Рабочий день

III

Гена переодевался в грязную спецовку.

— Выбирай, Боря, инструмент. Сейчас начнем, — кивнул Микутскому на ящики, заваленные всяким железным хламом. Микутский принялся разбирать их, откладывая гаечные ключи, молотки, отвертки, негромко переговариваясь с Геной.

Они уже были знакомы: Микутский несколько раз приходил сюда за масляной отработкой — они использовали ее для пропитки нижних венцов — и каждый раз попадал на Гену: Генин сменщик часто запивал, и Гене приходилось подменять его. Он был грамотен, читал книги, любил поговорить, страдал от одиночества на дежурстве, рад был любому гостю и Микутского без разговора не отпускал: усаживал на табурет в уголке, сам садился на верстачок, угощал папиросой и начинал допытывать — откуда они, на сколько, почему именно сюда и много ли зарабатывают. Но разве все объяснишь Гене?

Разве расскажешь про Саню Косарева, весьма известного в здешних деловых кругах вербовщика, или коммивояжера, или уж как его назвать, потому что у этого Сани уникальная профессия, которую он несколько лет совершенствовал со времен своего командирства в студенческих отрядах? Про то, как этот небрежно-элегантный молодой человек в замшах, нейлонах и молниях появился однажды в их КБ, куда жена не то что попасть — дозвониться никогда не может, с поблескивающим никелем «дипломатом» в руке — вербовать интеллигенцию ехать в отпуск в Красноярскую тайгу, вместо запланированных Крымов и Сочей — загребать тыщи...

Или про то, как молодому и даже не очень молодому человеку всегда не хватает тыщи рублей, потому что человека, живущего в большом городе, все время обуревают соблазны, трясут они душу, как ветер жидкую осину, а зарплаты — только до аванса. И сколько Микутский себя помнит женатым — а тому уже скоро двенадцать лет, — никогда ее не хватало. Мало того, дефицит семейного бюджета растет и растет, в отличие от зарплаты, потому что... Ох уж эти «потому что»! Потому что мебель в квартире постепенно приходит в ветхость, и нужны не просто новый стол, диван или стулья — нужен определенный стиль, как у людей их круга и возраста; потому что надо ремонтировать квартиру и покупать обои, цветной линолеум и кафель — известка и масляная краска выглядят нынче убого; потому что растут дети, а на них, даже по среднестатистическим данным, нынче тратится в четыре раза больше, чем на их родителей двадцать — тридцать лет назад; потому что надо одеваться, покупать вещи, книги, пластинки, вино, надо время от времени приглашать друзей и ходить в гости, ездить куда-то в отпуск... Дефицит семейного бюджета растет и растет — непостижимо, как люди их круга и возраста сводят концы с концами? — а вместе с дефицитом растет и накапливается неудовлетворенность и раздражение неизвестно чем, которые срываются не на ком-нибудь, а на ближних же... Главное, ничем этих дыр в бюджете не заткнуть, и в конце концов остается одна надежда: на чудо. Люди как-то устраиваются, выкручиваются, у людей какие-то побочные доходы и заработки, леваки, наконец, а какой левак может быть у конструктора-машиностроителя, сидящего за чертежным столом?

Вот в это слабое место и целился Саша Косарев.

Для Микутского, даже более не для него, а для его жены, потому что от дефицита страдала больше всего она, таким чудом могла стать его диссертация. И материала для нее достаточно, есть в нем новизна, подтверждаемая несколькими авторскими свидетельствами, есть статьи в отраслевых изданиях. Страшили формальности: обработка материала, писанина, привлечение математического аппарата, сдача минимума, дополнительные публикации, установление деловых связей в ученом мире. Коробили не совсем чистые способы выполнения этих формальностей: расталкивать себе подобных, ловчить, водить в рестораны... Но более всего тормозило то, что он не чувствовал внутренней потребности в диссертации и преимуществах, с ней связанных, И потому тянул и тянул — по собственному его разумению, честолюбие, комбинационные способности и направленная вовне психическая активность в его характере были выражены довольно слабо. Он не Олег Бреус, его школьный товарищ: у того и диссертация, и гидродинамическая лаборатория под началом, и командировки в разные интересные места, вплоть до заграницы, и трехкомнатная кооперативная, и предстоящая покупка «Жигулей».

А тут эта манящая своей кристальной простотой тысяча в Красноярской тайге — как находка, как меч, разрубающий гордиев узел.

Но как это объяснишь? И даже если бы Микутский ответил понятно, Гена его же запрезирал бы как болтуна, потому что Гена понимает, что у каждого свой принцип и свое самолюбие, и спрашивают совсем необязательно для того, чтобы отвечать. И Микутский отвечал немножко уклончиво, немножко шутливо, а немножко и вправду — в общем, дипломатично, и Гена принимал его ответы с пониманием.

О том о сем говорили — о рыбалке, о житьишке, о женщинах, Микутский походя дал Гене несколько дельных советов по режиму работы действующих двигателей; Гена сразу понял, что имеет дело со специалистом, и очень зауважал его.

Сейчас, пока готовились к переборке двигателя, Гена занимался тем, что поносил свое начальство: наплевать им на дизельную, пока жареный петух не клюнет, чего ни хватись — нету, им лишь бы кубы гнать из лесу да чтоб лесовозы, трелевочники да пилы работали, а там трава не расти...

И тут как раз они и появились: Коля вместе с мужиком, который тащил тяжеленную брезентовую сумку с подшипниками, а за ним — Бердюгин, начальник лесоучастка, в сапогах и штормовке, несмотря на жару, — видимо, только что с лесосеки. И Миша тут возник — увалень с намечающимся брюшком, выпирающим из-под распахнутой куртки. В сарае стало людно.

— Ну, что тут надо ломать-чинить? — подошел Миша к Микутскому.

— Сейчас разберемся, — ответил тот.

— Вот они, — показал на них Коля Бердюгину. — Просят двести. Я согласился.

— И правильно, — буркнул Бердюгин. — Тебе с твоими спецами на неделю хватит, — повернулся к Микутскому. — Сколько вам надо времени?

Микутский помялся, посмотрел на Мишу, будто оценивая его возможности, подумал о том, чтобы не зарваться, и ответил:

— Можно завтра к обеду,

— Давайте так, — резко сказал Бердюгин. — К утру кончаете — плачу двести пятьдесят.

Бердюгин был молод, недавно назначен начальником лесоучастка и немного играл в волевого и сурового руководителя.

— Хорошо, — сказал Микутский, — попробуем, — и сразу прикинул, кого еще из бригады можно взять на помощь. — Вы знаете, мы тут подумали и решили, — продолжил он после небольшой паузы, — посмотреть и пощупать вон ту штуку, — и показал на новый агрегат — на предмет запуска. — Вы не возражаете?

— О, это было бы совсем неплохо! — вырвался из Бердюгина совсем неподобающий волевому начальнику нечаянный эмоциональный всплеск, тут же приглушенный усталым отеческим вздохом: — Не осилите, ребята.

— У нас есть специалисты, — ответил Микутский.

— Нет, ребята грамотные, сделают! — вставил Гена. Он почему-то сразу поверил в этих деловых симпатичных чудаков. Микутскому стало даже немножко не по себе от такой веры — будто надел пиджак не со своего плеча, и он чуть-чуть струхнул: зря они лезут в это дело.

Бердюгин сурово глянул на Гену, чтоб не совал нос не в свои дела, считая его одним из виновников сегодняшнего простоя, и сказал:

— Ну что ж, давайте, я согласен. Готов помогать, чем угодно. Что вам нужно для этого?

— Во-первых, нужны паспорта, — ответил Микутский. — Их должно быть три: на двигатель, на генератор и на возбудитель.

Бердюгин посмотрел на Колю. Коля пожал плечами.

— Нету паспортов. Черт их знает, куда делись, — развел руками. — Еще в тот раз, когда какой-то спец приезжал, найти не могли.

— Разгильдяйство! — рявкнул Бердюгин.

— А при чем здесь я? Я тогда еще здесь не работал! — пробормотал Коля.

— Еще нужны приборы, — сказал Микутский. — Без схемы, да еще без приборов, здесь делать нечего.

— Бери моторку, езжай на тот берег — и чтоб завтра с утра приборы были! — повысил голос, повернувшись к Коле, Бердюгин. — Что это такое — на электростанции ни одного прибора!

— А куда ты, в самом деле, Генка, дел их? Были же и амперметры, и вольтметры! — напустился в свою очередь на моториста Коля.

— Да вот они, все поломанные. — Гена полез внутрь верстачка и стал выкидывать оттуда черные пластмассовые коробки со шкалами. — Я ж говорил, надо новые... Один есть целый, — подал он одну из коробок Микутскому.

— Этого мало, — сказал Микутский.

— В общем, ты понял? Садись и езжай! — снова повернулся к Коле Бердюгин.

— Да куда ехать, кого я там найду — времени четыре часа дня! — возмутился Коля, показав на циферблат часов.

— Захочешь — найдешь! — твердо сказал Бердюгин. — Если там нет — садись в самолет и дуй хоть в Богучаны, хоть в Красноярск, хоть к черту-дьяволу, но чтоб завтра приборы были! Так надо работать!

Он повернулся и ушел, а Коля остался жаловаться Микутскому:

— И чего буровит — сам не знает! Я ж туда только к шести доберусь, а в шесть там ни одной заразы не найдешь! Ты мне лучше скажи, что тебе надо, а я завтра к десяти утра привезу.

— Ну, я пошел? — спросил мужик, что принес подшипники.

— Ладно, иди, — махнул рукой Коля. — Только погоди, я записку главному механику напишу — отдай, если найдешь, а я сейчас пойду на рацию — попробую дозвониться.

Они еще потолковали, какие приборы и инструменты нужны, Коля написал записку, и они, Коля и мужик, ушли. В дизельной стало снова пусто и тихо, только бубнил и бубнил работающий движок.

— Ну что, Миша, засучивай рукава и — начнем! — Микутский хлопнул Мишу по плечу.

— Давайте, помогу, — предложил Гена. — Все равно делать нечего. Надеюсь, бутылку поставите?

— Зачем, честно расплатимся! — сказал Микутский. — Но учти: мы работаем до потери пульса.

— Согласен!

И они начали.

В семь часов пришел Бреус проверить, как идут дела, — работа шла полным ходом. Микутский рассказал про условие Бердюгина. Бреуса оно удовлетворило. Он отозвал в сторону Микутского и спросил, на каких условиях работает Гена. Микутский сказал. Бреус остался недоволен:

— Зачем он нужен? Сами бы не справились, что ли? Я б еще кого-нибудь прислал. Теперь разговоры пойдут — ты же знаешь, что у нас с директором уговор: меньше трепаться о наших заработках, чтоб местные не знали.

— Брось ты мелочиться, — махнул рукой Микутский. — Гена хороший парень.

— Но ты с ним проведи беседу, чтоб не трепался. А я сейчас еще кого-нибудь пришлю. Он принесет вам ужин, чтоб вы не отрывались, и останется.

Переборку двигателя закончили в одиннадцать часов вечера. Оставалось отрегулировать и запустить его, не сил уже не было. Решили это сделать с утра пораньше, чтобы к восьми часам утра он начал работать. Шли на ночлег молча, волоча сапоги по сухой пыльной дороге, усталые и с ног до головы грязные, навстречу розовому закату, который, несмотря на двенадцатый час ночи, тлел и тлел за белесой туманной рекой и черными верхами сопок.