До последней строки

Я знаю, на душе сейчас у Вас скверно. Я сознаю, зачем Вы приходили в университет. Но случившегося в воскресенье не вычеркнешь.

Так вот, с папой Вы неизбежно будете видеться и разговаривать, и, я думаю, Вы не попытаетесь использовать ваши встречи, чтобы что-то поправить. Сознаю, что пишу дикие вещи. Просто невероятно допустить мысль, что Вы позволите себе это, тем более в разговоре с таким человеком, как мой папа. И все же я решила предупредить.

Что и говорить, хороший урок я получила. Ладно, что мое, то мое.

На это письмо отвечать не надо. Я сдержала слово, написала, и все».

Орсанов во второй раз пробежал глазами последнюю строку: «… написала, и все»… И не Нина, а ее отец сначала вдруг представился ему — жестокий, злой, неистово упрямый, а уж потом она, Нина.

Его охватило жаром: не может быть! Все поправимо.

Не сейчас, конечно, не сейчас, но поправимо! Поправимо!

В колонный заглянул вахтер.

— Извините, думал, никого… хотел запереть.

Запереть… Орсанов рассеянно посмотрел на осторожно закрытую вахтером дверь. Запереть… есть такое слово в литературном языке? Конечно, есть. Или нет?… Запереть, запереть… Есть или нет, есть или нет?.

Он провел ужасную ночь, и, наверное, это сказывается. Нет, скорее наоборот: все сказалось в эту ночь. С вечера постелил себе в кабинете, на диване. Снилось, что его окружили какие-то темные личности. Хотели ограбить, убить, он побежал и очутился в незнакомой, чужой квартире. И тогда появился отец, а с ним люди в ватниках, какие дают заключенным. Но оказалось, что эти люди из милиции, они пошли с ним, ограждая его, но и преследователи были где-то тут, и страх его не ослабевал, а нарастал. Навстречу выбежала собачонка, маленькая, жалкая, невероятно худая, и вся, как в вате, в инее. Он очутился опять один, на вершине тонкой сосны, которая становилась все длиннее и длиннее. И круча, на которой стояла сосна, делалась все выше и выше, а внизу, на дне пропасти, все бежала собачонка. Сосна стала сгибаться над пропастью, повисла над ней; Орсанов проснулся. Дрожь долго еще не унималась в нем, и долго еще бешено стучало сердце… Он подумал, что давно, очень давно не видел отца во сне. А может быть, отец вообще прежде ни разу не снился ему. Вспомнился разговор с ним на вокзале. Никогда они не были близки; Орсанов и не знал толком отца, но он все-таки был; после встречи на вокзале осталось такое чувство, что отец ушел навсегда-. Мама, конечно, на пишет. В сущности, только она одна и есть у него Потом он забылся в тяжелой дреме, и, когда снова очнулся, наступило самое невыносимое. Он ощутил в себе, именно ощутил в себе невероятную тоску: она не пришла со стороны, не навалилась на него, а была в нем и напоминала пустоту — легкую, ничего не весящую, но давящую, разрывающую сердце на части. Ему стало страшно, захотелось броситься в соседнюю комнату, разбудить жену…. Он сумел побороть этот страх, но уснуть уже больше не смог

Пора было идти туда, в клуб. Это недалеко: полквартала от редакции до угла и еще полквартала налево. Старинный одноэтажный особняк на сравнительно тихой для центра улице. Было ветрено. Сквозь облака расплывшимся бесформенным пятном проглядывало солнце.

Орсанов дошел до угла, повернул… По обеим сторонам улицы и на мостовой группами стояли люди; посредине квартала они запрудили улицу сплошной толпой. «С чего это? — рассеянно подумал Орсанов. — Случилось что-нибудь?» И, лишь привычно глянув на маленькое среди многоэтажных домов здание клуба, он понял.

«Как Жореса какого-нибудь…» Ему сделалось не по себе от своих же слов, и он ускорил шаги, как будто хотел уйти от кого-то.

Переходя улицу, заметил впереди троих в железнодорожных шинелях, спешивших к клубу. Высокая, статная девушка несла цветы. Орсанов не знал ее. Зато он узнал пожилого, твердо, хотя и с легкой хромотой шагающего, низенького крепыша: Ногин. Узнал не сразу, потому что прежде видел его в больнице, в халате, с забинтованной головой. Третий был в очках, неуклюжий, плечистый. Орсанов догадался: Федотов.

…Он не сразу вошел в зал. Задержался в заполненной молчаливой гостиной. Поздоровался со знакомыми.

Гостиную соединяли с залом две двери. Прерывистая цепочка людей втекала в одну дверь и вытекала из другой.

В гостиной, между дверьми, висел на стене портрет — такой же, как и на лестничной площадке в редакции.

В клуб перестали впускать. Струйка людей, втекавшая в зал, оборвалась. На какое-то время у двери — и со стороны гостиной и со стороны зала — образовалась пустота; каждый появившийся в ней мог быть хорошо замечен. Подготовив нужное выражение лица, в меру наклонив голову, в меру ссутулившись, Орсанов направился к двери.

* * *

Ханжин Владимир Васильевич

ДО ПОСЛЕДНЕЙ СТРОКИ

М… «Советский писатель», 1966, 224 стр.

Тем. план выпуска 1966 г. №90

Редактор Г. А. Блистанова

Художник А. Л. Шульц

Худож. редактор Е. И. Балашева

Техн. редактор А. И. Мордовина

Корректор Ф. А. Рыскина

Сдано в набор 13/VI 1966 г. Подписано к печати 26/IX 1966 г. А 16189. Бумага 70х108-1/32. Тираж 30 000 экз. Заказ № 1007. Текст отпечатан на бум. тип. № 1. Печ. л. 7,0 (9,80). Уч.-изд. л 9,46. Цена 42 коп.

Издательство «Советский писатель», Москва К-9, Б. Гнеэдниковскнй пер., 10

Ленинградская типография № 5 Главполнграфпрома Комитета по печати при Совете Министров СССР Красная ул… 1/3