Свободу медведям

Хорошее настроение

Итак, мы сидели в кафе «Вольксгартен» и смотрели через каменный сад на деревья, на пруды с красной и зеленой водой из-за отражавшегося в них зеленого и красного света развешанных по террасе фонарей. Все девушки высыпали наружу; их голоса неожиданно и волнующе долетали до нас сквозь деревья; словно птиц, девушек всегда можно определить по производимому ими шуму — стуку каблучков, самоуверенным голосам, когда они обращаются друг к другу.

— Ну вот, Графф, — произнес Зигги, — перед нами цветение ночи.

— Верно, — согласился я, — первой, наполненной запахами весенней ночи с влажным, редким по теплу воздухом и девушками с обнаженными руками.

— Мы совершим еще ту поездку! — заявил Зигги. — Я обдумывал ее долгое время, Графф, и я знаю, как ее не испортить. Никаких планов, Графф, — это во-первых. Никаких карт, дат прибытия в какой-либо пункт или дат возвращения. Просто думай о приятных вещах! Думай о горах или берегах. Думай о богатых вдовушках и фермерских девчонках! А затем направляйся туда, где, как подсказывает тебе чутье, они должны быть. И так же выбирай дороги — выбирай их, невзирая на виражи и холмы. И во-вторых, выбирай такие дороги, которые понравились бы зверю. Как тебе нравится мотоцикл, Графф? — спросил он.

— Очень даже нравится, — ответил я, хотя он провез меня не больше чем пару кварталов, от Фабера вокруг Шмерлингплац и до «Вольксгартена». Мотоцикл был отличный, громкий, пульсирующий под тобой — срывающийся с места, словно большая настороженная кошка; даже когда он бездействовал, неприветливые прохожие не могли оторвать от него глаз.

— Ты полюбишь его еще больше, — заверил меня Зигги. — Вверху, в горах. Мы поедем в Италию! Мы будем путешествовать налегке — это третье правило: путешествовать налегке. Я возьму свой большой рюкзак… все необходимые вещи в одном рюкзаке, и скатка со спальными мешками сверху. И ничего больше. Только пару удочек. Мы будем рыбачить в горах Италии! И плевать нам на доктора Фихта! — воскликнул он.

— Плевать на него! — подхватил я.

— Пусть у него выпадут все зубы!

— В опере.

— Сто раз плевать! — добавил Зигги. Потом спросил: — Графф! Ты сильно расстроился из-за того, что провалил экзамен? Я хочу сказать, это для тебя важно?

— Это ничего не значит! — заверил я его, и это в самом деле ничего не значило — такой ночью, пахнущей волосами юной девушки. Кроны тяжелых деревьев наклонились, свесившись через каменный сад и приглушив звук плещущейся в прудах воды.

— Утром пораньше, — сказал Зигги, — мы загрузимся и смотаем удочки. Вот посмотришь! Мы пронесемся мимо университета еще до того, как старина Фихт натрет свои десны! Мы выберемся из Вены прежде, чем он успеет отвинтить крышку своей чертовой баночки! Мы промчимся быстрее ветра! Мы разбудим всех! И все подумают, что это пронесся экспресс — или гиппопотамы!

— Пердящие гиппопотамы! — сказал я.

— Целая пердящая армия гиппопотамов! — добавил Зигги. — А потом мы окажемся за пределами города на извилистых дорогах. Над нашими головами будут раскачиваться деревья, а сверчки будут щелкать о наши шлемы.

— У меня нет шлема, — сказал я.

— У меня есть запасной, — успокоил меня Зигги, который был давно готов к этому путешествию.

— Что еще мне надо? — спросил я.

— Очки, — ответил он. — У меня они тоже есть. Пилотские очки времен Мировой войны — лягушачьи очки с желтыми стеклами. Они просто потрясающие! И ботинки, — добавил Зигги. — У меня для тебя есть настоящие туристские ботинки.

— Нам пора начать укладывать вещи, — заторопился я.

— Сначала нужно покончить с пивом.

— А потом поехали.

— Рванем погромче! — сказал Зигги. — И завтра вечером мы уже будем пить воду из горной реки или озера. Спать на траве и предоставлять солнцу будить нас.

— Росой на губах!

— С деревенскими красотками под боком! — воскликнул Зигги. — Положимся на волю Господню!

Итак, мы допили свое пиво. Повсюду на террасе слышались приглушенные голоса, лица сидевших за столиками вокруг нас людей плавали и покачивались в нашем пиве.

Затем — подкачка насоса от нажатия на педаль стартера и еле слышный звук всасывающего клапана, который, казалось, возник невероятно далеко от мотора. Потом глухое ворчание и медленная, мерная дробь холостого хода. Зигги дал мотору прогреться, а я осмотрел поверх изгороди столики на террасе. Зрители не выглядели раздраженными, однако они прекратили свое бормотание и повернули головы в нашу сторону; медленное биение нашего мотора попадало в унисон с первыми приглушенными толчками насыщенного запахами весеннего воздуха.

А задний карман охотничьей куртки Зигги оттопырился еще сильнее; когда я оглянулся на наш столик, то заметил, что с него пропала солонка.