Поющие барханы (сборник)

Жандос только сейчас по-настоящему понял, как дорога ему родная земля, как нужны ему родные люди. Он понял, что без людей степь таит в себе предательство и равнодушие. Она жестока и сурова. Он узнал еще, что человека старит не время, а события. Жандос понял, что люди жестоки оттого, что им приходится влачить на земле свое горькое существование вроде волов, которым проткнули ноздри и тащат на поводу неизвестно куда. Понял, что если не погиб, то существуешь, бьешься как рыба об лед, что вон те тучи совсем не похожи на весенние, а подлые и коварные, что вороны, питающиеся падалью, только и ждут одного — падали. А озеро, покинутое перелетными птицами, пришло в горестное, унылое состояние. Степь, лишившись людей, потеряет свое лицо…

Он подумал, что если Бокенши и Борсак останутся живыми и он благополучно доставит их в родное кочевье, если они вырастут и станут нормальными людьми, то это возвысит его. А если они вырастут и станут защитниками своего народа, он ими станет гордиться. Значит, труд его оправдался. А если вдруг они станут жестокими и чуждыми родному племени, — спаси от этого аллах! — он зарежет их собственной рукой.

Жандос лежал на земле и думал: "Аул стронулся с насиженных, привычных мест неизвестно куда. Хоть бы новое место оказалось счастливым. А вдруг и в новых местах их встретят враги или новые соседи посмотрят на них недобрыми глазами? О моя родная степь, лежишь ты передо мной пожелтевшая, словно пеленки ребенка. Скажи мне, чьи подошвы ты будешь лизать, чьей станешь пищей? Что ты станешь делать, если твои враги не придут, как джунгары с жестоким набегом, а прикинутся твоими друзьями, а у самих кинжал за пазухой? Не распознать тебе врага, встретишь ты его с распростертыми объятиями, потянешься к нему с улыбкой, как ребенок к матери, раскроешь нежные объятия, а тебе в это время всадят в спину нож. Спаси тебя аллах от этого! Ведь твоему радушию нет границ.

О широкая казахская степь! Лежишь ты с окровавленным ртом, как мать, выплакавшая в платок свое горе, настанет ли время, когда казахи забудут всеобщее кочевье и жалостное прощание с обжитыми местами? И заживут они без страха и испытаний. Почему-то все время я сравниваю тебя с темп вон дергающимися воронами. Видал ли кто. чтобы стая ворон взяла живого волка?

Я виноват перед тобой, о бедная родная земля. Я забыл о твоей щедрости и твоем бескорыстии. Ведь ты даешь приют и живому и мертвому. Если я начинаю долго думать о твоей будущей судьбе, то почему-то мне хочется умереть. Хорошо, я умру, о аллах, умру".

Жандос не умер, хотя в какое-то краткое мгновенье и подумал об этом…

На четвертый день пути повалил снег. Жандос положил верблюдицу и притулился около ее теплого бока, чтобы немного вздремнуть. Бокенши и Ворса, привыкшие к верблюжьему молоку, спали в переметной суме.

Еще вчера черные холмы нынче завернулись в белый саван и успокоились. Грязная, неуютная осенняя степь давно уже соскучилась по снегу. Теперь ее было не узнать — так она преобразилась. Снег сверкал под лучами солнца, как россыпь драгоценных камней. Дальние холмы белели без единого темного пятнышка. Кончились враз надоедливые осенние дожди, воющий ветер, грязь и распутица. Степь выглядела как жайнамаз матери Айпары.

Жандос дремал, привалившись к боку верблюдицы. Он не мог видеть, как на горизонте показались две точки. Сначала они были не больше двух жучков, ползущих по белой скатерти степи, затем стали увеличиваться. Когда всадники подъехали поближе, печальная картина представилась их взору. Посреди белой степи лежала верблюдица, припорошенная снегом, на горбах ее сидели две вороны и сорока. При приближении всадников птицы недовольно прокаркали, сорока заверещала, и они неохотно улетели. Какие-то жалкие люди отнимали их законную добычу. Верблюдица лежала, вытянув шею, будто ее ударили по голове, и словно говорила: "Сиротки, я сделала для вас все, что могла, теперь надейтесь только на себя". И странно, что в последний раз она легла спиной на восток, а головой в сторону Мекки, как будто напоминала людям, что до последнего вздоха надо смотреть на Каабу. Может быть, это и не так, но так было. Из глаз верблюдицы вытекли слезы, которые еще не успели замерзнуть.

Всадники удивились, что верблюдица не свалилась в сторону, не вытянула ноги, а околела, стоя на коленях.

Эти всадники были людьми матери Айпары, которая послала их на поиски Жандоса. Когда они подняли на руки двух младенцев, те завопили — видно, опять проголодались. Жандос был без сознания. Кое-как они привели его в чувство и поставили на ноги. Сначала Жандос схватился за кинжал, но, узнав своих, бросился в объятия. Потом он отошел в сторону и долго плакал.

Ему было жалко верблюдицу, которая четыре дня спасала их от неминуемой смерти и наконец привела их к своим. Ему не хотелось, чтобы хищники растерзали ее. Он велел жигитам поднять ее, хотя бы перевернуть на бок и закопать. Когда те дернули ее за горбы, она повалилась на бок.

Смерть верблюдицы сильно подействовала на Жандоса. Он не знал, отчего она умерла, так как не голодала и не болела. Может быть, от тоски по своему верблюжонку? "Мы тебя похороним, — пообещал Жандос, — вернемся и похороним, чтобы ты не стала добычей воронья. Несчастная верблюдица, ты ведь должна была бы ненавидеть людей, кровожадных и бессердечных, которые отняли у тебя верблюжонка. Но все-таки ты опять подчинилась их власти, выполнила свой долг, не пожелала смерти младенцам, спасла их от врагов, проявив великодушие и доброту. Пусть же земля тебе будет пухом! Ты последняя из кочевья, которое с плачем ушло на восток. Ты как будто знала, что в этом беспокойном и бессердечном мире нет никакой надежды на благополучное существование. Ты не поверила в лучшую жизнь кочевья. В последний раз увидела белый, чистый снег и испустила дух, видно до конца исчерпав все свои силы, всю энергию. Перед смертью ты, наверное, долго рыдала и все звала своего погибшего верблюжонка, но я этого ничего не слышал, потому что был в беспамятстве. Ты, наверное, хотела встать и пойти на поиски своего верблюжонка, но около своего бока ты чувствовала тепло живых существ, которые доверились тебе. И ты не шевельнулась ни разу, чтобы не спугнуть это тепло, так и умерла".

Мертвая верблюдица была похожа на кулачок желтой степи, сжатый в бессильной ярости…

Никто из кочевья не пришел похоронить верблюдицу, надо было двигаться на восток. Жадные красноглазые волки растерзали ее, вороны и сороки довершили дело. Такова уж участь падшего животного, таков закон степи.