Элнет

3

Сакар вышел на дорогу.

Посреди дороги, уныло понурив голову, стояла низкорослая длинношерстая лошаденка, запряженная в сани. У лошаденки были тощие впалые бока. Она еле держалась на дрожащих ногах. На санях нагружено шесть-семь плах дров, не толстых и не тонких — так, средней толщины. Возле саней топталась, бегала туда-сюда девушка: то понукала лошаденку, то вожжи дергала, то сани подталкивала, а лошадь ни с места.

— Ой, господи, что же мне делать? — заплакала девушка. — Но, милая!.. Не тяжело ведь… Но-о!

Лошаденка переступила с ноги на ногу, но сани даже не стронулись с места. Всхлипывая, девушка подошла к лошади:

— Ну чего ты? Чего?.. Чего не идешь?

Сакар поравнялся с возом, остановился, поставил ружье к дереву, погладил лошаденку.

— Лошадь из сил выбилась, надо ей передохнуть. Зачем, девка, так гнала?

— Не гнала я… Только утром не кормила. Отец говорит, дров осталось немного, съезди привези, ну, я и поехала. Правда, кормить-то особо нечем, овса нет, на одном сене она у нас живет. Да и то плохое…

Сакар достал из пестеря остатки хлеба, разломил на куски и стал с ладони скармливать лошади.

— Дрова-то куда везешь?

— На смолокурку.

— Далеко твоя смолокурка?

— У Долгого болота.

Занятый лошадью, Сакар почти не смотрел на девушку. Но когда она сказала, что они гонят смолу вдвоем с отцом, он с интересом взглянул на нее. Девушка была очень молода, сероглаза, смуглолица — наверное, от работы на смолокурке, но смуглота не портила ее.

Хотя Сакар прожил на белом свете уже двадцать лет, слава богу повидал девушек и, бывало, на вечерках снимал с их рук варежки и браслеты[5], но такой красавицы еще не встречал. И сама хорошая — глаз не отведешь, и голос певучий — век бы слушал.

— У вас в семье мужиков, что ли, нет? Тебе бы за прялкой сидеть, а ты смолу гонишь.

— Есть братишка, да он еще мал отцу на смолокурке помогать. Он в школу ходит.

— Ты сама-то не ахти какая большая.

— Мать говорила: на покров исполнилось восемнадцать. Работа, конечно, нелегкая, да что поделаешь: бедному человеку выбирать не приходится. А нам Осып Чужган из Лопнура на постройку смолокурки денег взаймы дал.

— Ты откуда будешь, сестренка?

— Мы — аркамбальские.

— С той стороны Элнета?

— Да.

— А почему сюда ездите гнать смолу?

— Когда Чужган деньги давал, велел работать у Долгого болота. Он сам билет-покупал.

— А на сколько паев ставили смолокурню?

— На восемь. У нас с отцом восьмой пай.

В это время впереди, на дороге, показались двое саней: легкая кошевка и мужицкие розвальни. Подъехав к возу, сани остановились. В кошевке сидел человек в тулупе, правил лошадью моркинский мариец. В других санях было трое мужиков.

— Эй ты, прочь с дороги! — крикнул с облучка кучер.

— Сам свернешь, — ответил Сакар, — ты — порожний.

— Ах ты, колода, еще споришь! Сказано тебе, дай дорогу, значит, проваливай! Не видишь разве, кого везу! Дорогу Филиппу Афанасьевичу!

— Мне плевать, кого ты везешь. А за колоду и по уху можешь получить.

— Кто по уху? Я? А сам не хочешь? — Пьяный ямщик спрыгнул с саней.

Тронуть Сакара он, видимо, побоялся, но, взяв лошадь под уздцы и хлеща ее кнутом, потянул с дороги в снег.

Если бы он ударил Сакара, то Сакару было бы, наверное, не так обидно и больно, как обидно и больно было ему смотреть на вздрагивавшие под ударами кнута впалые бока лошаденки. Не помня себя, Сакар схватил ямщика за шиворот и изо всех сил поддал ему ногой пониже спины. Пьяный ямщик снопом покатился в снег.

— Караул! Убивают!

С задних саней спрыгнули два мужика, подбежали к Сакару. Один, который был повыше, размахнувшись, ударил его. У Сакара вскипела кровь, резко и сильно он ткнул своим тяжелым кулаком в грудь высокому. Мужик сразу согнулся и сел в снег. Другой побежал назад, к саням. Сакар. не погнался за ним, он подошел к лошади, впряженной в кошевку, взял ее под уздцы и, сведя с дороги, по снегу провел мимо воза с дровами. Ехавшие сзади мужики направили свои розвальни вслед за кошевкой.

Сидевший в кошевке человек в тулупе за все это время не проронил ни слова, он только пристально рассматривал Сакара, словно стараясь запомнить его.

Сакар взял ружье и повернулся к девушке:

— Трогай!

Девушка, наблюдавшая за происходившим с испугом и удивлением, словно очнулась, услышав голос Сакара, торопливо подобрала вожжи, дернула. Сакар подтолкнул сани сзади. Лошаденка стронулась с места и пошла. Сакар, волоча лыжи, зашагал вслед за возом.

Видя, что Сакар уходит, побитый мужик осмелел и, грозя кулаком, крикнул:

— Ты мне еще попадешься!

Сакар даже не оглянулся. Он немного проводил девушку, потом сказал:

— Теперь-то уж ты, не знаю, как тебя звать, сама доедешь, тут недалеко, и дорога под горку…

— Большое спасибо тебе, дядя, за помощь, — ответила девушка. — Коли будешь в наших краях, заходи. Спросишь Яшая Никифорова. Это мой отец.

Девушка пошла за санями, а Сакар, надев лыжи, легко побежал сосняком…

Сакар бежал на лыжах и думал о дочке аркамбальского Яшая. То, что девушка назвала его «дядей», Сакару не очень-то пришлось по душе, но приглашение заходить вроде бы обнадеживало…