Записки президента

3.

Интересно было бы взглянуть в этот момент на мою физиономию. Нет, я не поперхнулся коньяком, у меня не отвисла челюсть, всё же за мою, уже довольно долгую жизнь я стал морально устойчивым, но просто любопытно, что увидел человек, сказавший такое. Вы понимаете, что в разговоре возникла некоторая пауза. Через несколько секунд я сделал глоток из бокала и поинтересовался, чем обусловлен выбор исполнителя этой роли.

– В первую очередь – тем, что Вы – никто. Хотя таких тут каждый первый, но Вы ещё и довольно интересный тип. Если не возражаете, я Вам сейчас постараюсь Вас же и продать.

Я сделал ещё глоток и заинтересованное лицо.

– Не возражаю.

– Так вот, я потратил довольно много средств на поиск подходящего кандидата. Это должен быть человек с определённым набором волевых качеств, разумный. Не заумный, а именно разумный. Решительный, но не безрассудный. Умеющий связно говорить. С приемлемым экстерьером, без вредных привычек. Без того, за что его можно подержать, как за яйца – недвижимость, там, за рубежом, дети в интересном возрасте и тому подобное. У него, в конце концов, должны быть соответствующие должности благозвучные имя и фамилия, а также титульная национальность. Если Вы следите за ходом моих мыслей, то, наверное, заметили, что я сейчас описываю именно исполнителя роли, то есть того, кто будет читать с бумажки.

– Не поверите, не только слежу, но даже есть желание конспектировать.

Он отхлебнул из бокала.

– И тут мне приносят распечатку нескольких Ваших постов в соцсетях. И я подумал – а зачем мне актёр, если у моего кандидата может быть субъектность? Я заказал на Вас объективку.

– Хорошее слово. Ламповое какое-то, если Вы понимаете, о чём я.

– Да. А только мне пришла в голову мысль о лампе на столе следователя? – Он снова отхлебнул и продолжил, – В первую очередь, меня интересовало, – человек так только говорит или действительно так думает? Ну и куча других разных мелочей. Мои люди умеют готовить материалы.

За Вами наблюдали довольно продолжительное время, перекопали всю Вашу жизнь и каждый пакет с мусором, который Вы выносили. В результате я узнал, что Вы – мечта психолога, ходячая диссертация, так сказать. Инь-Ян, воспетый Гегелем. Единство и борьба противоположностей. Отъявленный лентяй с потрясающей трудоспособностью. Мизантроп-гуманист, обладающий чувством юмора, настолько циничным, что Вас хочется удавить, но руки трясутся от смеха. При этом, повторюсь, Вы – никто. У Вас нет сколько-нибудь значимого бизнеса, нет связей, то есть Вы никому не обязаны оказывать ответные услуги. Вас не за что ухватить и при этом Вы не скользкий. У Вас хороший опыт организатора и люди готовы идти за Вами. Вам удаётся их не то, чтобы подчинять, но располагать к себе и вызывать у них преданность. Вы умеете руководить, а своей лени Вы обязаны креативностью мышления. Само же Ваше мышление достаточно масштабно, чтобы можно было назвать его державным.

Придраться к Вам, конечно, можно, но предъявить нечего. Все Ваши шашни с замужними женщинами заканчивались без ведома их мужей, некоторые налоговые неурядицы разруливались либо, благодаря тупости исполнителей, либо – пару раз в суде. Государство к Вам претензий не имеет. Я сам себя слушаю и понимаю, что, если мы почему-то не договоримся, я, ей богу, предложу Вам работу у себя. В общем, я решил предоставить Вам полный карт-бланш во внешней и внутренней политике и просто наблюдать со стороны, как Вы создаёте стране светлое настоящее.

– Предположим, что Вам не придётся предлагать мне работу, но Вы до сих пор не сказали, что, кроме души, я должен Вам продать за это предложение. Зачем Вам эти игры?

– Видите ли, Максим Евгеньевич, я уже довольно много прожил и каждый следующий день приближает меня к концу. Я стал сентиментальным. Денег, которые у меня есть, хватит на то, чтобы, минимум, два поколения моих потомков вообще ничего не делали и не делали это, купаясь в роскоши. А поскольку я заработал эти деньги именно здесь, мне вдруг захотелось дать этой стране что-нибудь хорошее, например, президента.

– Я щас запла́чу.

– Не ревите. Действующая власть сделала меня опальным и скандальным не просто так. Мои… назовём их недоброжелателями, приведшие сегодняшнее руководство Славии к власти, они… используя силу державного аппарата, отжали, говоря по-простому, у меня бо́льшую часть активов по эту сторону границы. Поэтому, во-первых, я хочу отыграться. Их сегодняшнее могущество держится исключительно на влиянии на руководство страны. Сменится руководство – сократится их немеряная крутота. Уже от этого я получу колоссальное моральное удовлетворение. Кроме того, отжатое у меня, отжималось настолько непрофессионально, что после смены власти я верну себе всё в первом же судебном заседании. А ещё я передам Вам несколько пухлых папочек и флэшек с материалами, позволяющими после прихода к власти засадить за решётку всех, кто сейчас говорит с центральных трибун, плюс тех самых моих недоброжелателей.

– А материалы ваши люди готовить умеют…

– И, уверяю Вас, что при всём здоровье Вашего цинизма, ознакомившись с этими материалами, Вы пожалеете, что у нас отменена смертная казнь. А открытый судебный процесс над фигурантами забросит Ваш рейтинг за облака на всё время правления. Я же, учитывая, что Вы некоторым образом будете мне обязаны, со своей стороны надеюсь на сохранность моих инвестиций в экономику Славии и на то, что Вы не захотите перестать быть мне обязанным каким-нибудь неприятным для меня способом. Кстати, ваша договороспособность – один из тяжёлых камушков в Вашу пользу.

– А почему бы Вам самому не стать президентом?

– Так я ж олигарх, мироед и эксплуататор трудящихся, то есть со старта – негодяй, наворовавший народного добра, а теперь ещё на царство решивший пролезть. Очень невыгодная стартовая позиция. У меня есть знакомые, которые этого не понимают, но упорно лезут сами или создают партии имени себя и открыто тащат за руку своих ставленников. Голосование решает не всё, но очень многое, а голосует тот самый народ, который недолюбливает таких, как я. Чтобы почесать самолюбие, мне это тоже не нужно, поверьте, я достиг в жизни достаточно, чтобы не лезть в публичную политику. Когда звание депутата Народного Собрания защищало от всего вообще, я был депутатом, но после того, как ввели моду лишать депутатов звания и меня с несколькими моими товарищами бывшие коллеги просто слили, играть в эти игры стало бессмысленно.

– Хорошо, у вас есть распечатка моих текстов, наймите актёра, пусть их озвучивает, зачем я?

– Человек, который придумал автомобиль и человек, который видел, как он ездит – это два разных человека, если Вы понимаете, о чём я. Наняв, как Вы говорите, актёра, мне нужно будет нанимать Вас, чтобы разъяснять ему что за чем и почему именно так. Или на основании Ваших мыслей создавать некое новое учение, что потребует гораздо больших затрат. Не то, чтобы у меня не было денег, но их нужно инвестировать разумно. Кроме того, так мне легче сохранить инкогнито.

– Это у Вас по столу та самая объективка разложена? Вы время от времени туда поглядываете, прежде чем меня в очередной раз ошарашить. Дадите почитать?

– И не надейтесь. Я хочу знать о Вас больше, чем Вы сами о себе знаете.

– Там написано, что мне не с кем согласовывать мои решения?

– Там даже написано, что обычно Вы их принимаете сразу, не беря времени на обдумывание.

– Вы не производите впечатление человека, который организовал эту встречу, чтобы пошутить.

– О! – он ткнул пальцем в один из листов, – «ловит на лету».

– Тогда какие наши действия?

Синицкий запустил руку в карман, достал какой-то брелок и нажал на нём кнопку. Через несколько секунд в глубине холла открылась дверь и в неё вошёл невысокий, худощавый мужчина неприметной внешности, одетый в хорошо сидящий костюм и при галстуке. Галстук привлекал внимания больше, чем лицо, таким оно было ординарным и незапоминающимся.

– Знакомьтесь, господин будущий президент Славии, это – Владимир Егорович Глинский. Для своих – Егорыч. Кстати, у Вас дома, случайно, чайник на плите или утюг невыключенный не остался? А то мы ещё какое-то время тут пообщаемся, а начинать Вашу карьеру с пожара не хотелось бы.

– Не беспокойтесь, – и, повернувшись к Егорычу, я слегка кивнул и представился, – Максим.

– Максим Евгеньевич, – произнёс Глинский и повернулся к Синицкому.

Тот сразу понял, что от него ждут и продолжил:

– О том, что мы с Егорычем знакомы, не знает вообще никто. По крайней мере из ныне живущих. Так получилось. Поскольку мы с Вами отныне тоже друг друга не знаем и в следующий раз увидимся, и официально познакомимся только через какое-то время после Вашей инаугурации, он будет связующим звеном между нами. Когда-то давно его учили сменять династии на тронах и устраивать народные революции. И, насколько мне известно, пару раз ему даже удалось попрактиковаться. Я вверяю Вас в его тёплые руки.

– Нянька или надзиратель?

– Мы с Вами вспоминали восточные сказки. Так вот, поначалу – Ваш личный джинн из лампы, а после выборов – руководитель Вашей администрации. Мы решили, что в этом возрасте Егорычу уже пора переходить на легальное положение. Первое, что Вы сделаете завтра утром – повысите своего помощника от прораба до… нет, не министра, – он усмехнулся своим мыслям, – до уровня директора предприятия, Сергей вам достаточно предан и заслужил повышение. А то в самое ближайшее время у Вашей фирмы появится несколько очень крупных заказов, а времени на то, чтобы, как обычно, заниматься всем лично, у Вас уже не будет. А деньги где-то брать Вам будет нужно.

– Мне с каждой Вашей фразой всё страшнее жить.

– Чтобы Вас окончательно успокоить, я скажу, что Вашу первую любовь звали, – он глянул на свои листки, – Лена Иретина. Это было в детском саду и ни во что не переросло. А вы с тех пор не виделись. У неё, кстати, всё в порядке. Трое уже совсем взрослых детей-погодков, две девочки и мальчик. И на редкость счастливый брак. А нам нужно прощаться. Сейчас мои парни отвезут вас домой, а сюда привезут ещё нескольких «кандидатов в президенты», в том числе – того, кого я буду официально поддерживать на этих выборах. И, да, мне импонирует Ваш дар не удивляться. Надеюсь, у Вас получится сделать из всего вот этого такую страну, в которой хочется жить.

Когда дверь бусика снова открылась, он стоял перед моим подъездом, а парни выходили из него, держа в руках по две упаковки чешского пива. Стоило ли удивляться, что это был мой любимый сорт.