Всем спокойной ночи

Глава 1

— Есть кто дома? — Я постучала в красную входную дверь Китти Кавано, затем взялась за латунное дверное кольцо и пару раз брякнула им. — Есть тут кто-нибудь?

— Мамуля, можно я позвоню? — спросила Софи.

Она приподнялась на цыпочки, примериваясь кулачком к пуговке звонка.

— Сейчас моя очередь! — завопил Сэм, пиная кроссовкой одну из идеально круглых тыкв у входной двери Китти.

Хеллоуин был неделю назад, и единственное, на что мы сподобились — изваяли накануне одну тыквенную страшилку. Бедняжка получилась кривенькой, за ночь ее правая половина сгнила и провалилась. Утром тыквенная головушка выглядела, как жертва многоопытного садиста. Когда я поставила внутрь зажженную свечку, дети — все трое — разрыдались.

— Сейчас моя очередь, — заявил Джек, отталкивая младшего брата, появившегося на свет тремя минутами позже.

— Не пихайся! — завопил Сэм, толкаясь в ответ.

— Софи. Потом Сэм. После Джек! — строго произнесла я.

Две степени по английской литературе, карьера в Нью-Йорке и как закономерный итог — я стою на пороге дома малознакомой соседки где-то в пригороде, в Коннектикуте, и воюю со своими тремя детьми в возрасте до пяти лет. Волосы не чесаны, на плече тяжелая сумка, набитая леденцами на палочке для подкупа деток. Как это все случилось? Понятия не имею. Особенно плохо припоминаю момент, когда я ухитрилась забеременеть мальчишками — Софи в то время было всего семь недель. Я и сам-то половой акт, исполненный чисто из супружеской любезности, толком не припомню, а уж про презерватив — ни малейшего воспоминания.

Софи, подрагивая косичками, потянулась вверх и позвонила. Она высокомерно покосилась на братьев, на левой щечке обозначилась ямочка, во взгляде ясно читалось: вот как это делается. Никто не возразил. Я посмотрела на часы и задала себе вопрос: правильно ли я поняла Китти? Она позвонила в среду вечером, когда мальчики отмокали в ванне, а Софи сидела на стульчаке, балуясь губной помадой и ожидая своей очереди. В мокрой рубашке, с тряпкой в руке я стояла на коленях перед ванной, выскребала у мальчиков из-под ногтей грязь детской площадки и предавалась одному из моих самых ярких и будоражащих снов наяву. Он всегда начинался со стука в дверь. На пороге стояли двое. Кто они? Полицейские? Агенты ФБР? Я так и не могла выбрать.

Младший, в бежевом костюме, с небольшими, аккуратно подстриженными усиками песочного цвета. Тот, что постарше — в темном костюме, редеющие черные волосы зачесаны на лысину. «Произошла ошибка», — обычно говорил он и объяснял, что из-за какого-то непредусмотренного сбоя, который я так никогда и не смогла полностью уяснить (Кошмарный сон? Альтернативная Вселенная?), я оказалась в чьей-то чужой жизни, с чужими детьми. «Неужели?» — спрашивала я, стараясь, чтобы мой голос не звучал нетерпеливо, и в этот момент между ними появлялась женщина. В последний раз она представилась мне дамочкой со счастливым лицом из рекламы «Свиффера»,[1] которая вытирает пыль, пританцовывая под песню «Дево».[2] «Ах, вот вы где, шалунишки?» — говорит она детям. «Сожалею о причиненных неудобствах», — обращается она ко мне. «Нет проблем», — любезно улыбаюсь я. И тогда она…

— Телефон!

Я подняла голову. Мой муж стоял в дверях, с портфелем в одной руке и телефоном в другой, и в его пристальном взгляде читалось если не откровенное презрение, то снисхождение. Мое сердце упало, я осознала, что за весь день брызги воды из ванны мальчишек — единственный душ, который успела принять.

Я потянулась к трубке намыленной рукой.

— Можешь присмотреть за ними минутку?

— Дай мне сначала выбраться из этого костюма, — сказал он и исчез в прихожей.

Перевод: «Увидимся через час». Я подавила вздох и приткнула телефон под ухо.

— Алло?

— Кейт, это Китти Кавано, — услышала я низкий, интеллигентный голос. — Хотела спросить, сможешь ли ты заглянуть ко мне на ленч в пятницу?

Я была слишком ошарашена, чтобы пробормотать «конечно» или «да». Выговорила нечто вроде «а как же», хотя ленч с Китти Кавано не занимал верхних строчек в списке первоочередных дел. С моей точки зрения, она воплощала все то, что казалось неправильным в городе, ставшим моим новым родным домом.

Помню, как я впервые увидела Китти. Потратив все утро на распаковку вещей, я повезла детей в парк, о нем упоминал наш риелтор. Я три дня не мыла свои густые, кудрявые каштановые волосы и выглядела растрепанной, но другие мамочки точно не будут возражать, думала я, вкатываясь на парковку. Когда мы с детьми вошли на детскую площадку через белые ворота из штакетника, я увидела четырех женщин, сидевших на зеленой деревянной скамейке у качелей: с темно-розовой губной помадой одинакового оттенка; устрашающе холеных, в прекрасной, внушающей ужас физической форме. У каждой на плече висела сумка для памперсов из узорчатой шелковой ткани с монограммой.

— Привет, — сказала я.

Мой голос отскочил от засыпанных мелкими камушками резиновых матов под горкой и эхом раскатился по всей площадке. Женщины оглядели мой прикид (заляпанные вареньем свободные штаны с карманами; кроссовки, по которым прошлись пальчики, вымазанные в краске; одна из застиранных серых футболок мужа с длинным рукавом, поверх моя собственная лиловая рубашка с коротким рукавчиком), оценили мои неухоженные волосы, отметили полное отсутствие макияжа на лице, живот и бедра, которыми я все планировала заняться вплотную последние два года, и, наконец, посмотрели на детей. Джек выглядел нормально, но Сэм сжимал в кулачке свою любимую соску, которой не пользовался уже несколько месяцев, а Софи натянула балетную юбочку поверх пижамных штанишек.

В центре сидела мускулистая блондинка в расклешенных брюках цвета верблюжьей шерсти и флисовом жилете на «молнии». Она подняла руку и еле заметно улыбнулась. Как я узнала позже, ее звали Лекси Хагенхольдт, и ее внешний вид полностью соответствовал реальности — она играла в футбол и лакросс[3] за сборную штата, до замужества работала тренером в школе и через шесть недель после рождения Брирли начала готовиться к стартам по триатлону.

Брюнетка, сидевшая рядом с ней, приветствовала нас вялым взмахом руки. Ее светло-каштановые волосы до плеч были тщательно мелированы и причесаны, брови выщипаны идеальными дугами, а затем выкрашены в цвет прически. Полные губы кривились, будто она попробовала нечто кислое. Это была Сьюки Сазерленд, в дорогущих джинсах и замшевых ботиночках с острыми мысками, на высоких каблуках. Она была одета приблизительно так же, как моя подруга Джейн оделась бы на тусовку. А я бы никогда даже и не попыталась бы.

— Привет, — произнесла рыженькая Кэрол Гвиннелл, сидевшая с краю.

Она щеголяла в свитере цвета баклажана и в длинной юбке умопомрачительных оттенков красного, золотого и оранжевого; в маленьких золотых сережках в виде гроздьев крошечных колокольчиков, которые звенели и побрякивали; в фиолетовых туфельках, расшитых блестками и золотой тесьмой. Муж Кэрол, как я вскоре узнала, возглавлял судебную практику в одной из пяти крупнейших юридических фирм в Нью-Йорке. Кэрол и Роб с двумя сыновьями жили в «Беттенкурте»,[4] у них был летний дом в Нантакете, что, полагаю, давало ей право одеваться так, словно она могла сразу же, если бы захотела, отправиться на концерт Стиви Никс.

И, наконец, четвертая женщина соизволила подойти к нам. Она грациозно опустилась на колени перед моими детьми и по очереди спросила каждого, как его зовут. Ее прямые густые волосы, убранные черным бархатным обручем, ниспадали до середины спины сплошным блестящим потоком шоколадного цвета. У нее были прелестные черты лица: полные губы, прямой узкий носик, высокие скулы и аккуратный небольшой подбородок. Учитывая цвет волос и золотистую кожу, можно было бы ожидать карие глаза, однако ее широко расставленные глаза были голубыми — такого темного оттенка, что казались почти фиолетовыми. Цвета фиалок.

— Меня зовут Китти Кавано, — сказала она моим детям. — У меня тоже близнецы.

— Кейт Кляйн, — произнесла я, подумав: «Не покупайтесь на это, маленькие поганцы». Конечно же, мои дети были очарованы. Мальчики отклеились от моей ноги и робко заулыбались.

— Ты такая хорошенькая! — прочирикала Софи, уставившись на нее.

Я постаралась не закатывать глаза. В последний раз, когда Софи смотрела на меня так же пристально, она не сказала, что я хорошенькая. Заявила, что у меня растут волосы на подбородке.

Я тщательно приклеила улыбку на физиономию и сделала ряд памятных заметок: выяснить, где можно купить замшевый пиджак такого великолепного кроя; узнать, где эти женщины укладывают волосы, отбеливают зубы и выщипывают брови; попытаться найти мамаш таких же, как и я, перегруженных заботами, неухоженных, с кормой шире холодильника, даже если ради этого придется пересечь границы штатов.

Дамы вернулись к беседе о пропорциях между учениками и преподавателями в конкурирующих частных школах нашего города. Я потратила три посещения детской площадки и двадцать минут на прослушивание рассказа Сьюки о том, как она переделала всю свою кладовку, плюс сагу о визите к мистеру Стивену, местному парикмахеру, прежде чем мы с Китти поговорили. О том, какую выпечку мне принести на ежегодную праздничную распродажу в «Красной тачке», нашем детском садике. «Никаких орехов, никаких молочных продуктов», — сказала мне Китти. Я покорно кивнула и постаралась удержаться от вопроса: «А как насчет крэка?»

Наш второй разговор был менее успешным. Летним днем мы стояли бок о бок у качелей на детской площадке. На Китти был розовый льняной сарафан, простой, но элегантный. Так выглядеть и одеваться я не пыталась годами. Я была в сомнительной чистоты брюках и хлопковом топике и чувствовала себя толстой, неопрятной и вообще несоответствующей ситуации. «Все этот город», — думала я, оттягивая пояс и подталкивая качели Софи. В Нью-Йорке я иногда удостаивалась одобрительного свиста строительных рабочих или же ловила оценивающий взгляд прохожего. Шестьдесят миль от города — и я уже просто тетка в тренировочном костюме.

Вслух я предавалась мечтам об отпуске, какого у меня, вероятно, никогда не будет, описывая некий курорт, о котором прочитала в туристическом журнале в приемной гинеколога. Уединенные бунгало… персональные плавательные бассейны… каждое утро на террасе только что сорванные персики и плоды папайя…

— А туда можно приехать с детьми? — спросила Китти.

— А зачем? — удивилась я.

— Мы с Филом всюду берем дочерей с собой, — чопорно ответила она, качая маленькую Мэдлин. — Я никогда не оставлю их одних.

— Никогда-никогда? Даже в кино не сходите в пятницу вечером? В гости? Перекусить?

Ее изумительные волосы чуть качнулись, еле заметная улыбка заиграла на губах.

— Я никогда их не оставлю.

Я кивнула, вытащила Софи из качелей, пробормотала «приятных выходных» (и лишь позднее сообразила, что был вторник), запихала всех троих детей в машину, вставила диск в плеер, врубила музыку и всю дорогу домой бормотала:

— Вот ненормальная.

С той поры наше с Китти знакомство приостановилось на фазе «кивнул-и-помахал-рукой». Мы улыбались друг другу через футбольное поле или в молочном отделе гастронома. Я не хотела, чтобы наши отношения развивались. Скользкой от шампуня рукой я уложила выбившуюся завитушку за правое ухо и подумала: «Ну что же, бездумное послушание». Именно из-за него у меня теперь трое маленьких детей и дом в Коннектикуте.