Сарыкамыш. Пуля для императора

— А потом что? — испуганно спросил Росляков. — Когда Государь приедет?

— Алешка, я сейчас тебя убью! — взвыл ротмистр. — Свои обязанности будешь исполнять — за подозрительными глядеть с жандармами!

Росляков, сконфузившись, замолчал.

1-й и 2-й лазареты 39-й пехотной дивизии, которые в момент нахождения Государя Императора пополнились новой партией раненых, расположились на значительном — по меркам военного городка — расстоянии друг от друга. Первый находился на южной окраине Сарыкамыша, почти у самой дороги на дамбу. Второй — на северо-западной, недалеко от продовольственных складов, в двухэтажном домике, рядом с другими лазаретами и госпиталями. Так что ротмистру предстояло пересечь весь Сарыкамыш с севера на юг. Мчать от штаба до дороги на вокзал, а затем нестись в район складов, на северо-запад. А потому он не стал выходить — высадил Рослякова, сошедшего одновременно с прибывшими на минуту раньше жандармами, и, не мешкая, приказал мчать далее.

Свой лазарет он нашел в состоянии полного "аврала". Жандармы, персонал и даже ходячие пациенты из нижних чинов — все суматошно носились по двору, коридорам и палатам, лихорадочно наводя утрешний порядок, от которого после отъезда Государя в Меджингерт и приема раненых остались одни воспоминания.

Найдя издерганного старшего врача, командующего всем этим бедламом, и коротко представившись, Листок мешать тому не стал — доктору было не до него. Попросил лишь предоставить возможность позвонить с его кабинета для доклада — ополченцев все еще не было. Но Авилов успокоил — прибудут с минуты на минуту!

Листок уже выходил в коридор, когда перед ним вдруг выросла фигура Оржанского — с перекошенным лицом, в несвежем мятом халате и с все еще висевшей на бинтах левой рукой.

— Погодите-ка, Алексей Николаевич, разговорчик есть! — проговорил он сквозь зубы. — Хорошо, что я вас с окошка-то разглядел…

Сотник бесцеремонно втолкнул Листка в кабинет.

— Ты что, белены объелся?! — возмутился ротмистр. — Под арест захотел?

Но сотник, словно и не слышал, шагнул следом и захлопнул за собой дверь.

— Ну, здравствуйте, Алексей Николаевич! Расскажите-ка теперь, куда вы Наталью мою дели?

В госпиталь звоню — говорят, нет ее и не знают где! Алешку тереблю — и тот, сукин сын, ни мычит ни телится! Говорит — жива, и на том спасибо… Сбежать тут хотел, так одежу не дают, говорят, ротмистр Листок наказывал не давать. Может, теперь сами скажете, в чем таки дело?

Странно, но у Листка как-то сразу отлегло от сердца. Даже стало жалко сотника — видать, по-настоящему запала в его казацкую душу эта красивая стерва!

— Дурак ты, Николай Петрович! — сказал он искренне. — Через ту "Наталью Ивановну" тебя с контрразведки велено убрать! Да и не Наталья Ивановна она вовсе, а подлый агент германской разведки — Анна Калленберг.

И, повернувшись, он прошел к ближайшему стулу, неторопливо достал папиросы и сел.

Оржанский, раскрывши рот, остался стоять у дверей. Через минуту едва выдавил:

— Врешь, Алексей Николаевич… Какая еще Калленберг? Откуда известно?

Чиркнув спичкой, Листок со вздохом ответил:

— Хотел бы соврать… В ту ночь, когда ты в исподнем приперся к ней, она покинула Сарыкамыш и бежала к туркам — предупредить о проезде Государя Императора по дороге в Меджингерт. В перестрелке была тяжело ранена, отправлена в Тифлис, тогда-то все и раскрылось!

Оржанский невменяемо прошаркал к Листку и опустился на стул рядом.

— Но это никак невозможно, командир! Наташа и… шпион…

— Возможно, Петрович… Мы искали с тобой шпиона со "Святой Анной", а оказалось, что Анна вовсе не "Святая", а наиподлейшая, в реальном женском обличии… Но она только пособник — тот шпион, пока ты в пьяном угаре искал свою "Наташу", зарезал нашего "Петровича"…

— Как зарезал? — задохнулся Оржанский.

— Вот так, сотник! Нет больше нашего "Петровича"! Как и того доктора, что лежал во дворе твоей "Натальи Ивановны". Зарезали их… Тем самым ножом Сивцова, которым ты мне стол попортил…

Листок зло сплюнул.

— Но шпион-то здесь, в Сарыкамыше! Только кто — до сих пор не знаем. Отправил твою "Наталью Ивановну" к туркам, а сам здесь остался, видать, Государя нашего дожидаться. А теперь вот Государь возвращается, и что еще произойдет — неизвестно!

Листок посмотрел на Оржанского, а потом на висевшую на бинтах руку.

— Кстати, стреляла в тебя, похоже, она, Анна Калленберг… Пограничники, что перехватили ее, нашли "Люггер" — тот самый, из которого убили твоего знакомца-ополченца, да тебя чуть не пристрелили!

Ротмистр отбросил потухшую спичку, зажег вторую и прикурил.

— Но стреляла-то она в ополченца — это точно! Чтобы тот не донес тебе о другом агенте — Отто Ланге, состоявшего под именем "Роман Дидлов" при ее же госпитале санитаром. Этот-то санитар и застрелил капитана Волчанова! А уж ратника убрали за то, что он про это убийство прознал. Вот так-то, сотник Оржанский!

— Но откуда известно? Взяли его, что ли? — сглотнув, спросил Оржанский.

— Хотели взять, да не успели. У него кольцо было с ядом — серебряное, черт бы его побрал! Успел-таки в рот плеснуть…

— Серебряное? Как у Сивцова, что ли?

Листок, набравший было в рот дыма, чуть не поперхнулся.

— Откуда про кольца знаешь?

Растерянное выражение лица Оржанского сменилось недоумением:

— Так у нас только он и носил серебро…

— У кого "у нас"? — вырвалось у Листка.

— А что ты так взъерепенился, Алексей Николаевич? Я говорю про картежников. А это, почитай, вся команда дежурных офицеров, что при начальнике гарнизона состоит. Когда войска из Сарыкамыша вышли, ее и набрали, команду-то. Либо из контуженых, да раненых, как Волчанов, либо из запасных… А делать-то им что в этом захолустье, кроме как играть? А заводилой он и состоял — Волчанов, как я говорил. Хотя играли обычно на квартире поручика, что соседом состоял капитану.

Сотник вдруг обозлился:

— Алексей Николаевич! Ошибка это — насчет Натальи — не верю я в ее шпионство!

— Да погоди ты со своей Натальей! Сивцов, получается, также играл?

— Заходил, когда служба позволяла. Как и я, впрочем… Но на что это вам?

— Сивцов таким же вот кольцом отравлен!

Сотник обалдело уставился на Листка.

— И… он?! А нож, аксельбанты? Я, признаться, на него грешил…

— Подполковник Лавренюк среди вас бывал? — не дал опомниться Листок. — Кольца серебряного у него не видел?

Оржанский изумленно уставился, было, на ротмистра, но вдруг замотал головой:

— Господи! И какого дьявола все так в жизни? Правду говорят — взял у черта рогожу, отдать придется и кожу! Знаком с подполковником не был и в компании ни разу не видел! Так, встречались у штаба…

Он уронил голову на грудь.

— Думал, любовь встретил, семью заведу… А вон как все обернулось! Любовь гадиной оказалась, друзья полегли, люди невинные пострадали… Зачем только встретил тебя, Алексей Николаевич? Уйду к казакам, на фронт… Али крест найдет грудь, али пуля!

Он тяжело вздохнул, запустил здоровую руку в карман мятого халата; достал портсигар, в задумчивости раскрыл его и, достав папиросу, поднес ко рту.

— Огня дай, что ли!

Листок чиркнул спичкой и приблизил пламя к папиросе.

— Что за портсигар объявился? Не видал раньше у тебя… Серебряный, что ли?

— Не показывал в "конторе", думал, ругать будешь. Я ведь неделю назад его специально в карты выиграл у одного поручика. На кон свой кинжал ставил с серебряными ножнами. Больно баба эта понравилась!

Сотник захлопнул портсигар и протянул его ротмистру.

— Вот из-за нее все!

Листок сразу узнал его. На серебряной крышке портсигара красовался барельеф полуобнаженной дамы со скрещенными рядом саблей и винтовкой…

Он медленно поднял глаза на Оржанского:

— У какого поручика… выиграл?

Листок, вероятно, изменился в лице, поскольку сотник, отпрянув, изумленно прошептал:

— Что это с вами, Алексей Николаевич? Почернели весь…

— Что за поручик? — взревел вдруг Листок. — Говори!!

Оржанский отпрянул еще дальше.

— Да не знаете вы его — из запасных, недавно прибыл…

Бросок ротмистра был молниеносен — в долю секунды рука вонзилась в ворот халата и, как когда-то в двуколке, подтянула вихрастую голову Оржан-ского к лицу.

— Ты понимаешь, дуралей, что я тебя спрашиваю? Кто… этот… поручик?

В другой обстановке сотник одним бы ударом свалил обезумевшего ротмистра, но все произошло так быстро, а его безумие явилось столь неожиданно, что Оржанский оробел. Едва двигая языком, он прошептал:

— Баков… Поручик Баков… У него играли всегда, сосед Волчанова… А что случилось-то?

Рука ротмистра разжалась. Он вскочил. Глядя куда-то поверх головы казака, прошептал:

— Баков… Конечно же, Баков…

И уже громко:

— Который час?

Оржанский, с изумлением наблюдавший за ним, оттянул ворот мятого халата:

— Часов нет, откуда ж мне знать? Половина четвертого, поди…

Ротмистр резко повернулся и, на ходу запихивая в карман портсигар Оржанского, бросился к дверям.

— Вы куда? — крикнул, было, сотник, но из распахнутой двери уже разносился топот бегущих офицерских сапог.

Было уже сумрачно, когда Яшка, нещадно стегая Сивуху, помчал в сторону госпиталя. Выскочив на уже опустевшую церковную площадь, Листок непроизвольно глянул в дальний конец: оттуда, с Торговой улицы, должен был выехать автомобиль Государя. Машинально подумал, что если Император возвращается в четыре, то, если прибавить еще минут десять езды до госпиталя, в запасе всего минут пятнадцать-двадцать!

— Гони, Яшка, гони! — прокричал он.

— Куда гнать-то, Алексей Николаевич? — крикнул в ответ ефрейтор, сам возбужденный от бешеной езды. — В госпиталь, как говорили?

— К штабу, черт безмозглый! К штабу сначала!

Через десять минут Листок ворвался в дежурную комнату. Посыльный — конопатый солдат, и сидевший у окна дежурки усатый унтер-офицер — помощник дежурного — оба вскочили.

— Где Баков? — накинулся он на унтера.

— Вышел, Вашсокбродь! Как только сообщили с вокзала, что Государь Император проехали дамбу, так поручик поднялись к подполковнику, доложить!

— За мной! Бегом! — крикнул ротмистр ничего не понимающему унтеру и, сигая через две ступени зараз, ринулся по лестнице на второй этаж.

Лавренюк, сидевший за столом, и склонившийся над ним Авилов одновременно поворотили головы на взъерошенного ротмистра, с перекошенным лицом ворвавшегося в приемную комнату.

— Где дежурный поручик? — безумно оглядевшись, прокричал он с порога.

— Что это значит, ротмистр? — возмутился Лавренюк. — Дежурный, где и положено ему быть — в дежурке. А вот вы почему здесь?

Листок подскочил к столу и, склонившись над подполковником — да так, что тот от неожиданности откинулся на спинку стола, — вдруг прошипел в лицо:

— Вспоминайте, Павел Эдуардович, быстро вспоминайте: двадцать пятое ноября, Сивцов за этим столом с телефоном в руках, вы рядом, в приемной… Вспоминаете? Сивцов разговаривает со мной, я спрашиваю, имеет ли подпоручик Зайков "Святую Анну", адъютант справляется у вас, вы отвечаете, что не знаете… Вспомнили?