День середины лета

— А если нет, отец? — Хельга не выдержала и разревелась не тише привязанной у скал Бусинки. — Тогда все погибнут... матушка и братья... Лучше я пойду!

Купец шагнул к дочери и стиснул её в объятьях, прижав к себе, чувствуя, как дочка уткнулась лицом в его грудь и как её горячие слезы насквозь промочили его рубаху.

— Не будет ничего такого, — пробормотал он, гладя широкой ладонью гладкие светлые волосы дочери и глядя невидящим испуганным взглядом на неспокойное море. — Не будет. Всё хорошо кончится. Всё.

Тем временем над морем поднималась буря. Птицы с тревожными криками метались над танцующей водой, вскипали буруны, закручивались воронки небольших водоворотов.

— Идет, богомерзкая тварь, — протянул один из подручных купца, и тот ещё крепче обнял дочь, чувствуя, как затрепыхалось её испуганное сердечко.

Словно огромная чёрная блестящая скала, дракон выползал из моря. Над его могучей спиной, с которой с шумом обрушивались потоки воды, с криками носились чайки. Он задрал ужасную, совершенно бесформенную морду к темнеющему небу и издал громкий трубный звук. Он словно оповещал людей о своем присутствии, и кричал нетерпеливо и жадно, словно опасаясь, что люди не успели подготовить ему трапезу.

— Не смотри, сердечко моё, — прошептал купец, закрывая широкой ладонью глаза дочери, но та вцепилась в его пальцы, убирая их со своего лица и смотрела — смотрела почерневшими от ужаса глазами, как чудовище ползёт к извивающейся, бьющейся в истерике жертве.

Бусинка орала не переставая. Плач вырывался из её груди вместе с каким-то животным визгом, с первобытным страхом, с отчаянным безумием. Она рвалась так, что браслетами, удерживающими её на месте, содрала кожу с запястий, и с растянутых в разные стороны рук стекала кровь. В сравнении с жутким гигантом, нависшим над ней, она казалась совсем крошечной, и совершенно непонятно было, как он насытится такой маленькой девушкой.

В свете заходящего солнца его глаза сверкали подобно вулканическому стеклу. Они были абсолютно гладкие и какие-то плоские, как пуговицы, словно чудовище было неживым. Но эти стеклянные глаза, вращающиеся и рассматривающие девушку, делали чудовище ещё ужаснее.

Чудовище с отвратительным скрежетом разинуло пасть и высунуло язык — странный, тонкий, длинный, похожий на бесцветную полупрозрачную змею, истекающую слизью. Этим извивающимся языком, взбирающимся по одежде Бусинки как живое, самостоятельное существо, дракон коснулся руки девушки там, где была видна кровь. Скользкое мерцающее кольцо обвилось вокруг израненного запястья, и Бусинка завизжала не своим голосом, поняв, что дракон пробует на вкус её кровь — и та ему нравится.

— Сожрёт, — выдохнул купец, и Хельга крепко-накрепко зажмурилась, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в одежду отца. Слышать вопли приговорённой было невыносимо, почти так же жутко и нестерпимо, как самому быть нанизанным на острые зубы чудовища.

— Да скорее, скорее же жри!! Что же ты душу-то тянешь!

Дракону, кажется, Бусинка пришлась очень по вкусу. Он раскрыл пасть пошире, и из неё вывалился поблескивающий беловатый ком — сплетение множества таких же омерзительных скользких языков. Словно извивающиеся черви, неторопливо и жутко взбирались они по одежде несчастной, проникая под ветхую ткань, и под напором скользких, отвратительных черве-языков старенькое платье лопнуло по всем швам и сползло к ногам извивающейся от ужаса жертвы. Белёсые длинные языки обвивали содрогающееся тело Бусинки, тёрлись о кожу, оставляя на ней блестящие слизистые следы, поднимались к голове девушки, заглушая, душа истошные вопли...

Дракон присел, опустив голову к самой земле. Его языки поглотили, обвили жертву полностью, перетёрли веревки, удерживающие её руки, и он аккуратно втянул девушку в свою пасть.

— Сожрал, — упавшим голосом произнёс купец, ощущая, как уходит напряжение и как дрожат от испуга и усталости руки. — Принял жертву-то...

Дракон принял жертву.

Удовлетворенно вздохнув, выпустив из ноздрей струи горячего воздуха, он развернулся и пополз обратно в море, унося ужас людей и оставляя им лишь усталость и невероятное облегчение.

Хельга на груди отца всхлипывала, переживая ужас.

— Пойдешь за Лейфа-то теперь? — грубовато спросил купец. — И жребий тянуть не нужно будет.

Хельга всхлипнула и часто-часто затрясла головой.

Лейф ей не нравился. Он был едва ли не старше её отца, грубый, страшный, с неприятной ухмылкой и злыми глазами. Поговаривали, что Лейф жесток, и его внимание совсем не радовало молоденькую Хельгу.

— Пойду, — всхлипнула она.