Когда идет снег

* * *

Сидели возле камина. Темнота сводила с ума. С момента, когда доели последнюю еду, прошло уже много дней. Может пять, может семь. Все смешалось в одно большое черное пятно. Одно место, одно время, одни мысли — и все черное. Все вокруг застыло. Нет смысла ни в чем. Даже пошевелить пальцем не имеет теперь смысла. Двигаться, значит терять энергию, которую нечем восполнить, кроме ресурсов собственного организма. А ресурсов уже не осталось. Организм безжалостно поглощал сам себя.

Корней окинул взглядом комнату. Шкаф с книгами для растопки печи. Его кровать, которую он никогда не заправлял и спал на ней в той же одежде, в которой и ходил, потому что другой одежды на смену не было. На полу куча мелких веток после огромного количества изрубленных деревьев. Возле входа полено, которым подпирали дверь. За столько дней пребывания тут все вокруг стало родным и привычным. Корней перестал бояться этого дома. Он вообще перестал бояться чего-либо. Страх, паранойя, навязчивые идеи и мечты сменились чувством смирения. Мысли о новом обществе и об изменении людей в лучшую сторону давно перестали посещать его. Только смирение. Смирение перед непреодолимыми обстоятельствами, перед надвигающимся концом его жизни. Может это естественная защита организма? Смириться, если больше ничего не поделать. Почтальон перестал ломиться в дверь и кричать. Возможно, он тоже понимал, что конец близок. Когда ему приносили воду, он, так же, стоял у стены напротив и считал вслух. Никакие хорошие люди за ним не пришли.

Дом не спас их от неминуемой смерти, как казалось раньше. Он всего лишь отсрочил ее, сделал более мучительной и долгой.

Старик постоянно сидел на диване и смотрел на огонь. Иногда рубил деревья. Просто, больше нечего было делать. Когда Корней носил воду Почтальону, Старик безучастно стоял с копьем возле двери. Корней ставил бутылку и клал свечку. Иногда приходилось выливать ведро с мочой, которое Почтальон ставил к двери, когда оно заполнялось.

— Я наберу снега для Почтальона, — сказал Корней, вставая с кровати.

Старик кивнул в ответ.

Корней вышел на улицу, накидал в таз снега, принес в дом и пересыпал его в котел над камином. Еще несколько раз повторил все эти действия, так как работал одной рукой и принести за раз много не мог.

Старик гладил свою бороду, уставившись на огонь. Брились последний раз, когда выходили с Корнеем из его поселка. Костлявые грязные руки касались костлявого лица. Выпученные глаза, мешки под ними и борода. Живой скелет, как собственно и Корней.

— Старик, иди сюда, я открываю, — сказал Корней.

Старик взял копье и подошел к двери. Из кладовки глухо доносился голос Почтальона.

— …двенадцать, тринадцать, четырнадцать…

Корней поднял засов и открыл дверь, положил бутылку с водой, забрал пустую бутылку. Вспомнил, что забыл свечку.

— Посторожи я сейчас, — сказал Корней.

— Давай.

Подошел к камину, открыл ящик — всего одна свечка. Пошел на кухню, взял со стола еще несколько. Вдруг услышал какой-то шум и матерную ругань Старика вперемешку со стонами. Тут же рванул обратно. Старик стоял с ужасом на лице и держал копье с окровавленным лезвием. Почтальон, свернувшись калачиком, катался по полу и кряхтел, стиснув зубы.

— Он… он выпрыгнул оттуда… сам… он сам, Корней… он сам, — невнятно бубнил Старик.

— Давай на диван его! — крикнул Корней.

— Зачем, зачем вы это делаете, — сквозь слезы стонал Почтальон.

Попытались взять его за руки-ноги, но он орал, вертелся, и они никак не могли удобно схватиться, чтоб поднять его. Лужа крови, размазанная по полу, становилась все больше. Через какое-то время Почтальон затих. Старик потрогал его пульс. Живой. Взяли за ноги и отволокли к камину. Кое-как удалось положить его на диван. Старик расстегнул пуговицы на рубашке Почтальона. С виду небольшая ранка, как раз в ширину ножа. Судя по крови на лезвии, нож вошел сантиметров на десять.

— Корней, он с такой силой выбежал из комнаты. Я не знаю, я машинально направил копье на него, а он не остановился и напоролся животом.

Старик нервничал и говорил очень быстро. Потом достал аптечку из рюкзака и вылил на рану какую-то жидкость. Пошла пена.

— Ты знаешь что делать? — спросил Корней.

— Нет.

— Ты пробил ему печень, судя по расположению раны, — сказал Корней, трогая себя рукой за бок.

— Похоже на то. А может оно и к лучшему? — сказал Старик, — одной проблемой меньше?

— Нет! Что ты говоришь?!

— Мы держали его как животное! Подумай, чем бы закончилась его жизнь, если б он не напоролся на копье?!

— Не знаю чем, но убийство это не выход!

— А что выход?

— Пусть все идет своим чередом.

— Вчера, когда ты спал, я встал, решил подкинуть дров и потерял сознание, очнулся лежа у камина. Сколько провалялся, не знаю, — сказал Старик, — мы умираем от голода, Корней. Так же как и он. Рана в животе ничего не меняет. Все равно, что дать яду человеку на гильотине.

— Это ты к чему клонишь?

— К тому, что он и так умрет. Не от раны, так от голода.

— Любой человек и так умрет когда-нибудь. Это не значит, что его можно убить.