О Вечном (или нет)

Физиология

Физиология вынудила меня встать «по нужде» около четырёх часов утра — не нужно было так нещадно пить прошлой ночью.

Физиология потребовала осмотреться: комната отеля едва освещалась тусклым светом, просачивающимся сквозь щель двери, ведущей в коридор.

Физиология нуждалась в оценке окружения. Я осмотрелся и заметил на своей кровати двух девушек, которые спали так крепко, словно первобытные люди подчас дождя.

Физиология подтолкнула провести «древнеримские каникулы» в компании этих юных особ. В первую девушку я был влюблён. Какая именно из них считалась первой — честно не помню.

Физиология отучила любить вторую девушку уже на середине знакомства. Временная пассия была хороша собой, искренне восхищалась моим острым умом, не боялась выглядеть смешной или глупой… Только ей постоянно чего-то не хватало. Меня в себе. Она была моей, только когда была моей.

Физиология изначально сделала каждый живой организм эгоистическим. Выживаемости ради. И удовлетворения собственных потребностей для. Потребности оставаться в этой комнате у меня уже не было, поэтому я аккуратно прикрыл нагие тела девушек одеялом и поспешил к выходу. Так ошибка социальной эволюции под названием «совесть» мучила куда меньше. Эти юные особы в будущем наверняка станут матерями, уважаемыми в обществе людьми. Хорошо, что они связались с мужчиной, который их укрыл — могли же вовсе искать любви в каком-нибудь балбесе, который бы и не подумал позаботиться. С другой стороны, раз они тут (со мной), значит, не могли.

Физиология предательски восстала против гедонистического образа жизни. С похмелья моё тело сильно раскачивалось из стороны в сторону, подобно кораблю во время шторма. Отельный коридор казался непреодолимым океаном. Как бы ни растерять по пути весь груз — груз ответственности. Несколько раз тело качнуло в сторону чужих номеров. Носовую часть занесло к чьей-то двери — благо, что в последний момент я сменил направление движения. За той преградой ютились чужие жизни. А значит: чуждые мне ценности, проблемы, тайны и противостояния. Столкнувшись с ними, каждый корабль терпит крушение. Команда судна на спасательных лодках добирается к ближайшей суше в надежде быть спасённой. Не всегда судьба дарит второй шанс в виде другого корабля. В порту я бы рассказывал о нападении пиратов, героическом спасении, торжественной попойке и долгой дороге домой. Домашняя кормёжка куда питательней галетов с ромом!..

Физиология хотела стабильности в нестабильном мире. Сердце отказывалось выдавать стабильные семьдесят ударов в минуту. Невмоготу был мир, где каждый стремился разбить твой внутрегрудной насос для качания крови. Пытаясь сойти по лестнице на нижний этаж, я пыхтел как первые паровозы. Изо рта вырывался пар. Голова похмельно кружилась и спуститься полуметаллическим каркасом казалось невозможным. Не время вспоминать Бога, но без его иллюзорной помощи мне было не справиться. С горем пополам я оказался внизу, в эпицентре алкопролитного «сражения». Толпы людей сновали в разные стороны. Официантки всё подносили и подносили горячительные «коктейли Молотова». Откуда такие ассоциации? После доброй порции клиенты вскакивали со своих мест как ошпаренные, и трясли конечностями, пока замертво не падали у своих столиков. Строгая униформа официантов напоминала военный мундир. Выправка, гордая хода молодых людей не могла не восхищать. А то, с каким рвением они отвоёвывали чаевые у людей, которые им в подмётки не годились!.. «Оружие к бою!» — пробка от шампанского с шумом вылетела из бутылки. Джентельмен, попавший на фронт впервые, явно переоценил свои силы. Его молодое тело, с виду ещё крепкий механизм, дало сбой. Мужчина рухнул прямо мне под ноги. Я брезгливо отпихнул пьяное тело в сторону. Эпоха коленопреклонения давно прошла, да и не время было лежать — впереди ждали стремительные перемены!

Физиология вела себя… непривычно. Мозг отказывался воспринимать что-либо сложнее попсовой песни, раздавшейся в баре. Сердцу изменчиво хотелось биться ей в такт. Тело ритмично подрагивало. Я отдался мгновению и, казалось, потерял себя в танце навсегда. Алкоголь бурным потоком разливался по стаканам, в уши била барабанная дробь. Я гордо воссел на хлипком пластиковом стуле, как на массивном деревянном троне. Идеальное воплощение «короля природы». Гравитация перестала тяготеть над вещами. Люди взмывали со стульев. Даже барная стойка, привинченная к полу, отринула от стоических взглядов. Я оплатил выпивку каждому случайному-неслучайному встречному. Буквально любому человеку, вне зависимости от всевозможных клише, мутирующих на «чердаках их домов» революционными плакатами. Так телефон пополнился номерами радикалов, артистов-модернистов и разведёнок со всей страны. Из-за анархичности разброса имён в списке контактов спецслужбы внесли моё имя в раздел «потенциально опасных». Разве что без пометки «только для самого себя». Признаться, будучи на месте сотрудников ведомственных структур, я сам назначил бы за собой тщательное наблюдение. И не только потому, что создавал впечатление асоциального человека, который может жить без маски и ценника. Основная причина для беспокойств — почему по ночам на моём чердаке загорается свет? Не может же взрослый человек двадцати лет (с хвостиком из бытовых забот в несколько лет) тайком играть своими старыми детскими игрушками. Или, например, смотреть на звёздное небо через дыру в крыше. И отдыхать вдалеке от надоедливых камер он тоже не может! Так говорит книга со взрослым названием «Психология террориста». Написал её небезызвестный девственник (о чём кричат густые сталинские усы), что всю жизнь провёл на фронте. Человек, пытавший подростков Афганистана и Анголы, считал, что точно знает толк в гражданской жизни. В своих мыслях истинный военный с автоматом наперевес постоянно вваливается в дома к потенциальным диссидентам. Какова процентная вероятность, что он (то есть я), вовсе не является роботом? И, согласно запущенной вредоносной программе, не рассылает приглашение всем подряд? Раз за разом, раз за разом, раз за разом. Я повторял одни и те же ошибки в жизни так часто, что довёл клавиатуру до залипания клавиш. Капча, возникшая на экране компьютера, словно говорила, что даже бездушная машина отказывалась верить в наличие живого человека за монитором. Только линейная программа может так простодушно следовать одному и тому же алгоритму!.. Взамен на бесплатную выпивку требовалось слушать писательскую автобиографию. Для случайных читателей такие условия были бы в радость, а постоянные давно спились.

Физиология уже долгое время стремилась к развитию. Усложнение — бесповоротный процесс на пути к будущему. Также это конец пути. Рассчитать, какое же меня ждёт будущее, представлялось невозможным. Лазерный проектор явил взору обширное полотно из искусственных звёзд. Одинаковых ярких точек становилось всё больше и больше. Поиск истины в баре напоминал поиск того самого огонька среди десятка и сотни тысяч других. Хоть некоторые из них пропадали в пелене, созданной дымовой пушкой, нужного огонька найти не удавалось. «Угадать» значило ткнуть пальцем в небо. Да и что вообще делать яркому свету в земной обители тьмы? Знания подвели — оставалось уповать на веру. Из дальних мест нас точно должна была притянуть друг к другу судьба, которая и разлучила однажды. Моя «звезда» не могла быть искусственной!.. Я верил, что тяжёлый искусственный дым скоро рассеется. После нескончаемых разговоров, беспамятных попоек и вечной ночи в дверях заведения должен был появиться светлый женский образ. Множество земных суток я ждал именно тебя! Ведь только твой инопланетный свет способен напомнить о свете далёкой звезды, из которой вселенная однажды создала нас обоих. Создала каждого из нас. Ещё десятки миллиардов лет назад наши частицы находились друг к другу ближе всего. Холодная вселенная не смогла выдержать столь плотную и жаркую взаимосвязь. Она разбросала нас по сторонам, как лазерный проектор. Космос, безграничный космос пополз по потолку. Сжавшись в одну точку, вечность разорвалась по пространству тысячей брызг. Яркая вспышка ознаменовала начало ещё одного пути. Мы были вынуждены отыскать друг друга, но уже в будущем. Это казалось невозможным, ведь в темноте космоса было сложно рассмотреть даже себя. Я двигался по инерции, без единого ориентира. Единственным обозначением, которое я прогонял в памяти после перерождения, оставался свет той далёкой звезды. Холодный к конфликтам мир встречал посетителей: столики вокруг погрузились в вакуумную тишину. Космические странники, как и я, высматривали в незнакомцах родные черты. Свет неоновых ламп игриво ложился на лица соседей по столику. Загадочную родственность душ они проявляли лучше рентгеновских лучей. Кто куда отправится после парочки совместно выпитых шотов? После той ночи не все проснулись у себя дома. Так из таинственной неоновой сказки появилась ты, и никогда не исчезала больше. Как когда-то исчезал я. Многократно. Ты просто обняла меня. Обняла: нежно, как сына; всепрощающе, как брата; понимающе, как отца. В этих объятьях чувствовалось что-то до боли знакомое и родное. Земля больше никогда не кружилась вокруг Солнца. Своим появлением ты заменила небесное светило. Время ожидания тебя длилось куда дольше, чем мы могли бы провести вместе. Однако тот недолгий период, когда мы кружились рядом в танце жизни, стоил всех тех годов развития вселенной. Мы не последовали судьбе объектов, что столкнувшись, разлетаются в разные стороны. Так судачили звездочёты. На проверку предсказания людей оказались враками планетарного масштаба. Земля тоже не уникальна, Земле не была уготована неким разумом участь одиночки. Дальше по жизни мы пошли бок о бок, как Земля и её вечный спутник Луна. Люди по существу своему стремятся узнать наперёд, что будет дальше. Космос же развивается по своему плану: планеты летают по им же намеченному пути. А люди хотят оторваться от земли и заглянуть прямиком за ширму тёмной материи. Земное тяготение упорно тянет всех обратно. Это на благо, ведь гравитация, объятия планеты, не даёт нам разлететься друг от друга. Вдали от родных частиц мы потеряем даже себя в поиске вечного ничего.

изобр. 7. Шуточное изображение неизвестного существа фаллической формы. Было оставлено на стене дома представителями маргинальных неоплемён.