самокатов кинулся к нему и чуть было не задавил. Покрышкин и Серук, стоя чуть поодаль, тоже ему были очень рады – тепло, по-товарищески улыбались, косили глазами по сторонам, просматривая возможные пути отступления, где ловить Витю, вздумай он вдруг убегать